Исповедь приёмной мамы. Как приходит решение взять ребёнка из детского дома

В 36 лет у Лены опять случился выкидыш — третий и самый тяжёлый. Выйдя из больницы, они с мужем долго гуляли по весеннему бульвару и молчали. Он бережно держал за её за исхудавшую руку, а она с потухшим взглядом смотрела вперед, ничего не замечая вокруг, ощущая внутри пустоту и растерянность.

Так, не произнеся ни слова, они остановились недалеко от песочницы, наблюдая за детьми, увлечённо лепящими при помощи ярких пластмассовых ведёрочек куличики из сырого песка. Женщина заплакала, впервые после потери ребёнка. Она не вытирала слёзы, а только иногда слизывала с сухих потрескавшихся губ языком. Муж опривлек её к себе и поцеловал в висок. И вдруг Лена с каким-то новым выражением в глазах, ещё затуманенных слезой, посмотрела на него и с неожиданным оптимизмом в голосе сказала:

— Володя, давай возьмём девочку из детского дома!

Слёзы мгновенно высохли, в глазах появился огонёк, и она с энтузиазмом продолжала: «Отпуск у меня два месяца, вполне успею собрать все документы! Справки на тебя будем собирать, как только появится свободное время».

Весь вечер они обсуждали, где устроить детский уголок, что надо купить в первую очередь и даже в какую школу пойдет ребёнок.

Уже на следующий день, узнав нужный адрес, Лена пошла в местные органы опеки. Просидев под дверью нужного кабинета около двух часов, Лена наконец-то зашла. Не задавая лишних вопросов, деловито и как-то, как показалось Лене равнодушно, без положенного для такой ситуации участия, молодая чиновница выдала ей документ с огромным списком специалистов, которых надо было обойти, прежде чем вновь вернуться в этот кабинет. Уже сидя в метро, Лена внимательно его изучила и былого оптимизма у неё поубавилось.

— Наконец-то, — с укором сказал Володя, открывая ей дверь. Лена молча прошла в комнату, не разувшись и не сняв ветровку, и села в угол на диван, неподвижно уставившись в одну точку.

— Лена, ну что ты молчишь? Случилось что-то? — уже раздражённым голосом спросил муж.

Она посмотрела в его лицо изучающим взглядом, как будто пытаясь понять, достоин ли он того, что она хочет или должна сказать. «Я была в органах опеки, потом долго гуляла по парку и размышляла. Правильно ли мы делаем, что берём по сути чужого ребёнка? С неизвестной генетикой, и, скорее всего, из неблагополучной семьи. Сумеем ли мы справиться?» — не отводя взгляда от его лица, тревожно спросила Лена.

— Ну, чужих детей не бывает, — растерянно начал он. — Ты же сама меня весь вечер убеждала, что мы с тобой люди ответственные и сможем воспитать ребёнка в любви и заботе. Это твои слова? Твои. А потом — ты всегда хотела ребёнка…

— Вот именно, — вскочила она и в возбуждении заходила по комнате. — Я хотела ребёнка. Тебя же всё устраивало. Теперь на меня ляжет ответственность за принятое решение. И если возникнут проблемы, что ты скажешь — «Ты же хотела этого ребёнка, а я только не перечил».

— Лена, за столько лет разве я тебе давал хотя бы повод сомневаться в моей поддержке? — с нескрываемым возмущением ответил он.

— Прости, родной, — едва слышно сказала Лена, забившись в угол дивана, крепко сжимая кисти рук, так что побелели косточки на пальцах.

— Это, скорее я засомневалась в себе, — едва сдерживая слёзы и почти с отчаянием сказала она. — Такой тяжёлый день! Я с утра как на крыльях летела в это учреждение, но мой пыл сразу же охладили — больше двух часов пришлось просидеть под дверью, чтобы попасть на приём. Потом, наконец, меня пригласили. Молодая чиновница, ни разу не взглянув мне глаза, равнодушно вручила мне вот этот документ. Её интересовал только размер нашей жилплощади и зарплаты.

При этом она ни на минуту не переставала рассматривать какие-то бумаги на столе, всем своим видом показывая, как ничтожен мой вопрос и от какого важного дела я её отрываю!

Когда я встала и поблагодарила ее, эта бюрократка так и не оторвалась от своих бумажек и на моё «всего хорошего» даже не отреагировала.

Но все это мелочи, чепуха, по сравнению с тем, сколько учреждений нам придётся пройти, чтобы получить заветные подписи. Вот посмотри: справка от городского нарколога, справка из психиатрической больницы, справка, что мы не судимы и так далее.

Когда мы все эти справки предоставим, ещё предстоит пройти весомую проверку здоровья в местной поликлинике, получить заключение терапевта и заверить его подписью и печатью главврача. Потом мы относим всё это чиновнице и терпеливо ждем её вердикт.

Если он будет положительным, то придут другие ведомства — проверять наши жилищные условия. И только после всей этой кутерьмы мы получим разрешение. Да, забыла. Нам ещё нужно пройти тестирование у психолога. На всё это уйдет не меньше двух месяцев. Вот что мы должны преодолеть! «Сможем, хватит ли у нас терпения и сил?» — она замолчала и только через несколько минут продолжила:

— Ну, ты и теперь согласен взять ребёнка их детского дома? — Лена пытливо посмотрела в глаза мужу. Прочитав ответ в его глазах, она вскрикнула:

— Ты самый лучший мужчина на свете! — и вскочив с дивана, бросилась в его объятия и от пережитого за день напряжения громко разрыдалась, дав волю накопившимся эмоциям.

На следующий день они сели к телефону и методично начали обзванивать все учреждения, в каких им необходимо побывать, что узнать время приёма. Лена не ошиблась со сроками — справки они собирали больше двух месяцев. Только в середине сентября им наконец выдали долгожданное разрешение. С ним они пошли в Министерство образования, где им в маленький кабинет принесли портфолио на детей. Изучая третье дело, Володя воскликнул, показывая на фотографию девочки лет шести:

— Алёнка, смотри, девочка — копия тебя в детстве! Такая же беленькая, худенькая, с кругленьким личиком. Только не хватает твоей лучезарной улыбки, да взгляд какой-то исподлобья.

— Взгляд исподлобья — признак недоверия к миру, — рассеянно проговорила Лена, рассматривая очередное портфолио.

— Дай-ка мне. Да, будешь тут доверчивой. Ты прочитай о её семье — мама и бабушка алкоголички со стажем, никогда не работали, своего жилья нет. Вторая уже умерла год назад, мать — туберкулезница. Дед не родной, тоже умер, раньше сидел в тюрьме…

— Да, знатная биография для девочки шести лет, — сказал Володя.

— С другой стороны мы же не из пансиона для благородных девиц собираемся взять девочку, а из детского дома, а туда дети редко попадают из нормальных семей.

Давай посмотрим ещё других детей, и вообще мы собирались рассматривать ребёнка до пяти лет, чтобы ещё была возможность откорректировать генетику, когда личность ещё не сформировалась

И они продолжили внимательно изучать все имеющиеся дела на детей.

— Это все? — спросила работника отдела опеки Лена, просмотрев последнюю папку.

— Да, Ирина Геннадьевна распорядилась, чтобы вам подобрали дела самых здоровых и адекватных детей, поэтому их и немного, — ответила та.

Через какое-то мгновенье Лена и Володя посмотрели друг на друга.

— За столько лет мы угадываем мысли друг друга, верно? Ты о той девочке со взглядом исподлобья подумала? Угадал?

— Угадал, Володька, угадал, — смеясь, ответила Лена.

Всю ночь Лена практически не сомкнула глаз, всё думала: «А понравимся ли мы ей? Какая она? Хорошо ли ей будет в нашей семье?». На следующий утро они поехали в тот детский дом, в котором уже год находилась «девочка исподлобья», как они между собой стали называть Ниночку.

Холл детского дома встретил их запахом протухшей квашеной капусты и безысходностью. Несмотря на убогую бедность помещения, гостей ждали. Везде было чисто. По стенам висели детские рисунки, а на простых деревянных столах — их же подделки.

Лена старалась внимательно рассмотреть рисунки, хотя от волнения ничего не видела, во рту пересохло, в горле стоял комок, руки мелко дрожали. Через десять минут дверь распахнулась и в комнату вплыла симпатичная полная женщина слегка за сорок, держа за руку худенькую бледненькую девочку.

Тоненькие косички, косо постриженная чёлка, школьная форма из синтетики. Она настороженно смотрела на незнакомых людей огромными серыми глазами и молчала, не отнимая руки от руки женщины и даже прижавшись к ней.

— Что же ты, Ниночка? Поздоровайся, — наклонилась к девочке женщина, как оказалась, директор этого заведения.

— Елена Алексеевна, а это мой муж Володя, Владимир Евгеньевич, — вдруг ставшим хриплым голосом представилась Лена.

— Ниночка, покажешь гостям наш дом? — ласково обращаясь к девочке, спросила директор, слегка подталкивая ее к гостям.

— Хорошо, — опустив глаза, еле слышно промолвила Нина.

Лена стремительно ринулась к ней, как будто испугавшись, что девочка передумает, и схватила худенькую ледяную ладошку ребёнка в свою, такую же ледяную.

— Пойдём, Ниночка, ты мне расскажешь, как вы живёте, чем занимаетесь, хорошо? — неестественно бодрым голосом сказала Лена, быстро зашагав с девочкой к старой обшарпанной двери.

Володя с директором остались в холле, чтобы осудить дальнейшие действия.

Оставшись наедине с Леной, девочка почувствовала себя более уверенно и уже сама смело повела её в актовый зал, где стояло старенькое пианино.

— А я уже немного играю, — сказала она, подойдя к инструменту. Села на стул и старательно стала играть начальные гаммы.

— Ты ходишь в музыкальную школу?

— Нет, это старшие девочки научили. Говорят, что у меня способности и пальцы музыкальные! — с гордостью сказала та.

Действительно, у девочки были длинные красивые пальцы. Да и вся она, несмотря на худобу, была такая ладненькая и пропорционально сложенная.

— Ниночка, а что ты любишь делать в свободное время?

— Смотреть по телевизору мультфильмы, у нас в общей комнате огромный телевизор.

— А какие самые любимые мультфильмы?

— Да я всё люблю, — растерявшись, ответила девочка.

В процессе оформления документов Лена прочитала кучу психологической литературы об особенностях детей, живущих в детском доме. Усвоила, что в основном для них был предпочтителен пассивный досуг, такой, как просмотр телевизора или компьютерные игры. При этом характер и тематика телевизионных передач значения не имела, главное — просто сидеть перед включённым экраном.

— Ниночка, а ты умеешь читать?

— Нет, но я люблю слушать, когда старшие девочки рассказывают страшилки. — Пойдёмте в столовую, там посуда красивая на столах.

Из помещения столовой доносились неаппетитные запахи.

— Ниночка, а какие твои любимые блюда? — спросила Лена.

— А что такое — блюда? — спросила девочка, подняв на неё с удивленные глаза.

— Ну, что ты больше всего любишь есть? — спросила растерянно Лена.

— Картофельное пюре. Знаете, такое жидкое. И ещё куриные хрящики.

— Что? — переспросила Лена.

— Ну, это такие мягкие куриные косточки. Вкусняшки! — ответила девочка.

«Да, бедные дети — картофельное пюре, хрящики… Я бы в её возрасте ответила про шоколадные конфеты „Белочка“ и пломбир в глазури», — подумала с грустью Лена

Девочка уже нисколько не смущалась, с гордостью показала игровую комнату с линялыми мягкими игрушками — зайцами и мишками, и несколькими новенькими куклами. «С куклами не разрешают играть», — почему то подумала Лена. Потом Ниночка показала комнату, где жила с четырьмя девочками её же возраста. На всём, что видела Лена вокруг, лежала печать бедности и серости. «Приют для сирот, убогий приют», — вертелось на языке.

За полчаса общения девочка вполне освоилась, не отпускала Ленину руку, улыбалась, показывая отсутствие двух зубов. «Очень общительная девочка, хотя словарный запас скудный. И такая родная!».

— Пойдем, Ниночка, нас уже заждались Ксения Андреевна с папой, — машинально сказала Лена, и крепко взявшись за руки, они пошли в директорский кабинет.