«Трагедия вписывается в условия игры, жестокость которой нарастает»: почему нам всем так сложно в изоляции
За окном — солнце и майские праздники, на улицу теперь тянет куда сильнее, чем раньше, но возможности выйти и прогуляться всё еще нет. Наш блогер, учитель Максим Ефимов, любить побыть дома, но даже ему непросто даётся самоизоляция. Он обратился ко всем, кому сложно сейчас оставаться дома, со словами поддержки.
Мир за границами дома всегда казался мне странным местом, в котором соседствуют тайна и тупость. Непричёсанный, страшный, громкий, он одновременно понятен и таинственен. Я бы сравнил его с миром за Зелёной Стеной из романа «Мы» Замятина: он пугал своей неизвестностью и в то же время со страшной силой манил Д-503 в свои чертоги.
В раннем детстве мне безумно нравилось строить шалаш под столом. Строительным материалом служили пуфики с дивана, старые шубы и покрывала. В этом доме даже была своя печка — батарея. Я мог проводить в этой тесноте сколь угодно много времени, потому что уют игрушечного домика обволакивал меня с ног до головы, не позволял восторженной улыбке сойти с лица.
Когда я учился в школе, тот же стол стал использоваться в своём истинном предназначении. То, что в детстве служило крышей, стало образовательной площадкой. Я погрузился в уроки и почти не гулял. Институт двора я не то что не закончил — я в него не поступил. Именно в этом возрасте я превратился в человека за письменным столом, хотя тогда книга Гинзбург ещё не была мной прочитана.
А в университете моей домоседской резиденцией стала комната в общаге. Зная о риске ошибиться, я из неё изредка всё-таки выходил, но большинство времени проводил в ней. К счастью, соседи оказались тоже адептами домоседства. С ними мы кутили напропалую, но это всё равно были вечеринки за закрытой дверью.
Получается, что главным хронотопом моей жизни был дом. Но не всегда. За детством, отрочеством и юностью идёт пора взрослой жизни. И хоть я до сих пор чувствую себя подростком, мне уже 27. Глядишь, а скоро уже тридцатник.
После универа я стал работать учителем, и обо всех домашних радостях мне пришлось забыть. Даже находясь дома, я всё равно работал. Не уроки, конечно, вёл, но школа ведь уроками не ограничивается. За эти четыре года я почти перестал читать. Исключение составляли школьная программа по литературе и методички. С каждым годом я всё меньше слушал новую музыку, потому что не то что на её поиск — на прослушивание, не было времени. Всё, что я написал от себя за это время, — это гневники (день превратился в гнев) и пара стишков.
Да, я повзрослел, вылез из того дома под столом и превратился в полезного члена общества. Но как-то уж очень быстро этот дом был снесён безжалостной рукой взрослой жизни. Не спорю, эти четыре года были полны событий, но за ними я не успевал разглядеть себя. Мне не хватало сил, чтобы разобраться хотя бы чуть-чуть с тем, что происходит со мной: тем ли я занимаюсь, нравится ли мне моя жизнь или нет, куда мне дальше плыть?
И вот началась новая эпоха. Работа никуда не исчезла, но она преобразилась, стала интереснее. И, работая дома весь день, я вдруг опомнился, увидел вокруг себя клочья синтепона, куски покрывал и такой беззащитный остов моего домика с выглядывающей из-под него сморщенной батареей. Я вернулся к этому дому с рюкзаком, набитым новым жизненным опытом. Так и вспоминается Мандельштам: «Я вернулся в мой город, знакомый до слёз, До прожилок, до детских припухлых желёз».
И спустя долгое время я стал восстанавливать этот домик моего детства. Собрал покрывала, зашил дырки в валиках, снова построил свой домик и стал смотреть на мир из него. Не знаю, может, это прозвучит кощунственно, но мне стало крайне интересно наблюдать за всем, что происходит сейчас.
Я гляжу на улицу глазами ребёнка: страх переплетается с трепетом и интересом. Трагедия вписывается в условия игры, жестокость которой нарастает с каждым днём
Это чувство сродни тому, как я, будучи ребёнком, смотрел в окно на снегопад и думал, а что же будет, если он никогда не закончится.
Казалось бы, я снова оказался дома, в своей зоне комфорта. Мне уютно, тепло. Я с увлечением работаю. На подоконнике мои любимые кактусы смотрят вместе со мной на то, что происходит за окном. Чем не идиллия? Наверное тем, что моя зона комфорта осталась единственным пристанищем, хрущёвской каютой Ноева ковчега. Из неё лучше не выбираться: может захлестнуть волной. Вот уже четыре недели я живу по режиму, который стараюсь не нарушать. Иначе — сдамся. Оставаться дома становится всё сложнее и сложнее даже мне, домоседу. И я могу представить, как тяжело тем, кто не исповедует мою религию. Держитесь, ребята! Чем дольше мы продержимся, тем будет лучше.
Вы находитесь в разделе «Блоги». Мнение автора может не совпадать с позицией редакции.
Я всё равно подпитываюсь энергией через обратную связь с детьми. Поток, конечно, слабый, но хотя бы такой.