За границей многие вещи делают не так, как в России. Например, там не боятся сквозняков, при ангине педиатры советуют, кроме антибиотиков, поесть холодненького. А еще там не учат орфограммы. Ксения Букша объясняет, почему упор на теорию и дань академизму в наших школах вовсе не делают изучение русского языка более глубоким и основательным.
Езык и жызнь
Во Франции нет отдельного курса французского правописания. В Англии сразу после изучения алфавита приступают к написанию сочинений. Конечно, грамматику изучают везде. Но нигде нет столь эпических мучений с «оро-оло», «жи-ши», бесконечными правилами, разборами и теоретическими моментами, которые, безусловно, очень интересны гуманитарному юношеству, но доступны редкому семи-восьмилетке. Однако все, даже венгры (25 падежей!), как-то перенимают нормы правописания, которые нигде, в том числе в англоязычных странах, не бывают демократичными и легкими.
Недаром нас, любителей помучить близких в духе «одеть — куклу, ребенка, надеть — пальто, брюки», называют «граммар-наци». Но хотя грамотность штука аристократическая, а специально ей почти нигде не учат, в итоге большинство выпускников школ в самых разных странах пишут на родном языке правильно.
В современной России дела с грамотностью обстоят не блестяще. Редко приходится видеть рекламный буклет с закрытыми причастными оборотами. Много ошибок и в правописании, причем делают их и те, кто учился в советской школе, где, конечно, возможностей для безукоризненной зубрежки правил было больше, чем в современной.
Итак, мы имеем неполное усвоение норм правописания даже образованными слоями населения; легкое их забывание, сомнения в том, как пишется то или иное слово, кучи ошибок, а порой даже протест против орфографии. Возможно, отчасти наши сложные отношения с русским письменным — отголоски недавней истории, в которой «хороший русский» долгое время оставался русским застывшим, идеальным, на несколько десятилетий оторванным от реальной языковой практики, да вдобавок еще и языком официальных передовиц, дикторов и диктаторов. Некоторые скучают по тому положению дел, но на самом деле корни нынешней безграмотности — именно в тогдашней отчужденной от языка безошибочности.
Без правил
Существуют методики, призванные научить грамотному письму без школьных заучиваний правил. Одна из таких методик безошибочного правописания без правил и зубрежки принадлежит авторству филолога и нейрофизиолога Натальи Романовой. С ее помощью в «Школе грамотности Романовых» она в довольно-таки сжатые сроки делает безграмотных подростков грамотными. Методика Романовой — практическая, то есть направлена не на то, чтобы что-либо «изучать», а конкретно на вытравление ошибок.
Большое количество ошибок — это всегда следствие не распознанной вовремя дисграфии
Дисграфичному подростку (а таких очень много, они, скорее, правило, чем исключение в современной школе) не поможет ни больше читать, ни больше писать, ни тем более зубрить правила, уверена Наталья Романова. Дело в том, что при письме, то есть при моторном усилии, структуры, поддерживающие слухоречевую оперативную память у такого подростка, сильно тормозятся. Он не только не вспомнит зазубренные правила и не сможет их применить, он зачастую вообще не в силах охватить «мысленным взглядом» целую фразу или даже несколько слов и едва ли в этот момент понимает их смысл. Внимание в дефиците, и оно всецело уходит на сам процесс письма. Давление, которое оказывает на ученика школа, нисколько ему не помогает, а только мешает становлению внимания, еще больше отодвигая возраст, в котором навык может быть сформирован.
Почему же у нас столько дисграфичных подростков? Дело в том, что в начальной школе очень многим требуется помощь логопеда, но помощь не в постановке звуков, а именно в работе с письменной речью и, что немаловажно, с вниманием. Управлению вниманием, концентрацией, умению писать и думать одновременно нужно учить половину современных детей. Для этого существуют и методики, и упражнения.
У нас двоечников принято обвинять и жучить, заставлять их «сидеть», проливая слезы, над бесконечными диктантами, тем самым портя отношения с родителями
А их надо всего лишь умело тренировать — специально укреплять те самые функции, которые не позволяют им учиться. И ждать, когда они созреют, не пытаясь уравнять всех ровесников.
Но школьные схемы обучения не только не учитывают подростковую нейрофизиологию. Они еще и противоречат естественному чувству языка, которое есть у любого его носителя, «сбивают» не успевшее сформироваться языковое чутье. Все наши сомнения по поводу того, как пишется то или иное слово, посеяны в школе. По словам Натальи Романовой, ошибки в текстах подростков делятся на «доброкачественные» и «злокачественные». Первые — это те, которые делает, так сказать, свежий «дограмотный» ученик. Это, например, путаница с «о» и «е» (вооружОн, старушЕнка), с одним и двумя «н» (истиНый) и мягким знаком (с плечЬ).
А вот злокачественные ошибки — прямое следствие неправильных схем обучения, которым подвергают ребенка в школе. Это, например, упорное написание слитных слов раздельно (вернусь на утро), квазиграмматизмы (сЕмпОтЕзировать). «Дикарю», которого никогда не учили (в данном случае, по мнению Романовой, «не портили»), не придет в голову написать «сЕмпатия», потому что слышится-то И!
Но школьник или недавний школьник — человек опытный, умудренный, он-то знает, что слова обычно пишутся не так, как слышатся. Везде подвох. И он путается, потому что у него есть общая установка: правильно писать — трудно. Именно от этой установки Наталья Романова, прежде всего, пытается избавить своих учеников. «Опоры», которые она предлагает, практичны, логичны и достаточно просты для того, чтобы подросток мог ими пользоваться. Но главное, что он с облегчением обнаруживает — язык действительно сам подсказывает ему, как быть. Он знает достаточно, чтобы писать правильно. Не делать ошибок — естественно, рука пишет сама.
Без исключений
На первый взгляд, эта проблема не столько дидактическая, сколько культурная. И не специфически российская: в школы идут мигранты, не говорящие на официальном языке страны. По статистике 2014 года, таких учащихся 20-25%. По идее такие дети должны идти в русские школы. Но на деле так получается далеко не всегда.
Более трети детей мигрантов сталкиваются с проблемами при приеме в школу
Программ, которые бы адаптировали их к русскоязычной школе, не то чтобы нет совсем — они существуют, но для их реальной работы не хватает ни кадров, ни условий, ни воли директоров школ. На практике есть дети, которым «везет» или которые барахтаются, адаптируясь сами, и есть те, кому не повезло — чаще подростки. Их в школу могут и не взять, а значит, что они, живя в России, остаются вообще без обучения русскому языку.
Но, оставляя за кадром то, что это трагично для их будущего, есть и специфически учебный аспект проблемы. И здесь мы видим абсолютно ту же загвоздку, что и с обучением русскоязычных детей. На уроках русского языка в наших школах традиционно преподают логико-грамматическую систему языка, тогда как детям, для которых русский — не родной, необходим прежде всего язык как орудие общения и выражения мысли. В результате в любую программу для мигрантов приходится специально вводить «русский как иностранный» — да не просто РКИ, а еще и специальную детскую методику. Требуется больше специалистов, больше усилий по внедрению методики в школах. Мало кому хочется с этим возиться. Притом уровень владения русским языком у детей мигрантов разный: кто-то уже что-то знает, кто-то — совсем ничего; у кого-то в семье русский есть, у кого-то — отсутствует.
Часть этих трудностей отпала бы сама, если бы общая программа была менее лингвистически ориентированной, менее «научной», более направленной на умение выражать мысли и общаться. Тогда задачи учителя, которые он решал бы с русскоязычными детьми, были бы все-таки ближе к тем, которые нужно было бы решить с детьми мигрантов. Сейчас же учителю, который решился бы добросовестно заняться и с теми, и с другими, пришлось бы делить свое внимание между разбором слова по составу и решением проблем произношения или словарного запаса. Таких учителей в рядовых школах — мало.
Что взамен?
В случае с русским языком упор на теорию и дань академизму вовсе не делают изучение предмета более глубоким и основательным. Уроки английского давно перестали быть теоретическими, а русский — он родной, свой, он как будто простит. Но писать бесконечные «упражнения», изложения и диктанты в школе и дома — невыносимо скучно. Разбирать слова и предложения по составу — вполне может быть интересным занятием, но все-таки лучше бы делать это не в 7-8 лет, а позже — и кайфа больше будет, и смысла. «Вы предлагаете вообще не писать, убрать объемы текста?» — вовсе нет, не предлагаю.
В тех же английских и французских школах пишут много. Но цель письменных работ — научиться излагать свои мысли
Излагать в самом разном ключе. И в практическом (написать рекламацию, простую записку, пост в блоге, CV для приема на работу). И в возвышенном (представить себе, что пишете предсмертное письмо большого ученого-изобретателя). И в формально-структурном (поработать с текстом, найти там ответы на конкретные вопросы, расположить эти ответы так, чтобы получилось связно). И в творческом (поразмыслить над актуальной темой, покопаться в источниках).
Кстати, это уже не по теме нашей статьи, но все-таки, литература, словесность там вовсе не являются таким кладезем «примеров на этические вопросы», как у нас. Гораздо больше внимание уделяется пониманию контекста, чувству стиля. А для упражнений в этике для старших есть темы современные, остроактуальные, для младших — просто более близкие и живые, из их собственной жизни. Поводов написать текст может быть более чем достаточно, и уж точно это не упражнение в орфографии и пунктуации. Задача правописания может и должна решаться как побочная.
Правда, чтобы это могло совершиться в полном объеме, со многими учащимися должен еще в начальной школе поработать квалифицированный логопед. Задача — избавить от дисграфии, дать мозгу дозреть. Даже незрелые ученики, впрочем, еще в начальной школе способны выполнять посильные творческие задания. А вот ругать их за ошибки — не стоит.
