Так называемые альтернативные школы, или нешколы, существуют в России около 10 лет. За это время вокруг их деятельности так и не сложилось единой правоприменительной практики, поэтому возникающие конфликтные ситуации становятся особенной болью как для родителей, так и для собственников. Доказываем, почему это так, на примере школы «Взлетная полоса».
«Когда я приехала забирать Сеню из школы, у него случилась истерика»
В сентябре 2019 года семилетний Арсений Регинский стоял на первом этаже одного из дореволюционных зданий на Сретенском бульваре. Ему предстояло преодолеть несколько лестничных маршей, чтобы добраться до белой двери на пятом этаже. За ней располагались — и располагаются до сих пор — классы альтернативной школы «Взлетная полоса». Арсений ходил там в первый класс.
Лестницы доходного дома страхового общества «Россия», в котором расположена «Взлетная полоса», построены в начале XX века. Они круто закручиваются вверх, и один пролет от другого отделяет четыре метра высоты. Преодоление пяти лестничных маршей в этом здании — занятие довольно утомительное даже для взрослого человека. Поэтому в здании есть лифт. Первоклассник Арсений сказал своему учителю Дмитрию Галкину, что не хочет подниматься пешком, а хочет поехать на лифте.
Во «Взлетной полосе» Дмитрия Галкина знают как отличного преподавателя истории и обществознания, которого любят дети и ценит коллектив. Какое-то время Дмитрий уговаривал Арсения подняться по лестнице — потому что таким было правило школы: «Мы не пользуемся лифтом и поднимаемся в классы только пешком». Мальчик стоял на своем и взбираться по лестнице отказывался. Тогда учитель взял его на руки и отнес на пятый этаж. Вечером у Арсения случилась истерика.
Сложность ситуации заключалась в том, что в три года у Арсения диагностировали расстройство аутистического спектра (РАС), а именно синдром Аспергера. Тем не менее родители отдали сына в альтернативную школу, уверенные в том, что педагоги знают, как работать с детьми с РАС. Но впоследствии выяснилось, что основательница школы Дарья Бундина даже не знает, как расшифровывается эта аббревиатура.
Ровно год спустя мать Арсения Ольга Барабанова написала на своей странице в фейсбуке: «Педагог Дима Галкин отнес Сеню силой в помещение школы, после чего, когда я приехала забирать Сеню из школы, у него случилась истерика».
Ольга решила написать о «Взлетной полосе» после того, как увидела ее в списке хороших альтернативных школ Москвы и захотела предупредить родителей о том, чтобы они не спешили записывать туда своих детей.
Альтернативные школы — коммерческие частные организации, оказывающие услуги дополнительного образования. Впервые появились в 60-х годах XX века в США, противопоставляли себя «авторитарным образовательным учреждениям».
Некоторые альтернативные школы проводят занятия по школьной программе: в них есть обычное разделение ролей «учитель — ученики», существуют классы и уроки. Другие не позиционируют себя как школы и проводят обучение иными способами.
Ребенок может посещать альтернативную школу параллельно с государственной или вместо нее. Заведения подобного рода часто не имеют государственной лицензии: для получения аттестата ученики обращаются в государственные или частные школы.
«У большинства альтернативных школ нет лицензии и аккредитации»
Ольга Барабанова, мама Арсения:
Вначале во «Взлетную полосу» стала ходить моя старшая дочь Мария. Она отлично прижилась в коллективе, и я решила отдать туда же и младшего, Арсения. Для своих детей мне хотелось менее формализованного и более современного образования. Мне нравится, когда среда соответствует тому времени, в котором мы живем, а не заставляет окунаться в советское прошлое. Я искала детям школу, в которой им было бы комфортно, интересно и где бы к ним относились бережно.
Родителям, которые отдают своих детей в альтернативную школу, нужно обсудить с руководством очень много вопросов. Но альтернативных школ мало, и обычно они чувствуют свою привилегированность. И скорее это они проводят кастинг родителей, а не наоборот.
У большинства альтернативных школ нет лицензии и аккредитации. В нашей стране лицензию могут получить только школы с классно-урочной системой, отвечающие требованиям безопасности.
«Зачем же ты засоряешь пространство такими словами?»
Дарья Бундина, директор школы «Взлетная полоса»:
В 2015 году я решила уйти из бизнеса, оставив девелоперскую компанию партнерам, и полностью погрузиться в работу с детьми. К тому моменту я уже два года организовывала увлекательные занятия-лекции для детей у себя дома с интереснейшими преподавателями. И в какой-то день родители детей подкинули мне идею о школе, куда можно ходить не только по выходным, а каждый день. После трех месяцев ежедневных обсуждений о формате школы и ценностях мы с партнёрами (нас было несколько человек) нашли подходящий дом и открыли школу «Взлетная полоса» в новом формате.
Формат нашей школы — это семейная, домашняя, альтернативная школа. Это то место, куда радостно приходить и детям, и взрослым. Все строится исключительно на добровольной основе. Мы не зависим от государства в плане финансирования, у нас нет права выдавать аттестаты. Мы ходим в школу каждый день, потому что нам интересно.
У меня есть такая метафора: если представить, что ребенок — это комната, где есть его душа, интеллект, то, чтобы получить доступ в эту комнату, нужно открыть замок.
Ключ от этого замка — это учитель, который может быть мастером и обладать способностью получить доступ к любому ребенку и передавать ему свои знания
А может и не быть мастером — тогда ребенку нужно найти своего учителя, от которого он сможет брать знания.
Несмотря на кажущуюся свободу, в нашей школе есть правила — они нигде не написаны, но все про них знают. Например, не играть в гаджетах. Как-то раз мы с детьми обсудили, надо ли написать правила и повесить их на стену. Часть детей сказала: «Да, надо». Другие ответили: «Нет, не надо».
«Если мы напишем правила, то надо придумать наказания», — сказал один одиннадцатилетний мальчик. И я ответила: «Ну да, а ещё должен быть кто-то, кто следит за соблюдением правил и применяет наказания». А никому не хочется быть тем человеком, который наказывает. Поэтому наказаний у нас нет. Считаю их неэффективным способом воздействия на человека, ничего, кроме злобы и агрессии, в ответ они не порождают.
Если мы слышим матерное слово от ребенка, то искренне удивляемся: «Зачем же ты засоряешь пространство такими словами?» И вместо того, чтобы ругать его или наказывать, просим написать 15–20 красивых слов. В общем, мы просто договорились, что у нас есть правила, и все стараются их соблюдать.
Да, есть еще правило не пользоваться лифтом, когда мы идем на обед или на прогулку. Родилось это правило из нашего опасения того, что лифт может застрять, такое бывало на нашей памяти, и это может быть излишним стрессом для ребёнка: ждать в темноте несколько минут, пока тебя вызволят.
Вместо этого мы с детьми спускаемся и поднимаемся по лестнице, и это хорошая дополнительная физическая активность. Обычно дети радостно идут на лестницу, спокойно реагируя на то, что лифтом пользоваться нельзя.
«У многих нешкол нет даже юридического лица»
Даниил Зайцев, адвокат:
Между школой и родителями обычно существует договор на оказание услуг. Любое юрлицо должно в своем договоре четко прописать предмет договора: зачем этот договор заключается и в чем заключается ответственность и обязанности сторон. И особенно это важно делать в так называемых нешколах, которые работают без лицензии, поскольку если у школы нет лицензии, то ее деятельность невозможно проконтролировать. Когда мы говорим про государственные или частные школы, то понимаем, что у них есть надзорный орган (Министерство образования или Обрнадзор), куда всегда можно направить жалобу.
С неформальными школами ситуация другая. У многих небольших нешкол или классов нет юридического лица, поскольку они не ведут предпринимательскую деятельность, а просто пользуются услугами репетиторов. Но постепенно число детей становится больше, и в какой-то момент возникает довольно серьезный риск, поскольку такая деятельность уже не ограничивается только покупкой образовательных услуг для своих детей, а подпадает под определение незаконной предпринимательской деятельности, а это уголовная статья — «Уклонение от уплаты налогов».
Родители в этой ситуации рискуют еще больше, потому что они, по сути, не защищены законом
Деятельность нешкол никто не регулирует, кроме них самих. И они не любят сравнивать себя с обычными школами, потому что там все якобы слишком формализованно. В чем-то они правы, и, возможно, некоторая степень свободы может как-то повлиять на атмосферу и даже на качество образования. Но с другой стороны, в ситуации, когда все подробно зарегламентировано, стороны четко осознают степень своей ответственности. Причем это касается и частных, то есть лицензированных школ.
Нередко бывает, что в договоре прописано одно, а многим родителям озвучивается совершенно другое (или родители думают совершенно другое). И когда из-за этого возникают конфликтные ситуации, страдают в первую очередь дети.
Если ребенок проблемный и об этом узнают собственники школы, они сразу начинают думать, как снять с себя ответственность за него или минимизировать ее. Как только возникает какая-то проблема, например ребенок упал и получил сотрясение, начинается свистопляска: кто был с ребенком, почему недосмотрел и так далее. И естественно, что со стороны школы за это тоже никто не хочет нести ответственность.
В любой альтернативной школе, как и в частной, обязательно должна быть инструкция, в которой прописывается, кто может приходить за ребенком и забирать его из школы, кому звонить, если у него вдруг поднялась температура. Но некоторые школы стараются этого в договорах не прописывать, чтобы себя не подставлять.
Иинклюзивное образование подразумевает под собой создание особой среды обучения, особых педагогов, мед.сопровождения. И школы, которые создаются без какой-либо помощи и поддержки со стороны государства, для решения самых насущных задач, не могут взять на себя такую ответственность, у них нет для этого ресурса.
Даже хорошо финансируемые госшколы стонут, что при ограниченном бюджете на инклюзию не смогут учиться ни «особые», ни «обычные». Эту задачу должно решать государство, а не маленькие школки, которым самим лишь бы выжить.
В федеральном законе «Об образовании» нет ни одной фразы об альтернативных школах. Это первейшая задача сообщества нешкол — внести семейные и прочие альтернативные проекты (не)школы в закон. Пока у них нет прав — нет и обязанностей. Откуда же взяться ответственности?
Ольга Журавская, основательница АНО «Журавлик»:
Человек должен получить специфическое образование для того, чтобы работать с детьми с особенностями развития. Образование может быть минимальным, преподаватель может продолжать обучение в процессе работы с детьми, но это не может быть человек с улицы.
Тьютора — то есть человека, который непосредственно работает с ребенком, — учат работать с руками, ведь при работе мы действительно часто трогаем детей. Например, можем их придерживать, чтобы они не вскакивали. Но каждое действие прописано в общем плане работ: человек должен понимать, что он делает и зачем. К примеру, «я сейчас взяла ребенка за руку, чтобы ему не было так страшно».
Насильственное нарушение границ ребенка недопустимо по отношению ни к какому ребенку. На ребенка нельзя кричать. Человек должен быть терпеливым и сознательным. Он должен уметь ждать результат своего труда, потому что тот будет виден не сразу.
Оправдать агрессию по отношению к ребенку — неважно, с особенностями развития или без них, — нельзя. Насилие не решает проблему, но выводит ребенка в еще более минусовой ресурс.
При этом, если насилие все-таки случилось, последствием может стать сильнейший откат в развитии. Для детей с аутизмом такие ситуации оказываются катастрофичными: человеку дается минимальная опора, которая затем сразу выдирается у него из-под ног.
«Учителя вынуждены принимать решения очень быстро»
Дарья Бундина:
Мы не требуем от учителей педагогического образования, талант работы с детьми не зависит от наличия диплома. Но по факту у всех наших учителей дипломы есть. Некоторые из них проработали по 10–15 лет в других областях, но все-таки вернулись к тому, что им интересно, — к детям.
Как нам кажется, родители приходят к нам за двумя вещами. Во-первых, за атмосферой и уважительным отношением к личности ребенка — за психологическим комфортом, но не теплицей. За отсутствием ненужных вызовов, унижений, оскорблений.
Во-вторых, за знаниями. Дети, понятное дело, хотят потусить в школе, они идут к друзьям. Но у них есть и осознание ценности обучения и знаний, есть желание учиться.
Если говорить про ответственность школы перед родителями, то мы чувствуем себя ответственными за те знания, которые должен получить ребенок
Как правило, государственная программа, в принципе, неплоха, но мы даем еще и то, что, с нашей точки зрения, ребенку полезно знать и уметь. История и игра на флейте, например.
Я чувствую персональную ответственность за безопасность детей: физическую и эмоциональную. И не потому, что с меня родители спросят. А потому что дети не могут быть своими или чужими, пока они с тобой.
Ситуации в школе бывают разные, иногда — сложные, выходящие за рамки обычного и привычного механизма решений и действий. Если дело касается безопасности — что физической, что психической, — то, как правило, такая ситуация возникает внезапно. И у взрослого нет возможности поставить ситуацию на паузу, позвонить кому-то за советом, заглянуть в «справочник решения конфликтов».
Учителя, как и любые люди, вынуждены принимать решения очень быстро. Это решение может быть впоследствии одобрено обществом, родителями, другими детьми. А может быть осуждено. Принимая решение, человек, конечно же, берет на себя моральную ответственность, определяя, что правильно в данном случае для конкретного ребенка и для всех остальных.
«Когда я пришла в школу, то увидела комок фрустрации»
Ольга Барабанова:
Вообще, не очень понятно, почему эта ситуация стала причиной конфликта. Семилетний ребенок, не поднимающийся вверх по ступенькам, — это не конфликтная ситуация. Это просто какая-то чушь, какой-то бред. «Окей, езжай на лифте» — это очевидное решение.
Когда Сеня замыкается, он проявляет агрессию. Если учитель настаивал на том, что нужно идти пешком, или говорил, что понесет Сеню на руках, то в ответ он мог получить «Да иди ты в жопу».
Дмитрий насильно понес Сеню наверх. Мальчик бил его, ругался. Когда я пришла в школу, то увидела комок фрустрации. Мы остались в кабинете наедине, он кидал предметы, и это продолжалось довольно долго. Но это, на мой взгляд, нормальная реакция человека, столкнувшегося с нарушением своих физических границ.
В тот день Дарья уехала на экскурсию со старшими школьниками, не предупредив меня. И первоклассник с РАС, пробывший в школе месяц, остался с человеком, которого он видел в своей жизни два раза. И человек этот не педагог младших классов. Для меня эта ситуация выглядит катастрофически неприемлемо: взрослый не может нарушать границы ребенка.
Я считаю, что это насилие, а я к нему нетерпима. К сожалению, в российском обществе уровень терпимости к насилию высок, и это нужно менять. Педагоги — именно те люди, которые должны снижать этот уровень. А не применять насилие к детям.
Сама Дарья не только не знала расшифровки аббревиатуры РАС, но и в целом не считала — и не считает — это диагнозом
По ее мнению, это проявление недостатка любви. Директор школы не может писать про то, что «аутистический спектр расстроился» [скриншот с цитатой есть в распоряжении редакции], а если он берется делать школу, то должен знать о том, что такое инклюзия.
Это не просто конфликт. Для меня самой это абсолютно разрушающий опыт: взрослый человек, педагог, насильно понес ребенка с РАС, и это насилие. Событие действительно сильно сказалось на всей нашей жизни. Весь прошлый год Сени в новой школе был чистой адаптацией. Он откатился и в поведении, и в развитии.
Кроме того, в октябре, когда моя старшая дочь Маша должна была пойти со школой в поход: весь год копила баллы для участия в нем, тщательно готовилась. Мы заранее оплатили мероприятие, купили необходимые вещи. И меньше чем за сутки до похода Дарья написала, что не сможет взять девочку с собой. Потому что она «так чувствует». Сказать, что Маша рыдала — ничего не сказать.
Сотрудникам школы, безусловно, нужно осознавать, что юридическая ответственность лежит на них. Когда меня физически как родителя нет в школе, эти люди несут ответственность за ребенка.
В октябре 2019 года дети Ольги перестали посещать школу «Взлетная полоса». Хотя женщина не стала подавать заявление в полицию, лично разговаривать с директором школы Дарьей она также отказалась. Извинения Дарьей принесены не были.
После конфликта Ольга перевела и Марию, и Арсения в две другие альтернативные московские школы.
Фото: школа «Взлетная полоса»
а про «просто донесли» — представьте, что взрослого взяли и понесли куда-то против его воли, сразу возникают вопросы, а с ребенком как бы можно так поступать. спасибо что не допинали, действительно