Учебник истории, да и сама трактовка этого предмета в школьной и вузовской программах во все времена вызывали самые бурные дискуссии. Сергей Простаков специально для «Мела» рассказывает, как в мире в целом и в России в частности возник интерес к истории, как историю ввели в учебных заведениях, как составлялся первый учебник истории и каким образом он менялся в зависимости от происходящих в стране политических процессов.
«Прусский учитель выиграл сражение при Садове», — эту фразу приписывают Отто фон Бисмарку. На самом деле впервые этот афоризм появился в статье профессора географии из Лейпцига Оскара Пешеля в 1886 году. Он писал: «Народное образование играет решающую роль в войне… когда пруссаки побили австрийцев, то это была победа прусского учителя над австрийским школьным учителем».
Но современники и потомки с легкостью посчитали автором этого выражения «железного канцлера» фон Бисмарка. Он со своими соратниками создал Германию — до середины XIX века даже не все немецкоязычные люди знали это слово. Прусский король Фридрих II за сто лет до появления Германии не верил в существование немецкого языка. А в единой Германии он стал почитаться в ряду самых великих немцев.
В июне 1866 у чешского городка Садов решался вопрос о путях создания единого немецкого государства из разрозненных курфюршеств, герцогств и королевств — войдут ли они в состав Австрии или предстанут перед миром в виде невиданной единой Германии во главе с прусским королем. Австрия сегодня — маленькое европейское государство. Германия, несмотря на все повороты истории, до сих пор остается одним из важнейших государств в мире. Так что тот самый «прусский учитель» выиграл сражение на несколько столетий вперед.
Зачем государству история
Не только немцы, но и националисты в других странах всегда осознавали ценность работы учителей, особенно учителей истории. «Все учителя в мире есть самые преданные и почетные элементы человеческого общества», — как-то обмолвился основатель национального турецкого государства Кемаль Ататюрк.
Французский историк Эрнест Ренан в своей лекции «Что такое нация?», прочитанной в Сорбонне в 1882 году и положившей начало осмыслению феноменов нации и национализма, называл именно представления об общем прошлом основанием современных наций. Не язык, не религия, не обычаи, не политические и финансовые интересы, согласно Ренану, делают сообщество людей нацией. «Нация — это душа, духовный принцип. Две вещи, являющиеся в сущности одною, составляют этот духовный принцип… Человек не появляется сразу. Нация, как и индивидуумы, это результат продолжительных усилий, жертв и самоотречения. Героическое прошлое, великие люди, слава — вот главный капитал, на котором основывается национальная идея», — говорил историк.
Национализм и нации — относительно новое историческое явление
Они стали появляться в конце XVIII — начале XIX веков вследствие разрушения прежних традиций, наследуемых еще со Средневековья: падал авторитет монархий и религий, разрушались сословия. На их место приходили капитализм, демократия и равноправие. Национализм, в основании которого лежала идея, что каждый народ должен обладать своим государством, претендовал на то, чтобы заменить прежние религиозные и политические традиции. Государство перестало видеться «вотчиной» короля, а стало считаться собственностью всего населения страны. Если раньше монархии апеллировали к божественному праву — «всякая власть от Бога», то теперь нации обосновывали свои претензии на независимость и государственную самостоятельность историей.
Но национальных историй вплоть до начала XIX века не существовало. Их предстояло написать. Прежние хроники были посвящены жизни монархов. Вспомним русские летописи: «Поехал князь Александр к татарам»; «И пошел князь Всеволод с Городища со всем двором своим, одевшись в доспехи, как на битву, и приехал на Ярославов двор». В летописях действуют или монархи или же безликие жители различных населенных пунктов: «Ходили новгородцы войной к Устюгу»; «И отрезали [горожане] у татар срамные уды, и вкладывали им же во рты, а с поляков, чехов и валахов кожу сдирали»; «Созвал Мстислав вече на Ярославовом дворище, и сказал новгородцам: „У меня есть дела в Руси, а вы вольны в князьях“».
Два столетия назад после Великой Французской революции перед интеллектуалами разных европейских стран встала одна и та же задача — создать национальную историю из разрозненных и противоречивых фрагментов прошлого.
Подобные версии прошлого должны были звучать достаточно убедительно, чтобы ни у кого не возникало вопросов к претензиям наций на независимость. Прежде всего, вопросов не должно было возникать у тех, кто определялся как представитель нации. Современный исследователь Энтони Смит пишет: «История национализма — это в той же степени история тех, кто о нем повествует, как и история собственно националистической идеологии и движения».
Для достижения этой цели потребовалось по-настоящему массовое образование. То, что Ренан называл душой нации, должно было закладываться в образовательные программы по языку, литературе и истории. В качестве национального языка часто брался даже не самый распространенный в пределах государства диалект, а тот, на котором говорили носители ядра государства. Национальные языки через массовое образование последовательно уничтожали местные диалекты. Попадание того или иного писателя в статус классика было в прямой зависимости от выбора чиновника, отвечающего за составление школьной программы по литературе.
Школьный учебник истории, в свою очередь, стал каноном тех событий, который должен помнить представитель нации для того, чтобы таковым считаться. Если же событие в учебнике не было упомянуто, то можно было смело считать, что в истории нации его не существовало или оно было незначительно. Так что националистические идеологи совсем не лукавили, когда отдавали честь выигранных войн школьным учителям.
Карамзин пишет русскую историю
Интеллектуальная мода на национализм в Россию пришла тогда же, когда она распространилась во всей остальной Европе. Если есть спрос, есть и предложение. Знаменитый литератор Николай Карамзин в начале XIX века взялся за большую работу по созданию канона русской истории. Он отнюдь не был первым, кто решился на эту работу. В XVIII веке исследования по истории России занимались Василий Татищев, Михаил Ломоносов и Михаил Щербатов.
Но создание «Истории государства Российского», как назвал свой многотомный труд Карамзин, пришлась совсем на другое время. Как уже было сказано, это было время моды на национализм, на поиск исторических корней нации. Бывший писатель и журналист Карамзин, переделавшийся в историка, очень точно попадал в дух времени. «Все, даже светские женщины, бросились читать историю своего отечества, дотоле им неизвестную. Она была для них новым открытием. Древняя Россия, казалось, найдена Карамзиным, как Америка — Колумбом», — писал один из людей, воспитанных на этой книге, которого звали Александр Пушкин. Сам же Карамзин видел себя чуть ли не богом, создававшим целый мир. Первый том своей истории он хотел открыть следующей фразой: «Библия для христиан, то история для народов».
Но Карамзин хотел не только показать историю России ее образованному сословию. Он стремился ее интерпретировать через изобретенный им нарратив — последовательный рассказ о событиях, подбор которых и является их интерпретацией.
Главным действующим лицом русской истории у Карамзина оказался не народ, а его правители. Историк никогда не скрывал, что его исследование — послание царю Александру I, чтобы тот не спешил с введением конституционных свобод и представительных органов в Российской империи. Александр Пушкин, оставаясь поклонником Карамзина, написал тогда едкую эпиграмму:
«В его «Истории» изящность, простота
Доказывают нам, без всякого пристрастья,
Необходимость самовластья
И прелести кнута».
Однако первое молодое поколение читателей «Истории государства Российского» совсем не усвоило уроки Карамзина. Продуктом русского национального самосознания, разбуженного победой над Наполеоном и униженного дарованием царем в 1815 году конституции полякам, стало движение декабристов. Покушение его представителей на единоличную власть самодержца в 1825 года заставило Николая I коротко сформулировать программу своего царствования: «Революция на пороге России. Но, клянусь, она не проникнет в Россию, пока я жив!» Под революцией тогда вполне однозначно понимался национализм, который ставил под сомнение существование не только монархий, но и империй — больших полиэтнических государств.
Официальная народность и официальный учебник
После разгрома движения декабристов в 1825 году и подавления польского восстания в 1830–1833 годах в Российской империи был найден по-своему изящный способ борьбы с национализмом. Империя Романовых его взяла на свое вооружение. Адаптировать национализм к имперским нуждам поручили министру просвещения графу Сергею Уварову. Уже вступая в должность, он назвал три основания, на которых будет базироваться разрабатываемая им и его чиновниками доктрина: самодержавие, православие, народность. При этом «народность» являлась прямой русской калькой со слова «нация», которое после восстания декабристов надолго оказалось на официальном уровне под запретом.
Когда основания национализма, названного «официальной народностью», были озвучены, то потребовалось создать единый учебник русской истории. Подрастающее поколение должно было усвоить, почему целью существования русского народа является сохранение самодержавия и православия.
Это обязанность была возложена на преподавателя Санкт-Петербургского университета Николая Устрялова. Если Уваров, как министр просвещения задавал общие рамки официальной народности, то Устрялов должен был найти для них доказательства в отечественной истории.
В конце 1830-х годов Устрялов публикует в качестве университетского учебника «Русскую историю» в пяти томах. Историк в целом придерживался нарратива, предложенного Карамзиным.
Русская история представлялась как череда свершений русских царей
Но в отличие от Карамзина Устрялову своим нарративом русской истории уже было необходимо бороться с национальными историями имперских окраин — прежде всего, с поляками и украинцами.
Так, ученый подробнейше описывает разделение Киевской Руси на Восточную и Западную. Первая, с центром в Москве, стала подлинным продолжением государства киевских князей. Западная была завоевана сначала литовцами, а затем поляками, поэтому целью русских царей издревле было возвращение по праву принадлежащих им земель к западу от Днепра.
Имперскую политику Устрялов объяснял не просто как расширение земель, но и как борьбу с татарским и польским игом. Историк подчеркивал, что «иго польское было тягостнее татарского», так как напрямую угрожало православию. Через весь учебник прослеживалась мысль, что русские, украинцы и белорусы составляют один народ, издавна противостоявший полякам. При этом, прославляя европейские реформы Петра I, Устрялов видел Российскую империю как европейское государство, просвещающее отсталые народы, находящиеся под скипетром царя.
Написание учебника отечественной истории для университетов Устряловым сделало его придворным историком. Теперь его работы читались и, если возникала необходимость, поправлялись лично императором Николаем I. Но государь в целом оставался благосклонным к ученому. Вскоре Устрялов получил заказ на создание учебников истории для гимназий и реальных училищ, фундаментом для которых послужила пятитомная «Русская история».
Надо сказать, что создавал свои учебники Устрялов не без научной критики коллег. Они справедливо ставили под вопрос многие его утверждения, которые, как они считали, мотивированы его придворным статусом. Однако монаршая благосклонность делала свое дело — конкурентов у Устрялова в деле курирования исторического образования не было.
Всходы
Книги Устрялова стали на двадцать лет единственными учебниками отечественной истории в российских учебных заведениях. По ним учились будущие чиновники, осуществлявшие великие реформы, народовольцы, классики русской литературы, будущие художники-передвижники. Впрочем, учебник не был строгим каноном для талантливых учителей. Так, преподававший в саратовской гимназии Николай Чернышевский игнорировал методические указания министерства просвещения и рассказывал историю «от себя», за что сыскал немалую популярность среди учеников. При этом Чернышевский, когда переехал в Петербург, называл Устрялова «лучшим профессором», достойным «полного, беспредельного уважения». Радикализация взглядов публициста в середине 1850-х годов не помешала ему защитить в Петербургском университете не без помощи Устрялова диссертацию на тему «Эстетическое отношение искусства к действительности».
В 1860-е годы отошедший от активной исследовательской и педагогической деятельности Устрялов мог наблюдать, какие всходы получило историческое образование по его учебнику. В январе 1863 года в Польше вспыхивает очередное антиимперское восстание. Среди российских властителей дум на стороне поляков в печати не выступил никто, кроме публиковавшего за границей свой «Колокол» Александра Герцена. В России же невиданно рос тираж «Московских ведомостей», редактируемых Михаилом Катковым, который занял резко антипольскую позицию. Польский лозунг «За нашу и вашу свободу» в российском обществе не встретил поддержки, а вот историческая формула о борьбе с «польским игом», почерпнутая из учебников Устрялова, находила для современников свое подтверждение в антипольской публицистике Каткова.
Во второй половине XIX века официальная народность превратилась в политику русификации. Теперь Петербург желал «превратить» своих подданных в русских. Учебник истории Устрялова перестал быть единственным рекомендованным для гимназий, однако остальные авторы не могли не ориентироваться на предшественника, так как он заложил основания видения империи Романовых себя в истории. Однако политике русификации не дано было завершиться. В Российской империи вызревали противоречия, которые приведут к революции. А она в свою очередь заставит историков переписать школьные учебники.
«Нас вырастил Сталин»
После 1917 года большевики приступают к радикальному пересмотру преподаваемого в учебных заведениях исторического нарратива. Будучи интернационалистами большевики стали последовательно бороться с национальным в преподавании русской истории. Возглавил этот процесс историк Николай Покровский, пытавшийся рассмотреть историю как борьбу классов. Русские цари, князья, дворяне, если и не уходили на второй план, то трактовались как эксплуататоры.
Такому видению истории было суждено просуществовать в советских школах недолго. В 1930-х годах, столкнувшись с социально-политическим кризисом, вызванным коллективизацией и индустриализацией, советские власти приступают к «реабилитации России», как назвал историк Джеффри Хоскинг медленное возвращение многих дореволюционных норм в советскую жизнь.
В 1937 году в СССР отмечается столетие со дня гибели Пушкина. Впервые в советской истории дворянин стал положительным историческим героем. Возвращения остального дореволюционного пантеона национальных героев ждать было недолго. Великая Отечественная война требовала положительных исторических примеров и вслед за деятелями искусства, Сталиным были реабилитированы цари и полководцы. После войны реабилитация русской истории стала повальной. Сталин лично курировал прославление царей — прежде всего, Ивана Грозного и Петра Великого, которого считал своими учителями. Особенно это отразилось в образовании.
Сталин вернул в школы прежнее дореволюционное разделение на женские и мужские классы. Была возвращена гимназистская форма для детей рабочих и крестьян. А «нарратив» Устрялова стал в модифицированном виде ложиться в основу школьного и вузовского исторического образования.
Но теперь авторы в отличие от Устрялова, не могли себе позволить говорить о влиянии других народов на развитие России. Ее исторический путь противопоставлялся Европе. Целый ряд изобретений приписывался отечественным ученым. Так, Александр Попов назывался единственным изобретателем радио, хотя во всем остальном мире его изобретение приписывается итальянцу Гульельмо Маркони. Русские, украинцы и белорусы больше не рассматривались как один народ, но при этом их вхождение в состав России трактовалось как воссоединение.
Учебники истории в этот период отвечали интересам уже советской империи, которая в начале 1950-х годов видела себя осажденной крепостью, которая ведет холодную войну с Западом. Сталин был заинтересован в том, чтобы школьники с самого детства усваивали, что только «сильная рука» авторитарной власти способна в России на серьезные преобразования. В этом смысле автор советского гимна Сергей Михалков совсем не лукавил, когда вставил в текст строчку «Нас вырастил Сталин».
Успехи советских учебников истории были куда как значительнее, чем у трудов Устрялова. Русские получили массовое образование именно при Сталине, и именно сталинский нарратив русской истории стал преобладающим в общественном сознании. Именно поэтому специфическая «сталинская» история до сих пор так популярна среди россиян, заставляя «сталинские» мифы господствовать в национальном самосознании.
Александр Генис и Петр Вайль в своей книге «60-е. Мир советского человека» указывали на интересное противоречие хрущевской оттепели. Это была эпоха разоблачения культа личности, переписывания советской истории, но школьного образования эти события не коснулись. Школьники продолжали учиться по «сталинским» учебникам. Даже после распада СССР многие советские учебники, лишившись ритуальных ссылок на Маркса и Ленина, продолжали оставаться основными пособиями. Например, учебник академика Бориса Рыбакова, изменив свое название с «Истории СССР» на «Историю Отечества», вплоть до начала 2010-х годов был основным учебником русской истории для средних классов.
