«Мне страшно, что меня осудят как мать»: каково пережить послеродовой психоз
08.08.2017
Англичанка Катрин Карвер пережила послеродовой психоз. Женщина убедила себя, что её ребёнка подменили, а социальные работники собираются убить её. В статье на Mosaic она описала свой страшный опыт и рассказала, что помогло ей излечиться.
Помню момент, когда я начала думать, всё ли в порядке. Я слышала детский голос позади меня, который считал: «Раз, два, три… раз, два, три…». Я искала откуда исходит это голос, но была одна. Позже в тот же вечер мне привиделись ревущие львы и тигры и актёры из фильма «Джуманджи», скачущие по пустой голубой стене. Мне совсем не было страшно, я была просто заворожена. На этот раз мой собственный голос спросил, как я могу видеть такие вещи, и предположил, что, возможно, окружающие меня люди правы — что-то идёт не так.
Учитывая, что всё это происходило в моей палате в психиатрической клинике, я немного опоздала с выводами. Были и другие отнюдь не тонкие намёки. Например, я была уверена, что моего ребёнка заменили после родов, а в дорожных знаках зашифрованы послания для меня. Я не считала, что это странно, не говоря уж о том, что это может быть симптомами болезни. Но это были именно они. Как больное сердце борется за то, чтобы биться, а нога за то, чтобы переносить вес, мой мозг изо всех сил пытался сохранить мою личность.
У меня диагностировали послеродовой психоз — это тяжёлое психическое заболевание, которое поражает одну-две из тысячи женщин. Болезнь может вызвать много различных симптомов — от беспокойства и глубокой печали до головокружения, гиперактивности и эйфории. У женщин с послеродовым психозом скачет настроение и бывают галлюцинации. Болезнь чаще встречается у женщин с биполярным расстройством, но с ней могут столкнуться и те, у кого никогда не было проблем с психикой.
Одно исследование показало, что 41% женщин, у которых были симптомы послеродовой депрессии, не обращались к врачу в течение девяти месяцев после родов. Они говорили, что боялись стигматизации, что диагноз поставит на них клеймо, при этом им казалось, что они в порядке, а симптомы пройдут сами по себе. Я тоже пишу эти строки и боюсь порицания: мне страшно, что вы осудите меня как мать и личность. И я тоже несколько месяцев думала, что мои симптомы — это нормальная часть материнства, и они пройдут.
Согласно исследованиям, одна из пяти матерей во время беременности или в первый год после родов страдает от депрессии, повышенной тревожности или психоза
Это была моя первая беременность, и всё было хорошо, за исключением боли в суставах и стресса из-за поездок из Сент-Олбанса на работу в Лондонскую школу гигиены и тропической медицины, где я была научным сотрудником.
Я закончила c поездками и была готова сделать то же самое с прописанной диетой, в которой не хватало сыра и вина. В конце беременности оказалось, что у ребёнка неправильное положение, и мне решили делать кесарево. Потом дочь ещё раз показала свой своенравный характер и появилась на свет раньше предполагаемой даты. Так мои 8 фунтов 7 унций (3,9 кг — Прим. ред.) розового кричащего великолепия, известного как Беатрикс, родились после кесарева сечения в январе 2016 года.
Мои ожидания о рождении дочери сильно разошлись с реальностью. Я хотела быть первой, кто возьмёт её на руки. Я представляла себе момент, как мы были бы вместе втроём в первый раз. Но из-за лекарств меня постоянно тошнило. Поэтому мой муж был первым, кто держал её. В одной руке у него была она, а во второй — тазик для меня. У меня была сильная кровопотеря: около трети объёма крови. После операции меня трясло, и я тоже не могла взять дочь на руки. Когда мы вернулись в родильное отделение, меня всё ещё слишком сильно трясло, и я не могла покормить ребёнка грудью.
В первые несколько дней после родов у меня проявились первые признаки болезни. Я думала, что все медсёстры говорят обо мне, и я постоянно подозревала, что моего ребёнка подменили. «Она выглядит так же, как твой муж», — говорили медсестры, и каждый раз, когда они так делали, я всё больше убеждалась, что это было частью заговора, чтобы обмануть меня. Когда я вернулась домой, моё беспокойство только нарастало. Мне казалось, что социальные работники следили за мной и хотели забрать ребёнка. Но я должна была доказать миру, что я образцовая мама, поэтому шпионы не увидели никаких признаков слабости. Я скрывала свои подозрения и страхи от всех. Даже мой муж не догадывался, насколько мне плохо.
Без медицинской помощи за несколько недель мой разум разбился на тысячу частей
Через пять месяцев дошло до того, что я боялась покинуть дом из страха перед соцработниками. У меня появилась новая патронажная сестра, которая поняла, что со мной что-то просходит, и стала приходить каждые две недели. Однажды она увидела, как я бормотала и не могла перестать ходить по комнате. В итоге меня положили в психиатрическое отделение матери и ребенка в больнице Святого Иоанна в Ливингстоне (мы переехали из Лондона, чтобы быть ближе к семье в Эдинбурге). В этом меня убедили мама и муж. Когда мы подошли к больнице, я услышала крик ребёнка, и убежала в противоположном направлении по коридору с кирпичной стеной, уверенная в том, что здесь есть отделение, куда определяют плохих матерей, а их детей меняют на роботов. Мой муж и медсестра вернули меня в палату, обещая, что мы с дочкой скоро уедем.
«Мне казалось, я ужасная мать и плохой человек»
Мой разум был похож на фантастическую игру в пинбол, стальные шары моих мыслей носились вокруг моего серого вещества с чудовищной скоростью: «Красный автомобиль. Гриффиндор. Гарри Поттер. Гарри Стайлс. О, волосы!» Каждая мысль загоралась, как Вегас, но быстро сгорала. Она была лишь трамплином к следующей. Это состояние психиатры называют «полёт идей». Думать быстро было очень волнующе, но у меня было слишком много мыслей для одного человека. Я пыталась объяснить это медсестре, используя аналогию с осьминогами, но она ответила добрым голосом, который используют, когда говорят с детьми или собаками, что не совсем поняла меня. Я и не ожидала другого. Она была похожа на Peugeot 106 по сравнению со мной — машиной для Формулы 1, она была трёхногим ослом, а я — породистым скакуном. Как она могла не отставать от меня? Мне нужно было не замедляться, а ускориться! И я ускорялась, шагала по комнате и преследовала свои мысли. Я делала паузу только изредка, когда тщетно пыталась создать хоть какой-то порядок в своём мире.
Мой параноидный разум переносил меня в саванну: он вообразил, что медсёстры на посту — это красноглазые гиены и шакалы, и они только и ждут, чтобы откусить мне что-нибудь. Через несколько недель приёма препаратов это ощущение прошло, и я увидела, что больница — безопасное место. Здесь можно было учиться заниматься ребёнком, и всё это помогло мне стать матерью, какой мне хотелось быть. Так как в палате было шесть кроватей, я познакомилась с другими матерями с такими расстройствами: мы обсуждали наше лечение, испытания и невзгоды материнства.
В сентябре 2009 года Ханна Биссетт родила своего первенца и уже через две недели попала в больницу с послеродовым психозом. Ханна в своём рассказе вспоминает бессонницу и постоянную необходимость ходить. Она чувствовала глубокое замешательство — это распространенный симптом при послеродовом психозе: «Я едва могла складывать предложения, не могла вспомнить, как одеться». Ханна три с половиной месяца провела в больницах на севере Великобритании, сначала в общей палате, а затем в небольшом отделении для матери и ребёнка. По её словам, отделение от ребёнка было самым ужасным испытанием.
Это подтверждает и история Салли Уилсон. В марте 2015 года она родила дочку Эллу. Ей сделали кесарево сечение, и у неё тоже начался послеродовой психоз. «Я не могла понять, что у меня есть ребенок», — рассказывает Салли. Врачи пытались найти причину: провели сканирование головного мозга и анализы крови. Они ничего не нашли, а состояние Салли постепенно ухудшалось. Через какое-то время у неё случился психотический эпизод: «У меня было состояние, которое я бы назвала „вне тела“. Я могла видеть акушерок и Джейме [муж Салли], и людей вокруг меня. Но Джейме там не было. Мне казалось, что я убила Эллу, что я сама была мертва и жила в загробной жизни. Я видела, как акушерки реанимируют Эллу, хотя этого никогда не происходило. С этого момента реальность изменилась».
И Ханна, и Салли говорят, что их мужья помогли им выздороветь. И я с ними абсолютно согласна.
Как и большинству женщин с послеродовым психозом, мне предлагали разные лекарства: нтипсихотические препараты, стабилизаторы настроения и антидепрессанты. Мне повезло, я смогла быстро подобрать себе нужное лекарство. Салли пила шесть препаратов и не нашла того, который полностью бы ей помог. Её муж нашёл альтернативу — электрошоковую терапию (ЭШТ), которую впервые применили в 1938 году. Раньше при первом использовании ЭШТ возникали болезненные мышечные спазмы, которые могли даже сломать кости пациента. Сейчас пациентам дают обезболивающее и препарат для расслабления мышц, поэтому приступ ограничивается небольшим подёргиванием стопы. Шоковая терапия противоречива и используется в самых сложных случаев и для тех пациентов, которым не помогли лекарства. Салли убедила врачей попробовать такое лечение: «Не самая приятная вещь, но это действительно спасло мне жизнь».
У Ханны тоже был курс электрошоковой терапии, и она сперва была настроена скептично: «Для среднестатистического британца это абсолютно варварская вещь. Если бы вы спросили меня об этом десять лет назад, я бы подумала о „Пролетая над гнездом кукушки“». Однако это работает: как и Салли, Ханна говорит, что ЭШТ спасла ей жизнь. Но как и большинство методов лечения, процедура имеет много побочных эффектов. После лечения может появиться головная и мышечная боль, проблемы с памятью.
Когда я выздоровела, появилось много вопросов. Например, что стало с моим мозгом? Раньше я никогда не страдала от психических заболеваний и привыкла доверять своему разуму. Почему время, которое должно было быть самым прекрасным, предало меня?
Джессике Херон, старший научный сотрудник перинатальной психиатрии в Бирмингемском университете и директор проекта «Action on postpartum Psychosis» (APP), на вопрос, что мы знаем о факторах риска послеродового психоза, ответила: «На самом деле, очень мало. Мы знаем, что он бывает чаще, чем можно ожидать. Мы знаем, что существует сильная связь с биполярным расстройством. Так что некоторые из факторов риска, которые находят при биполярном состоянии, например, нарушение сна, могут быть связаны». Риск послеродового психоза у всего населения составляет около 0,1%. У женщин с биполярным расстройством он намного выше, около 25%.
Я спросила Херон, почему так мало изучается послеродовой психоз с биологической точки зрения. «Потому что это воспринимается как редкое явление, я думаю, что те, кто финансируют учёных, не рассматривают его как приоритетное», — ответила она. Но это не обычное осложнение родов, оно сопоставимо с риском того, что 30-летняя женщина родит ребёнка с синдромом Дауна.
Я нашла запись своей собственной истории болезни. Сначала в больнице я делала фотографии, потому что не могла сосредоточиться на письме. Мои селфи и фотографии пустой детской кроватки передавали глубину моей печали. Успехи тоже попали в ловушку времени, например, когда я впервые бродила по больничным площадкам, держась за своего мужа. На фотографии трудно смотреть, но они помогают мне записывать мои рассказы. Когда я пытаюсь вспомнить первые недели болезни, я понимаю, что моя память пронизана трещинами. Но глядя на фотографии, я восполняю пробелы. Они дают мне понимание, которое не зависит от рассказов других о том, что со мной произошло. Это даёт мне некоторую власть над послеродовым психозом, не позволяя болезни украсть мои воспоминания о ранних месяцах жизни моего ребенка, какими бы ужасными они ни были. Я вернулась домой через шесть недель. Но через три месяца после выписки у меня началась послеродовая депрессия, и я попала в больницу ещё на три месяца.
Глядя на фотографии матерей и детей на моей ленте в фейсбуке, можно подумать, что материнство — это что-то вроде рая. Но 10-15% этих счастливых матерей на самом деле страдают от послеродовой депрессии.
По статистике, у женщин, которые пережили послеродовый психоз, есть большой риск (больше 50%), что после рождения второго ребёнка болезнь вернётся. Рискну ли я снова? Я вспоминаю своих братьев и сестер. Это важные отношения, и я хочу, чтобы у Беатрис они тоже были. Салли решила не пытаться заводить больше детей. Ханна родила ещё одного ребёнка, обошлось без психоза. Нам с мужем это только предстоит.
