«Мы ругаем образование по принципу: Пастернака не читал, но осуждаю!»

«Покровский квартал» — уже третья и самая многочисленная школа, которой руководит Илья Новокрещенов. В начале нового года он рассказал «Мелу», чем полезен ЕГЭ для учителей, что общего между «Покровским» и Латинским кварталами, каким учителям сложнее всего в современной школе и о многом другом.

Российское образование в последние годы стало более открытым, прозрачным и готовым диалогу, но ругать его, кажется, стали только больше. Почему так?

Общественное недовольство — это не совсем плохо. Оно способствует развитию и поиску новых путей объяснить, наконец, родителям, что современная школа — это не депрессивное место, где очень плохо учат детей и без репетиторов никуда. Поругивать — наша национальная черта. Мы ругаем по привычке и по принципу «Пастернака не читал, но осуждаю».

Мы привыкли ругать государство. А с ним человек чаще всего соприкасается в больницах и школах: они находятся на острие взаимодействия государства и общества. Поэтому даже небольшие огрехи образовательной системы видны всем и каждому.

Но нам точно не стоит ругать нашу систему образования, потому что она — одна из лучших в мире. Образование действительно стало открытым. Для меня открытость — это прежде всего понятность. Понимание всеми участниками образовательного процесса того, что происходит. Есть инфографика, цифры, полный отчёт на сайтах каждой школы. Надо просто сесть и разобраться во всём, прежде чем ругать.

Назначение Ольги Васильевой на пост министра образования вызвало противоречивые чувства и эмоции. Вас как руководителя что-нибудь насторожило в её позиции?

Поначалу, когда СМИ стали активно тиражировать её слова, у меня возникло небольшое напряжение. Но мы должны чётко понимать, что человек и тот образ, который формируют СМИ, — это не всегда одно и то же. Надо дождаться первых шагов. На мой взгляд, возникли чисто лексические проблемы, которые всех и напрягли. Выражение «образовательная услуга» стало камнем преткновения. На самом деле «образовательная услуга» — термин из закона об образовании, он имеет общий корень со словом служение и многими понимается именно как служение — такое же, как у священника в храме, у артиста в театре и так далее.

Но, если говорить о формулировках, злоупотребление разговорами о «духовных скрепах» и приглашения священников в школу — тоже камень преткновения. Многие родители считают, что вопрос религии — дело исключительно семейное и не нужно воздействовать на ребёнка извне.

Обидно, что выражение «духовные скрепы» стало для некоторых полуругательным, маргинальным. Но ведь они должны быть! Я бы хотел, чтобы мои дети думали о других людях, о том, какие совершают поступки по отношению к ним, как сами меняются на фоне того, что происходит вокруг.

Я недавно вернулся из командировки в Корею, так вот там есть урок толерантности, состоящий из трёх модулей, начинающийся с погружения детьми в собственную культуру для того, чтобы лучше понять себя и других. Что плохого? Про духовные скрепы говорить нужно. Рассказывать ребятам о подвиге Матросова, о ценности другой человеческой жизни, о готовности жертвовать собой.

Прискорбно, что патриотическое и нравственное воспитание у нас сводится только к Великой Отечественной войне

Патриотизм — это маленькие добрые дела, которые человек делает каждый день. Не поленился выучить материал, стал профессионалом, поступил в российский вуз — это же тоже патриотизм. И в связи с этим разговоры о духовных скрепах расширяют наши представления.

Про священников я скажу так. В 90-е годы, когда стране были нужны священники, потому что за очень короткий период было открыто много храмов, в среде духовенства оказались и не готовые нести это служение. Поэтому не всякий священник, на мой взгляд, может приходить к детям. Но есть замечательные священники-педагоги. Что плохого, если дети будут знать, что убить можно не только делом, но и словом? Или о том, что воровать нельзя? Но я считаю, что уроки по основам православной культуры должны быть открытыми, чтобы каждый мог зайти и послушать. Когда я работал в Пушкинской школе, в рамках лицейского дня несколько раз к нам приходил священник Богоявленского кафедрального собора Алексий Козливсков. Кстати, в прошлом учитель. На встречи с ним оставались ребята даже из мусульманских семей, потому что они были на самом деле интересными. В общем, я бы не стал этого бояться. У нас замечательные учебники по основам православной культуры, особенно учебник протодиакона Андрея Кураева. И это действительно не учебник Закона Божьего, а учебник о православной культуре.

Всегда актуальный вопрос: будет что-то такое в ЕГЭ-2017, к чему нужно готовиться как-то особенно и за что действительно стоит переживать?

В этом году ничего специфического не будет, не надо переживать. И как-то специально готовиться не надо, школа поможет это сделать. Единственное, что я бы не советовал родителям, — выдёргивать детей из учёбы на целый месяц. Такое часто бывает. Родители уезжают в отпуск в середине учебного года, и ребёнок уезжает вместе с ними. И там, понятное дело, особенно не учится. Это мешает намного больше, чем то, что ЕГЭ меняется и совершенствуется. Когда-то в математике всех пугала тестовая часть, так ведь её сейчас и нет. Всё будет отлично с ЕГЭ.

Вы говорите, что усилий школы достаточно, чтобы сдать ЕГЭ. А предметники жалуются, что им не хватает часов, чтобы дать материал в полном объёме.

«Чтобы дать материал» — ключевая фраза. Она и выявляет позицию учителя по отношению к ребёнку. Он все ещё «даватель». Не ребёнок осваивает, а учитель даёт, рассказывает. И получается, что идеальный ребёнок — это диктофон. Хорошо воспроизвёл — пятёрочка. Плохо — двоечка.

Почему нельзя отменять ЕГЭ

Это неплохо, что учителя переживают. Но вопрос не в часах, а в качестве и в организации урока. Мы же, как преступники, сжигаем время детей, ещё и непродуманное домашнее задание задаём — часто, чтобы дети доделывали дома то, что учитель не успел объяснить на уроке.

«Если учитель был искушён сам, он сможет и искушаемым помочь», — сказали вы в одном из интервью в отношении ЕГЭ для учителей. Все ли учителя с вами согласны?

Конечно, не все. Многим сложно принять сам факт, что их проверяют или оценивают после 30 лет работы в школе. Но по-моему, это признак профессиональной деградации. Я понимаю, что говорю сейчас грубо.

Результаты ЕГЭ скрыты от всех, кроме него самого. Он может их сообщить, а может и не сообщать. Это его личное дело. У нас появился культ «100 баллов», и многие забывают, что пятёрка начинается от 75 баллов. А учителя, не сдавшие на «90+», стесняются более низкого результата. Для меня важно, чтобы учитель хотел сам для себя понять, на каком уровне он находится.

А что ещё вас может насторожить в учителе?

Вы, наверное, знаете, что у нас есть классы распределённого Лицея ВШЭ. Когда я просил учителей английского языка одного из наших зданий преподавать в этих классах, все до одного отказывались. Вот что я как директор должен был подумать? Учителю предлагают сильных детей, а он категорически не соглашается. Мне пришлось искать тех, кто согласится, и прощаться с теми, кто по непонятной причине работать не захотел.

Когда приходится прощаться, бывают неприятные ситуации?

Если я принимаю решение расстаться с педагогом, я всегда объясняю почему. Обычно учитель понимает это и сам. Очевидно же, что в каждом коллективе есть человек, и не один, который не на своём месте. И от этого хуже в первую очередь детям. Я помогаю с дальнейшим трудоустройством, пишу характеристики, в которых объясняю, почему именно у нас этот педагог не нашёл своего места. Но если учитель своей работой наносит вред детям, и у меня нет никаких сомнений — мы расстаёмся, и я постараюсь защитить и других детей города от такого учителя. Возможности для этого есть.

Каким учителям особенно трудно адаптироваться к современной школе?

Как ни странно, тем, у кого в прошлом был большой успех. Им трудно поменять свои взгляды и отказаться от наработанных в прошлом веке клише.

Значит, гибкость и умение приспосабливаться — одни из ключевых качеств нового учителя?

Безусловно. Но при этом учитель должен оберегать и собственные ценности. А главное, оставить в прошлом впечатление о самом себе как о социальном неудачнике. Ведь если он каждый день жалуется на трудную жизнь и на то, что «за эти копейки он ещё что-то должен делать», — ему невольно начинаешь верить. Потому что он сам в это привык верить и меняться не хочет.

Сейчас много говорят об усиление психологической помощи. Как вы видите идеальное психологическое сопровождение детей в школе?

Безусловно, школе нужен человек, который поможет разобраться в сложной ситуации. И диагностирует, и поможет. Но в том виде, в каком психолог представлен сегодня, — я не вижу особого смысла в нём.

Психолог в школе — это тот человек, который сильно и негативно повлиял на суть классного руководства

Он делает в принципе то, что раньше делал классный руководитель, который изучал психологию: проводит диагностику и рассказывает про адаптацию.

Ну хорошо. Диагностику провели. А дальше что? Зачем множить сущности? Важно не количество людей в школе. Лучше поднять зарплату классному руководителю. И привлечь в случае необходимости клинических психологов высокого уровня, которые не только диагностируют, но и помогают выйти из кризисной ситуации. По крайней мере, наша школа считает это решение правильным. Мы заключили договор на психолого-педагогическое сопровождение с Городским психолого-педагогическим центром, с нами будут работать их специалисты.

Председатель управляющего совета вашей школы — ректор ВШЭ Ярослав Кузьминов. Почему именно в «Покровском квартале»?

Во-первых, «Покровский квартал» территориально расположен на том же самом месте Москвы, где располагается большинство всех зданий ВШЭ. Можно сказать, что наше соседство географическое.

Во-вторых, очевидно, что Вышка — один из лучших вузов. В его состав входит Институт образования, среди сотрудников которого лучшие в стране специалисты в области образования: Исак Фрумин, Анатолий Каспржак и многие другие. Вышка заинтересована в проведении разных исследований в области общего образования. А мы заинтересованы в их результатах, потому что они для меня — основание для принятия управленческих решений. И в этом наши интересы совпадают. А ещё нам важна консалтинговая поддержка от лидеров.

В-третьих, и школа, и Вышка заинтересованы в том, чтобы развивалась и территория города, на которой мы находимся. Можно сказать, что название «Покровский квартал» — это некая отсылка в знаменитый парижский Латинский квартал. Мы и ВШЭ хотим, чтобы в этой части Москвы возникла образовательная тусовка. Чтобы эта часть города напиталась образовательным духом — и в стенах школы и вуза, и за их пределами, на улицах и бульварах, в библиотеках и кафе молодые люди говорили бы о смыслах, о том, что им интересно и важно. А вся среда «Покровского квартала» как части города их бы мотивировала на это.

Интервью, участие в образовательных дискуссиях и программах — часть вашей работы. Какой вопрос журналистов или общественное суждение вызывает у вас раздражение, протест и непонимание?

Хороший вопрос. Прежде всего плач, что всё в образовании плохо. Ещё мне не нравится, когда на попытку найти рациональное зерно в нравственном воспитании ребёнка навешивают ярлыки, высмеивают или упрощают до примитивности.

И я не понимаю рассуждений на тему «Каждый ли ребёнок у нас талантлив?». Для меня это абсолютно очевидно. Просто у многих этот талант пока не опознан самим ребёнком, и задача школы — помочь ребёнку его в себе открыть. Все мы рождаемся разными и будем разными. Но каждый человек талантлив!