Надежда Цалоева-Гуриева когда-то сама была ученицей Школы № 1 в Беслане, потом пришла работать туда учителем, а в сентябре 2004 года провожала выпускников в 11-й класс. Во время захвата Надежда потеряла не только учеников и коллег, но и двоих своих детей. Но при этом не ушла из профессии и продолжила работать в школе.
Какой была школа до трагедии
Здание школы начали строить в 1941-42 годах. Через год после начала войны незаконченную новостройку передали военным. Там жили и учились десантники. Когда немцев с Кавказа прогнали, помещение вернули школе. Раненые педагоги, только что вернувшиеся с фронта, вместе с учениками и родителями стали её обживать.
Я пришла в школу № 1 второклассницей. Тогда наша семья только переехала в Беслан. Школа оказалась большой, по три-четыре параллели в каждом классе. При этом атмосфера очень тёплая, семейная. Все друг друга знали. А учителя и директор были примерами для подражания.
Окончила школу в 1977 году. Хотела стать археологом, но поступила на исторический факультет Северо-Осетинского Государственного университета имени К. Л. Хетагурова не сразу — лишь в 1979 году. А перед этим начала работать в родной школе старшей пионервожатой. Потом — учителем истории. Я из династии педагогов, которую начал мой прадед в конце XIX века.
За годы работы в школе мне пришлось поработать с несколькими директорами. Особенную роль в моем профессиональном росте сыграла директор — Цалиева Лидия Александровна. Она всегда тщательно изучала кандидата, узнавала, из какой семьи человек, получится ли у него сработаться с коллективом. Администрация и учителя школы были единым организмом. Все помогали друг другу, опытные поддерживали новеньких.
Помню, мы с Лидией Александровной пошли на праздник в класс молодой учительницы. Подготовка мероприятия оказалась очень слабой, детям не нравилось. Поэтому когда всё закончилось, Лидия поблагодарила учителя и ребят, поздравила с праздником и пригласила педколлектив зайти после уроков к ней в кабинет. Я тогда подумала: «Ох, сейчас достанется той учительнице». Но директор встретила новенькую с улыбкой. В провальном мероприятии она обнаружила маленький положительный момент, сделала на нем акцент, похвалила за находку и очень тактично подсказала, как можно попробовать сделать в следующий раз. Та вышла окрыленная, следующее мероприятие провела отлично. Для меня это стало большим уроком на всю жизнь! Лидия Александровна всегда говорила, что труд учителя — это самая тяжелая и ответственная работа на свете.
«С последним вас первым звонком!»
В 2004 году в последний день лета я пришла в первую школу вместе со своими детьми, чтобы подготовить класс к началу учебного года. Пока мы с сыном вешали занавески и протирали пыль, моя младшая дочь Верочка рисовала на доске. В какой-то момент она окликнула меня, чтобы показать своё творение. И я увидела надпись: «С последним вас первым звонком!». По спине пробежал холодок. Я попросила исправить предложение, но Вера улыбнулась: «Мам, у тебя же одиннадцатиклассники. Значит, все правильно написано!». Она дорисовала цветок, мы пошли домой.
На самом деле, для нашей семьи 1 сентября к тому времени давно перестало быть праздником, потому что в этот день скончался мой отец.
А в 2004 году вообще было какое-то фоновое чувство тревоги — задолго до начала учебного года
Утром 1 сентября у Бори поднялась температура. Настроение у Верочки было неважным. Но они должны были выступать перед первоклашками, и мы пошли в школу. Линейку тогда решили начать на час раньше обычного, в девять часов утра, чтобы закончить до жары. По дороге в школу Иришка (дочь-второклассница) пыталась рассказать страшный сон, который ей приснился. Но было не до этого. Я говорила: «Давай потом, потом».
Позже я узнала, что ей приснилось, будто мы всей семьей пришли в гости к бабушке, а там в гробу лежит мой папа, укутанный одеялом. И говорит: «Мне так холодно. Согрейте меня». И дети легли к нему в гроб.
1 сентября 2004 года
В тот год школьная линейка так и не началась, потому что все дети опаздывали. Девочка, которая должна была поздравлять первоклассников, не пришла вовремя. Мальчик со звонком тоже задержался.
Тогда решили больше не ждать. Как только все собрались и построились, я обернулась посмотреть на своих одиннадцатиклассников. В этот же момент раздался внезапный шум. На секунду мир как будто замер. Потом по щелку вся толпа хлынула в школу. Я заметила бородатого мужчину с автоматом в руках. У него было зверское лицо, вряд ли его вообще можно назвать человеком.
Всех начали сгонять в здание школы. Началка заходила через дверь, другие — через окна первого этажа, которые разбили бандиты. Они собирали тех, кто прятался по классам, в спортивный зал. Я зашла туда одной из последних. Мне казалось, что если я залезу в коридор — бандиты начнут стрелять по оставшимся.
Ходить было нельзя. Разговаривать было нельзя. Еды не давали. Воды практически тоже. В первый день нелюди приказывали: «Ты! Встала, 10 детей отвела в туалет». Всех взрослых заложников не выпускали вообще. Детей после первого дня тоже. Если учесть физиологию женщин и девочек, то вы представьте, что это было такое, когда нельзя выйти даже в уборную.
Вся наша светлая любимая школа была разгромлена. Свет из окон закрывали баррикады из библиотечных шкафов с книгами. Нелюди делали все, чтобы снаружи не было видно, что происходит. Весь ремонт был разрушен в один миг. Когда Лидия Александровна возмутилась по поводу состояния учительской и школы вообще, главарь банды сказал: «Ничего! Вам новую [школу] построят».
Маленькие дети больше всего раздражали бандитов. Поэтому их с родителями в какой-то момент подняли и вывели из спортзала в раздевалку
Там они сидели, пока глава Ингушетии не договорился об освобождении 26 мам с детьми. Одна из женщин отдала грудничка Аушеву и вернулась в зал. Говорили, что она кормила грудным молоком обессиленных детей.
Иногда кому-то удавалось дотянуться до праздничного букета. Тогда можно было пожевать листочки с цветов. Кто-то ел зелень, стебель, кто-то лепестки. Пили свою мочу. Иногда удавалось намочить бюстгальтер, чтобы выжать из него капельки воды.
Спасение
На третий день заточения боевики уже не могли нас контролировать. Люди вставали и просто шли на автоматы. Около полудня прозвучал первый слабый взрыв. Потом два мощных. Первый положил всю мою семью. Когда я очнулась — сразу поняла, что Верочка погибла. Вокруг были мертвые дети и взрослые. Никто уже никуда не бежал. Люди просто лежали друг на друге. Потом они медленно начали приходить в себя, кто-то пытался подать признаки жизни. Мой сын в тот момент был жив, но лежал без сознания, я смогла оттащить его к другим раненым, надеялась, что вынесут с другими. Нас стали перегонять в столовую — там решётки на окнах и много людей. Вероятность выбраться оттуда была минимальной.
Спецназовцы выломали решётку, и 12 человек вылезли через окно. Среди них были и мы с Иришкой. Бандит пытался убить меня, но был ранен. Пулемёт «ходил» у него в руках — не попал. Спецназовцы подняли меня и под обстрелом потащили в безопасное место. После этого они проникли внутрь школьной столовой. Увидев это, боевик бросил гранату в сидящих на полу заложников, но один из спецназовцев лёг на неё. Позже мы узнали, что это был Андрей Туркин. Он пожертвовал своей жизнью, спасая десятки других. Настоящий герой. Его товарищи тогда закрыли собой заложников. Моя племяшка сидела там под электрической плитой. Она осталась в живых благодаря этим отважным людям.
Как люди Беслана приходили в себя
Тот год был очень тяжелым. Одни дети не хотели ходить на занятия из-за психологической травмы, другие залечивали ранения в различных медицинских учреждениях во Владикавказе, Ростове, Москве, Петербурге. Были и такие, кому нельзя было ходить в школу после ранений. Мы приходили к ним домой сами. Некоторые первоклассники снова пошли в первый класс только через год.
Борис и Верочка навсегда остались в том зале. А Иришка постоянно заглядывала мне в глаза и говорила: «Мама, ты плачешь? Не плачь, пожалуйста». Возможно, было бы лучше, если бы я тогда все выплакала. Но ребёнок не дал мне расслабиться. Дочка тянула меня скорее в школу. А там наши дети, с ними невозможно киснуть. Хочешь, не хочешь — можешь, не можешь, все равно нужно собраться и работать.
Ученики часто вспоминали те дни, говорили о произошедшем. Нам, учителям, помогли разные подсказки от психологов. Чтобы снять стресс, мы использовали всевозможные театральные методики. Рисовали, устраивали представления, пели песни, танцевали. Не в первый год, конечно же. Наш хор долгое время не мог вернуться в строй. Все происходило постепенно. Но приходить в себя нужно было всем. И нам, и детям.
Невозможно пережить то, что случилось. Все разговоры, что время лечит, — полная ерунда. Боль не проходит. Те дни не забываются. Просто тебе приходится жить с этим. Каждый день начинать и заканчивать с огромным камнем внутри. Учиться заново чему-то радоваться и просто дальше жить.
Помню, после штурма нам сказали, что мы будем год лечиться, проходить реабилитацию.
По факту на работу все учителя вышли в октябре того же года в здание другой школы во вторую смену
С неснятыми швами, огромными физическими и моральными ранами. Какими были, такими и пошли. 20 сотрудников школы погибли во время штурма. Но почти все выжившие учителя вернулись на работу.
Первая школа сегодня
Первые три дня сентября в Беслане — траур. Дети нашей школы не ходят на уроки. Четвертого числа мы проводим день памяти, а с пятого начинаем учиться.
После теракта были случаи, когда дети убегали с уроков, их никто не мог найти, а они прятались в первой школе в спортзале. Там сейчас мемориал. Есть и те, кто после трагедии ни разу не смог вернуться к зданию. Но многие ходят к первой школе каждый год. Мы там убираемся, поддерживаем порядок.
У меня после теракта появилось такое ощущение, что если я захожу в первую школу, то как будто хожу по телам. Поэтому по мягким поверхностям вообще нигде не могу ходить. Дома нет ковров.
В первой школе я чувствую запах тех трех дней, вспоминаю звуки. Каждый раз мне кажется, что я снова проваливаюсь в те безумно страшные дни.
Но я ни одной минуты не думала о том, чтобы уйти из профессии. Школа — мой дом. Правда, из-за конфликта с пострадавшими мы не можем вернуть нашей школе цифру 1. Она у нас сейчас без номера.
Дай бог, чтобы такое больше никогда не случилось. Чтобы никому не пришлось это пережить. Взрослые не должны решать свои проблемы за счет детей. Невинные люди не должны погибать.
Фото на обложке: Shutterstock / Tepikina Nastya
