Беррес Скиннер верил, что воспитывать детей надо пряником, а не кнутом. И доказал это на крысах
13.09.2018
Беррес Скиннер — один из авторитетных американских психологов 40–70-х годов. Он взял за основу исследования Павлова с собаками и стал проводить опыты над крысами в так называемом «ящике Скиннера». Оказалось, что метод поощрений и наказаний отлично работает на животных, а, значит, сработает и на детях. О том, как воспитывал своих детей психолог и при чём тут «дочери в клетке», — в книге Дэвида Коэна «Руки мыл? Родительский опыт великих психологов».
Тот, кто посадил дочерей в «клетку»
«Однажды ночью, только я стал засыпать, как зазвонил телефон, и молодой мужской голос спросил: „Профессор Скиннер, это правда, что вы держите своего ребёнка в клетке?“» — писал Скиннер в автобиографии «Подробности моей жизни». Это было не так уж неожиданно. «Начнём с того, что дети психологов всегда находятся под наблюдением. Разве дети сапожника бывают плохо обуты?» Идеи Скиннера вызывали много дискуссий, и он часто подвергался нападкам. Он признавал, что две его дочери временами шалили, но никогда не отбивались от рук. «Я часто говорил, что пытаюсь создать не послушного десятилетнего ребёнка, а счастливого-летнего человека».
Скиннер был самым авторитетным американским психологом в 1940–1970-х годов. Он взял за основу исследования Ивана Павлова, который приучал собак по-разному реагировать на раздражители, например звонок колокольчика, а также гораздо более сложные эксперименты Уотсона. Скиннер проводил много замысловатых опытов с крысами и голубями и заявлял, что детское поведение тоже легко поддаётся формированию или, если использовать его термин, «обусловливанию» с помощью поощрения или наказания. Он стал столь неоднозначной фигурой в том числе и потому, что создал устройство под названием «ящик Скиннера» — как язвительно замечали критики, больше похожее на клетку для крыс. Вот на что намекал звонивший ночью человек.
Я брал интервью у Скиннера дважды в 1970-х годов — для газеты The Observer и для своей книги «Психологи о психологии». Я как сейчас помню его, одетого в бермуды, в доме в американском Кембридже. Он был совершенно чужд формальностей. Его дочь Дебора говорила, что отцу никогда не удавалось создать правильный образ, и эта ошибка дорого ему стоила.
Когда Скиннер встретил свою жену Еву, ему было 38 лет и он уже пользовался репутацией ведущего бихевиориста. Ева поступила в Чикагский университет в 16 лет и училась блестяще. Семья Скиннера упорно настаивала на том, чтобы он женился и завёл детей. «Не затягивай с этим, Фред», — по словам Деборы, твердили родители Скиннера. И он женился. «Мы с Евой всё время продолжаем говорить о наших детях, возможно, слишком много», — сказал Скиннер. Но это отчасти из-за «клетки».
Ничто не приводило Скиннера в такое бешенство, как обвинения в том, что они с женой воспитывали дочерей в неволе
Дебора, младшая дочь, — яростная защитница доброго имени отца. Когда я встретился с ней в Белсайз-Парк примерно через 30 лет после последнего интервью со Скиннером, она передала мне копию статьи, которую написала для The Guardian в марте 2004-го. Это был ответ на выход книги Лорин Слейтер «Открыть ящик Скиннера», резко осуждавшей учёного, его идеи и, само собой разумеется, методы воспитания детей.
«Когда я закончила читать The Observer, меня трясло, — признавалась Дебора. — В книге „Открыть ящик Скиннера“ говорится, что мой отец „использовал малолетнюю дочь Дебору для доказательства своих теорий — помещал её на несколько часов в день в лабораторный ящик, где формировал и контролировал все её надобности“. Но это неправда. Мой отец ничего подобного не делал». Дебору возмущало, что Лорин Слейтер не удосужилась связаться с ней, чтобы выяснить, имеют ли основания эти утверждения.
Всё было совсем не так. Скиннер помещал дочь не в клетку, а в специальную воздушную колыбель
Дебора продолжала: «Я и раньше слышала много вранья, но, когда я увидела это написанным чёрным по белому в уважаемой воскресной газете, меня будто ткнули кулаком в живот». Вряд ли стоит удивляться её реакции — ведь в книге было сказано, что она умерла. «Я сошла с ума, подала на отца в суд и покончила с собой». История о её самоубийстве «рассказывалась на занятиях по психологии по всей Америке».
Скиннер и сам писал об кривотолках. Один психиатр распространил ложь о клетке. Все подобные домыслы, по мнению Скиннера, раздувались «клиническими психологами, которым было выгодно критиковать поведенческую терапию». Этот вид психотерапии пытается устранить невротическое поведение, и особенно фобии: сначала пациента расслабляют, а затем постепенно воздействуют на него раздражителями, которые вызывают тревогу. Шаг за шагом пациент избавляется от страха. Надо сказать, что поведенческую терапию первым ввёл не Скиннер. Её элементы начал использовать Уотсон, а позже методику развивал психолог Ганс Айзенк, немец по рождению, переехавший в Лондон. Слова его сына Майкла я цитировал в предисловии.
«Ясно как день, что Лорин Слейтер не утруждала себя проверкой фактов, — говорила Дебора. — Она, не моргнув глазом, опорочила меня и мою семью и опошлила интеллектуальную историю психологии».
Тем не менее Дебора согласна, что её раннее детство было незаурядным. «Но меня очень любили. Я была окружена большим вниманием». Воздушную колыбель её отец разработал взамен обычной детской кроватки с похожими на решётку бортиками. При такой конструкции не было нужды в одежде, простынях и одеялах, которые ограничивают движения ребёнка и являются, по её словам, «крайне неудовлетворительными способами» создать для малыша удобство. «Я была очень счастлива, хотя должна сказать, что не помню ничего из первых двух с половиной лет жизни». Но ей рассказывали, что она ни разу не протестовала, когда её клали в колыбель. Через её стеклянную стенку она могла видеть, что происходит вокруг, и «блаженствовала полуголой в тёплой увлажнённой атмосфере».
В интервью Norwegian Journal of Psychology старшая сестра Деборы Джулия вспоминала: «Воздушная колыбель была чудесным местом, чтобы прятаться, когда моей сестры не было в кроватке. Я забиралась внутрь, закрывала шторки, и никто не мог меня найти. Эту колыбель сделали для удобства ребёнка, а не для научных целей. Отец не использовал её в экспериментах. Воздушные колыбели — превосходные кроватки для младенцев». И не имеют ничего общего с устройствами для обучения рефлексам в духе Павлова.
Более того, Дебора считает, что своим отменным здоровьем обязана особой детской кроватке, поскольку до шести лет она не страдала простудами
Её удивляет, что это замечательное изобретение не получило широкого распространения. В 1950-1960-х годов было выпущено несколько воздушных колыбелей, и кто-то даже составил чертёж, чтобы можно было сделать их своими руками, но они никогда не поступали в свободную продажу. Две дочери Джулии спали в такой кроватке. «Она защищает от комаров и ос, а зимой это тёплое место для купания. Когда мы навещали моих родителей, то одалживали обычную кроватку и беспокоились о том, что ножки или ручки ребёнка застрянут между рейками». Был, правда, один недостаток: «К сожалению, они не защищают от простуд, как заключил мой отец, опираясь на тот факт, что Дебора, в отличие от меня, не болела в раннем детстве». Однако в целом Джулия считает, что сон в воздушных кроватках благотворно сказывается на настроении малыша.
Дебора была рада заметить, что The Observer напечатал отрицательную рецензию на книгу Слейтер. Рецензент выразил сомнение в том, что писательница провела тщательную работу. «Он осознавал, что автор могла связаться со мной, чтобы подтвердить или проверить свои подозрения, но, очевидно, не сделала этого». Журналист заключил, что Слейтер намеренно ушла в тень. «Итак, вот я перед вами, рассказываю, как обстоят дела на самом деле. Я жива и в своём уме, но очень зла», — сказала Дебора.
Воспоминания о детстве часто представляют собой воспоминания об отдельных минутах и чувствах, которые мы связываем с ними. Дебора улыбалась, когда вспоминала отцовский распорядок дня. Он всегда просыпался в 4:40 по будильнику и работал до 7:00, пока жена не приносила ему «миску хлопьев Cheerios. Он всегда ел на завтрак Cheerios». После завтрака он работал дома около часа, а потом шёл пешком в свой кабинет в Гарварде.
Отец обычно был «погружён в свои мысли», но не тогда, когда общался с детьми. Дебора сказала мне, что помнит Скиннера весёлым и любящим отцом. Этим он отличался от своего кумира Уотсона, который никогда не обнимал и не целовал своих детей. Когда Дебора поступила в школу-интернат, Скиннер всегда обнимал её при встрече.
Её сестра Джулия тоже говорит об отце как о любящем родителе. «Отцом он был замечательным. Я была очень с ним близка. В раннем детстве папа укладывал нас с сестрой спать. Помню, я задавала ему вопросы, чтобы он подольше сидел у моей кровати. Например, однажды я спросила: „А что там, где кончается космос?“. Отец включил свет, сделал из бумаги ленту Мёбиуса и провел по поверхности моим пальцем, чтобы показать, как космос замыкается сам на себя. Я отменно научилась задавать вопросы, которые требуют долгих ответов».
Дебора тоже запомнила, как вечером, в то время, когда проходили устроенные Маккарти слушания, отец укладывал её в постель, и она спросила: «Коммунизм — это хорошо?». «Он дал отличный ответ: ну как сказать, и да и нет».
Оставим политику. Водит ли достаточно хороший отец своих детей к зубному? Пожалуй. А также мирится с тем, что дети не хотят постоянно находиться в его обществе. Скиннер вспоминал, что однажды привёл Дебору к стоматологу и спросил, можно ли ему войти в кабинет вместе с ней, но она не постеснялась сказать, чтобы он подождал в коридоре.
Однако, призналась Дебора, брак её родителей не был безоблачным. Её мать подавала надежды в студенческие годы, но не добилась тех же высот, что и Скиннер. Тот факт, что она «не состоялась» в профессии, мучил её. «Она часто говорила, что не хотела иметь детей и именно он настаивал на этом… Отец как-то признался мне, что никогда не хотел иметь сыновей». Видимо, они обсуждали этот вопрос, потому что она сказала ему, что беспокоилась, нравится ли ему быть отцом двух дочерей. «Не представляю, что бы я делал с сыном», — ответил Скиннер.
Он поощрял своих дочерей во многих отношениях. «Интерес к игре на музыкальном инструменте, — рассказывала Джулия, — появился у меня на Монхигане: рассматривая каталог Sears Roebuck, я увидела гитару и сказала отцу, что хотела бы иметь такую. Через неделю по почте пришла гитара Silvertone за 9 долларов 95 центов вместе с брошюрой „Как научиться играть на гитаре за пять минут“. Через пять минут я всё ещё не могла играть на гитаре и бросила попытки. Отец взял инструмент и стал следовать наставлениям в книжице, но ему было ещё сложнее ставить пальцы на струны, чем мне. Я сказала: „Нет, папа, дай я покажу как“». Вскоре Джулия освоила два аккорда, «с помощью которых могла подыгрывать себе, когда пела что-нибудь вроде „Улицы Ларедо“ *». Джулия пела в хоре Harvard-Radcliffe и однажды даже выступала с Бостонским симфоническим оркестром. «Отец сидел в зале, как сказал он мне позже, со слезами на глазах».
Многие воспоминания Деборы также очень трогательны. Отец наблюдал, как она училась ездить на трёхколесном велосипеде. «Самое приятное моё воспоминание об отце — как он учил меня складывать голубя из бумаги», — рассказывала она. Конечно же, это был голубь, ведь в своих экспериментах Скиннер часто использовал этих птиц. Он приучал их играть в пинг-понг, а во время войны 1939–1945 гг. даже направлять ракеты, по крайней мере в теории. (Подробно о фантастическом плане поместить голубей в ракеты и научить их управлять полетом, стуча клювом, Скиннер рассказывает в автобиографии.) Бумажный голубь был восхитительным, вспоминала Дебора, потому что он мог по-настоящему летать, если потянуть за хвост. Отец отдал ей его, потому что получил ящик с восточными чудесами.
По мере того как Дебора росла, в школе часто жаловались на отсутствие у неё заинтересованности. Отец винил себя: ему не удалось правильно её мотивировать
Но «когда она нашла то, что у неё хорошо получалось, проблема была решена». А хорошо у неё получалось рисовать. Скиннер стремился развить её способности к рисованию. Он подарил ей набор волшебных фломастеров, которые позволяли проводить на диво прямые линии. Другое заветное воспоминание Деборы — летние каникулы на острове Монхиган у берегов Мэна. «Это был замечательный остров. Без машин. Без электричества. Мы проводили там летние каникулы. Именно там я начала учиться рисовать. Отец и сестра построили для меня вёсельную лодку». В течение тех летних месяцев, добавляет со своей стороны Джулия, «отец учил меня ходить под парусом, сделал мне верстак со столярными тисками и научил работать ручными инструментами. В сосновом бору, называвшемся Храмовым лесом, мы с ним и с сестрой строили домики из мха».
Когда у Деборы проявился талант к рисованию, Скиннер очень её поддерживал. Она вспоминала, что однажды отец повесил её неоконченный офорт в своём кабинете. Он нисколько не «смутился» и похвалил её работу. «Он был так необъективен и так доволен», — улыбнулась Дебора.
Также её отец всегда помогал в беде. В подростковом возрасте Дебора сломала ногу, катаясь на лыжах. После того как она принимала душ и «приводила себя в порядок», она садилась, клала ногу в гипсе на край ванной, и «папа мыл мне пальцы». Вылечив ногу, Дебора поехала в летнюю школу в Гарварде, и однажды, после трудного разговора, отец написал ей письмо, отрывки из которого стоит процитировать.
«Думаю, наша беседа вчера вечером была полезной, несмотря на разбросанные по полу носовые платки». Письмо показывает, как отец пытается наладить отношения с дочерью. Он сказал Деборе, что если она вознамерилась получить высшее образование, то он этого не хочет. Его не беспокоят никакие её «мнимые недостатки, и я не боюсь, что ты докажешь миру, что я плохой психолог. Живи своей жизнью, а не моей. Будь сама собой». Он добавлял, что любит её такой, какая она есть. Когда он предлагал помощь или давал совет, то не критиковал Дебору. «Ты ещё растёшь, познаёшь жизнь. Я же стреляный воробей». Не стоит пускать эволюцию вспять и избегать обсуждения опыта и различий. Человек стал доминирующим видом, потому что научился накапливать и передавать опыт, продолжал учёный. Это трогательное письмо от «стреляного воробья», который относился к своей дочери-подростку как к равной.
С другой дочерью Скиннер вёл умные беседы во время долгих прогулок. Джулия вспоминает: «Отец много рассказывал о том, что он пишет. Когда позже я читала эти статьи, то думала: „А я помню этого гомункула. Мы говорили о нём, когда бродили вокруг Фреш-Понд“».
Скиннер наслаждался своей славой, и Дебора делила с ним радость. Как-то раз она прилетела из Ливана, чтобы провести с отцом выходные в Нью-Йорке. Они встретили Кейт Мостел, жену известного комедийного актера Зеро Мостела, — с емьи дружили, — и даже пятьдесят лет спустя Дебора помнила, какой превосходный это был уик-энд. Они зашли поужинать в Asti‘s — роскошный ресторан с фотографиями многих знаменитостей из мира шоу-бизнеса.
Скиннер верил не в кнут, а в пряник. Эту мысль он подчёркивает в своём утопическом романе «Второй Уолден» (Walden Two). Написание книги частично позволило ему удовлетворить юношеские амбиции. Скиннер рассказывал мне, что, прежде чем стать психологом, он хотел быть поэтом. Дебора — успешная художница. Джулия стала педагогом-методистом и занималась развитием некоторых идей отца. Она писала: «Для меня первоочередной проблемой является перенос образовательной практики с вызывающего отвращение контроля на позитивные методы. Переход к позитивным практикам требует создания таких видов учебной деятельности, чтобы учащиеся на любом уровне подготовки преуспевали и замечали свои достижения. Учителям также нужно видеть, что их студенты учатся с увлечением и делают успехи. Мало кого из преподавателей учили внимательно относиться к составлению чёткого расписания на будущее и к предшествующим условиям, что чрезвычайно важно для успешного учебного процесса. Недавно один студент рассказал мне, что их просят сообщать, когда они чувствуют приближение усталости и необходимость сделать перерыв. Перерыв на отдых действительно предотвращает вспышки раздражения, но нужно лучше проводить анализ вариативных действий. Вместо того чтобы устраивать стихийные перерывы, когда появляются признаки утомления, можно запланировать более ранний перерыв, чтобы закрепить академические знания». Но Джулия считает, что психоаналитики-бихевиористы «недооценивают силу осознания того, что ты одолел новый уровень деятельности. Когда результат зависит собственно от студента, а не единственно от учительского контроля, у студентов появляется то, что называется „самоуважение“, „внутренняя мотивация“ и „самоорганизация“».
Скиннер очень гордился обеими дочерьми. В «Подробностях моей жизни» он процитировал одного критика, который хвалил пейзажи Деборы, представленные на «весьма стоящей выставке», и оценил их как «многосложное и глубокое художественное высказывание».
Известие о том, что у отца обнаружили лейкемию, потрясло Джулию и Дебору. Джулия взяла в университете отпуск, «чтобы провести с ним его последние девять месяцев. Даже сейчас, просматривая фотографии, записи, ежедневники, черновые рукописи, награды и прочие памятные вещи, я поражаюсь, как много времени он проводил с нами». Скиннер определённо был достаточно хорошим отцом.
