«Чистейшее, безмятежное счастье». Павловец, Юзефович, Лукьянова, Борисенко — о Новом годе в детстве и сейчас
«Чистейшее, безмятежное счастье». Павловец, Юзефович, Лукьянова, Борисенко — о Новом годе в детстве и сейчас
«Чистейшее, безмятежное счастье». Павловец, Юзефович, Лукьянова, Борисенко — о Новом годе в детстве и сейчас

«Чистейшее, безмятежное счастье». Павловец, Юзефович, Лукьянова, Борисенко — о Новом годе в детстве и сейчас

Лада Бакал

1

28.12.2021

Изображение на обложке: Фото Анны Гайденко, из семейного архива Александры Борисенко

Если бы где-то давали премию за самый трепетный текст этого года, то мы бы точно номинировали на нее этот материал. Просто почитайте, как отмечали (и отмечают) Новый год любимые авторы и эксперты «Мела». И вы тут же буквально провалитесь в детство — то самое, где на елке был дождик, костюмы снежинок делали из марли, а дом украшали гирляндами из цветной бумаги.

«Здравствуй, Красная Шапочка! И ты, желтая белка!»

Ирина Лукьянова, журналист, учитель литературы московской школы «Интеллектуал»:

Недавно я купила мандаринов. Мы с сыном почистили их и положили на тарелку рядом с нарезанным яблоками. И оба ахнули оттого, что на кухне сразу запахло Новым годом. Он всегда начинался с запахов.

А детстве сначала всегда привозили елку. Сосну — в детский сад или школу. Пихту — домой. У нас в Новосибирске часто вместо елок продавали пихты. Пихты были высокие, пушистые и не колючие. И волшебно пахли — лесом, снегом, сказкой «Двенадцать месяцев».

Елку покупали загодя, и еще какое-то время она, спеленутая и связанная, лежала на балконе. Потом ее доставали, развязывали. Она лежала на полу, похожая на длинную зеленую рыбу в сетях, и постепенно поднимала и расправляла примятые ветки.

Когда я это вспоминаю, откуда-то из памяти выплывают и строятся рядком строчки:

Елка плакала сначала
От домашнего тепла,
Утром плакать перестала,
Задышала, ожила.

Мама вешала бумажные флажки. А потом доставала коробки с елочными игрушками. Они лежали в вате с застрявшими сухими иголками прошлогодних елок. Открываешь коробку — открывается что-то почти забытое за год. Ой, здравствуй, Красная Шапочка! И ты, желтая белочка на прищепке! И ты, заяц с барабаном!

Фото из семейного архива Ирины Лукьяновой

Наряжать елку — это было счастье. Мы доставали елочные игрушки: прожектора, грибки, ягодки, сосульки, шарики. Там еще была совсем древняя медная канитель, медная мишура на бечевке, бусы из стекляруса, картонажные медведи и попугаи. А еще были несколько шариков с фосфорной краской, они светились в темноте: один — тонкими узорами, а два, синий и фиолетовый, — зеленоватыми звездами. Так приходило волшебство.

Фото из семейного архива Ирины Лукьяновой

Ведро, в котором стояла елка, родители всегда оборачивали простыней, и там вырастал «сугроб»: в этот сугроб все старались тихонько подсунуть подарки друг для друга. Подарки разбирали, когда пробьют часы.

Под елкой всегда стоял большой пластмассовый Дед Мороз и маленькая картонная Снегурочка с бумажной юбкой-фонариком. Она лежала в коробке сложенная и плоская, ее доставали, разворачивали фонарик и завязывали на веревочку.

Старая гирлянда светила простыми лампочками, темноватыми и таинственными: густо-синим, бордовым, темно-зеленым. А новая — ясными звездочками: оранжевыми, голубыми, золотыми, травяными.

Мы всегда праздновали вчетвером: папа, мама и мы с сестрой. Нам никто не был нужен

Когда мы были маленькие, к нам один раз пришел Дед Мороз. Он был совсем не похож на роскошного красно-белого Деда Мороза из детского сада. Он был какой-то неправильный и оттого опасный: в черной кроличьей ушанке, черной телогрейке, черных валенках, в ватной бороде до глаз. И у него был большой страшный мешок. Вероятно, такой, в котором уносят непослушных детей. Он говорил густым, но высоким голосом. Мы быстро его разоблачили, стоило только ему к нам прикоснуться; мы облегченно заорали: «Мама, это ты, у тебя руки добрые!»

Что было на столе, я не помню — может быть, копченая колбаса, я ее любила в детстве. Может быть, и оливье — это было неважно. Важно было — свечки, шампанское, бой часов. Когда открывали шампанское, пробка хлопала, и в старом пианино струны повторяли эхом: «Пуххх…»

А еще у мамы была ее собственная иллюминация: она смешивала яблоки, мандарины, грейпфруты, консервированные ананасы и персики во фруктовый салат, по его краям выкладывала корочки грейпфрута, а на них — по кусочку сухого горючего. И в темноте вносила десерт, пылающий синими огнями.

Остатки торта обычно не влезали в холодильник, и их ставили под балконную дверь: возле нее было очень холодно. Утром 1 января мы с сестрой вылезали из кроватей и, поеживаясь от холода, крались мимо спящих родителей к балкону за тортом. И там же его поедали, а потом ползли на кухню за мандаринками. А балконное стекло было все замерзшее, расписное, в дед-морозовских узорах, и где-то за ним уже светило позднее утреннее солнце, и впереди были еще длинные каникулы. И это было чистейшее, беспримесное, безмятежное счастье.

Иногда я приезжаю к маме на Новый год. И мы достаем старые игрушки, и медную мишуру, и я заглядываю в коробку и говорю: «Здравствуй, Красная Шапочка! И ты, желтая белка! И ты, заяц-барабанщик! И вы, волшебные шары со звездами».

И мы сидим у елки, и пьем шампанское, и слушаем бой часов. Папы уже нет, сестра в другой стране, дети мои выросли. А елка пахнет, часы бьют, шампанское пузырится, и впереди еще длинные каникулы.


Доктор (пиро)технических наук и мамина «шуба»

Михаил Павловец, доцент ВШЭ, учитель Лицея ВШЭ, один из организаторов Всероссийского чемпионата сочинений «Своими словами»:

Новый год для нашей семьи играет примерно ту же роль, что и Рождество для семьи европейской: по сложившейся традиции мы собираемся в этот день за большим столом в одном и том же месте — в загородном подмосковном доме, где постоянно живут родители жены и куда мы ездим каждую неделю как на дачу.

Новый год мы там отмечаем на протяжении 15 лет, и лишь пару раз традиция была нарушена. Приходилось дважды отмечать его при свечах, без электричества, под бой настенных часов и треск печки, но всегда было весело. Собираются обычно те, кто может приехать.

Вокруг Нового года сложилось несколько постоянных уже традиций. Во-первых, это поедание «шубы», приготовленной моей мамой (над этим блюдом, как и над оливье, принято иронизировать, но я никогда и нигде не пробовал «шубы» вкуснее этой: мама владеет секретом придания «шубе» воздушности и использует только настоящую селедку, почищенную папой).

Селедка под шубой; фото из семейного архива Михаила Павловца

Второй ритуал — вручение всем подарков в последний час перед Новым годом: кто-то из детей достает из мешков и пакетов сложенные под елкой подарки, и все угадывают, кому они предназначены. Сразу после боя курантов и новогоднего «ура» сперва звонки родственникам — тем, кто не смог или не планировал быть с нами, — а потом выход на улицу, где уже начинается праздничная канонада.

Семейное приготовление бешбармака: жена Михаила Екатерина Асонова и его отец

Лично я равнодушен к фейерверкам, но для Нового года делаю исключение: мой отец — доктор (пиро)технических наук, как я его поддразниваю, и он всегда приезжает с большой сумкой отборной пиротехники, которой его снабжают коллеги. На этой ярмарке тщеславия, в которую обычно превращаются фейерверки, мы выглядим весьма достойно — и наши состоятельные соседи почтенно замолкают, когда с нашего участка в небо уходят первые ракеты. Наутро же — еще две традиции: первая — приготовление отцом новогоднего бешбармака из утки, по рецепту корейского мужа моей двоюродной бабушки. Блины и утка для блюда заранее готовятся им и привозятся в специальных кастрюлях. Вторая — катание с горки на ледянках, самокатах и просто по́пах. После такого катания горячий бешбармак кажется особенно вкусным — и есть серьезные проблемы, как оставить место еще и для торта, приготовленного тёщей.


«По всему дому пахнет корицей, ванилью, мандаринами и имбирем»

Галина Юзефович, литературный критик, преподаватель:

На Руси Новый год, как известно, бывал сентябрьский, мартовский и даже ультрамартовский (это когда в марте наступал не тот год, который у других уже наступил, а тот, который во всем остальном мире придет только через девять месяцев, в январе). У нас в семье Новый год — декабрьский: главная часть праздника всегда приходится на начало декабря.

В какой-нибудь из выходных дней мы устраиваем ритуал наряжания елки — и именно он для нас воплощает в себе все новогоднее волшебство. С утра я замешиваю тесто для нескольких сортов печенья и шоколадный ганаш для трюфелей. В обед муж ставит на плиту большой чан с глинтвейном, а дети достают с антресолей елку (у нас искусственная, но очень красивая) и коробку с игрушками. Часам к четырем-пяти приходят гости: обычно всего несколько человек, очень близких и домашних — наши семейные друзья, дети друзей и друзья детей. Все вместе мы принимаемся за дело: кто-то лепит трюфели, кто-то наряжает елку, кто-то формует печенье, а кто-то просто сворачивается на диване с пледом, мандаринами и глинтвейном.

Постепенно первых становится меньше, вторых — больше, и в какой-то момент все уже располагаются на диване или прямо на подушках под елкой, дегустируют и сравнивают разные сорта печенья, болтают, смотрят на елочные огоньки и снег за окном (в этом году нам повезло и наряжание елки совпало с роскошным сказочным снегопадом). Расходимся обычно не поздно — к полуночи я всегда уже в постели. Утром же, проснувшись, первым делом вижу в гостиной елочку, а по всему дому пахнет корицей, ванилью, мандаринами и имбирем.

Печенье с корицей; фотография из инстаграма Галины Юзефович

Сам же Новый год мы почти не празднуем — признаться, мне сложно адаптироваться к отечественным традициям новогоднего застолья: я безнадежный жаворонок и к 12 часам ночи уверенно превращаюсь в тыкву, а еще я не пью алкоголь (не из принципа — просто мне невкусно и голова болит даже от небольшого количества), не люблю оливье и побаиваюсь фейерверков. Поэтому обычно, как только позволяют дела, мы стараемся всей семьей куда-то уехать: в доковидные времена сбегали в Юго-Восточную Азию, пару раз встречали Новый год на Кубе (моя лучшая подруга была некоторое время замужем за кубинцем), в прошлом году оказались в Турции, в этом надеемся попасть в Грецию. И там ночь с 31 декабря на 1 января становится просто обычной ночью — даже до полуночи не всегда удается досидеть: часов в десять мы дарим друг другу подарки, а после тихо расходимся по своим углам. И честно говоря, я об этом совершенно не жалею. А когда к середине января мы возвращаемся из своих странствий домой, в гостиной нас ждет наряженная елка, которую мы не убираем до начала февраля, и немного новогоднего печенья: в жестяных банках с плотно прилегающими крышками оно прекрасно хранится.

Бискотти, фотография из инстаграма Галины Юзефович

Старорежимный наивный праздник, портал в детство

Александра Борисенко, переводчик, преподаватель, доцент МГУ:

Я очень, очень люблю Новый год. Хотя в моем личном — академическом — календаре он знаменует не начало года, а середину: переход от первого семестра ко второму, движение к весне. Мой Новый год — внеконфессиональный, языческий, немного советский. Старорежимный наивный праздник, портал в детство.

Повелителем Нового года у нас в семье всегда был папа. Правда, под елкой стоял игрушечный Дед Мороз в комплекте со Снегурочкой в кокошнике, но, кажется, даже в самом раннем детстве я понимала, что это символ, игрушка, пусть и волшебная. У меня не было сомнений в том, кто на самом деле распоряжается праздником.

Папа очень серьезно относился к елке. Тут надо упомянуть, что жили мы в Крыму, а в Крыму ставят сосны. Я потом в Москве так и не привыкла к русской ели — тонким веточкам, мелким иголочкам. Сосна довольно долго стоит, на ее большие лапы очень удобно вешать шары, а огоньки таинственно горят в глубине хвои. Единственная проблема состояла в том, что на елочных базарах часто продавали кривые лысоватые деревья, а найти ровную пушистую сосну было очень непросто.

Однажды, когда мне было лет семь, папа от отчаяния купил две жиденькие сосенки и попытался связать их в одну. Увидев получившееся чудище, я заплакала (а папа сдержался только потому, что суровые геологи не плачут). На другой день папа поехал к каким-то лесникам и вернулся с такой сосной, которая едва поместилась в моей комнате и стояла враспор от пола до потолка — к своей кровати я пробиралась бочком и целый месяц прожила как будто в лесной чаще. Я до сих пор вспоминаю это как квинтэссенцию счастья.

В нашем симферопольском дворе жила старенькая учительница музыки Ирина Яковлевна, которая ходила осматривать елки у всех соседей — хорошо ли наряжены. И ставила оценки! Причем очень строго — у некоторых больше тройки не выходило. Но мы-то с папой получали одни пятерки.

При этом игрушки у нас были самые обыкновенные, советские. К сожалению, не сохранились самодельные украшения, которые мастерила своим детям в послевоенные годы папина мама, баба Женя. Баба Женя рассказывала, что ее мама под Рождество делала на продажу целые маленькие городки с домиками и сверкающим снегом (вата и бертолетова соль). Я в жизни не видела бертолетовой соли, но она ассоциируется у меня с какой-то неземной красотой.

В Москве мы ставим датские пихты. Каждый год мы с сыном торжественно едем за елкой — и каждый раз я волнуюсь, вдруг не будет именно такой как надо, густой, до самого потолка? Но, конечно, чудо совершается по расписанию, елка находится, мы возвращаемся с победой.

На моей нынешней елке висят украшения из разных стран, которые я отовсюду привожу и которые привозят мне друзья. Винтажный шарик из Палермо, кротик из Праги, хрустальные коньки из Калифорнии, фонарщик из Франкфурта, множество чудесных игрушек из Англии: лондонская телефонная будка, оксфордский дон на велосипеде и так далее. Еще у меня есть самодельные игрушки, подаренные студентами: стопка книг, Щелкунчик, нахохлившийся Бонапарт. Однажды я даже зажигала на елке настоящие свечи — как в папином послевоенном детстве. В общем, думаю, строгая соседка осталась бы довольна.

Дом, в котором любят читать, — и игрушки соответствующие. Подарок учеников, фото из семейного архива Александры Борисенко

В маминой еврейской семье никаких старых рождественских традиций, понятное дело, не было, зато у дедушки были твердые представления о том, что такое праздничный стол. Только несладкие пироги обязательно пекли трех видов: с мясом, с капустой и с рыбой. Какие-то специально-праздничные салаты, соленья, огромная миска оливье (в кладовке заранее припасали дефицитный майонез в баночках). И, конечно, холодец. На горячее мама готовила гуся или утку, это считалось настоящей роскошью. Ну а дальше, понятное дело, сладкие пироги, тоже штуки три.

За столом нас обычно было довольно много: к нам приходили друзья и родственники, приезжали из других городов, все много смеялись, рассказывали истории, играли в шарады, и наш крымский бесснежный Новый год сверкал всеми красками. А еще у нас была стенгазета.

Стенгазеты мы делали с папой — лет пятнадцать подряд, наверное. Они до сих пор хранятся у меня, по ним я могу проследить, с кем мы встречали тот или иной год. Папа приносил с работы большой лист ватмана, я фломастером рисовала с краю елку, мы вместе придумывали, как кого изобразим. А потом папа всех рисовал, а я сочиняла подписи в стихах. Смешнее всего у папы получался дедушка и моя третья бабушка по кличке Капибара. На самом деле она была известный крымский писатель, но папу это не удерживало от непочтительных карикатур.

Карикатуры из новогодней стенгазеты / фото

Увы, стенгазет мы больше не делаем, хотя обросли всякими новыми традициями. Например, мы с мужем уже много лет устраиваем под елкой чаепитие для наших студентов (из-за пандемии пришлось сделать паузу, и это очень обидно).

Ну и, конечно, остаются вечные ценности — мамин холодец, таз салата оливье с самодельным майонезом, пирог с капустой. И даже кухонная возня 31 декабря — часть праздника, магический ритуал. Жарить, нарезать соломкой и квадратиками, вынимать из духовки. Вспоминать прошлое, верить в будущее, ждать гостей.

Изображение на обложке: Фото Анны Гайденко, из семейного архива Александры Борисенко
Выживете ли вы в школьном чате?
Комментарии(1)
Соседка, которая ходила и ставила оценки тому, как нарядили елки? 😰 Странно вспоминать про такой треш с умилением
Больше статей