В своей книге «Министерство правды. Как роман „1984“ стал культурным кодом поколений» британский журналист и писатель Дориан Лински пытается разобраться, кем был автор романа Джордж Оруэлл и как он пришел к тем мыслям и выводам, которые и сейчас продолжают цитировать многие. Вы знали, например, что Оруэлл до последнего не верил в успех своего романа?
Так почему же 1984?
Существует популярная теория (настолько популярная, что многие даже и не осознают, что это всего лишь теория), заключающаяся в том, что название романа является инверсией 1948 года. Не будем забывать, что у теории нет подтверждений. Впервые это предположение высказал американский издатель Оруэлла, и оно кажется слишком милым и ограниченным — как слишком простая, плоская и односторонняя шутка. Ученые выдвинули другие предположения. Эйлин написала на столетнюю годовщину основания своей школы стихотворение под названием «Конец века: 1984». Действие написанной в 1904-м политической сатиры Г. К. Честертона «Наполеон Ноттингхилльский», в которой автор смеется над искусством предсказаний, начинается в 1984 году. Этот год также является важной датой в романе «Железная пята». Но все это всего лишь догадки, которые и остаются догадками даже после прочтения всех черновых вариантов романа, которого Оруэлл все еще называл «Последний человек в Европе».
Сперва он написал «1980», потом «1982», и только после этого появилось число «1984». Так что одна из самых значимых в литературе дат была введена в роман на самой последней стадии.
Важно, что Оруэлл хотел написать о не особо далеком будущем. Действие многих утопий начинается по крайней мере спустя сто лет после их написания или же в течение буквально нескольких лет. 1984 год не так уж сильно удален от 1949-го, но при этом удален достаточно для того, чтобы описываемые в нем события в принципе могли свершиться. Оруэлл выбрал год и место действия Лондон для того, чтобы показать, что все, о чем он пишет, может случиться, и достаточно скоро.
В начале романа мы узнаем, что Уинстону тридцать девять лет, следовательно, он родился в 1944-м или в 1945-м и является практически одного возраста с Ричардом Блэром. Вполне возможно, что Оруэлл хотел изобразить мир, в котором его сын будет человеком средних лет. За тридцать пять лет может многое произойти.
За тридцать пять лет до выхода романа в свет стояло чудесное лето 1914 года
Франц Фердинанд был жив, самому Оруэллу вскоре должно было исполниться одиннадцать лет, а концентрационные лагеря и атомная бомба были научной фантастикой.
Но на самом деле действие романа может вполне и не происходить в 1984 году. Когда Уинстон начинает вести дневник, то понимает, что совершенно не уверен в том, какой год, потому что «сейчас невозможно точно определить дату в рамках одного или двух лет».
Поэтому первая строчка дневника Уинстона уже может содержать неправильную информацию. Оруэлл говорит читателю, что в этой книге никому и ничему нельзя верить, включая календарь.
В течение нескольких месяцев, предшествующих публикации романа, в разговорах и переписке с друзьям Оруэлл упорно пытался принизить значение романа. В письмах он называл его «чертовой книгой», «ужасной книгой» или «хорошей идеей, потраченной впустую». Он писал Варбургу: «Я недоволен книгой, но при этом нельзя сказать, что совершенно разочарован… Мне кажется, что задумка хорошая, но я мог бы написать ее лучше, если бы не был болен ТБ».
Оруэлл переживал по поводу того, что из-за болезни не может зарабатывать (он называл свой туберкулез «дорогим хобби»), и думал, что новый роман заработает в районе 500 фунтов: «Мне не кажется, что у этой книги будут большие продажи».
Так насколько серьезно мы можем воспринимать слова Оруэлла о том, что он «кривенько слепил» свой роман?
Он всегда сознательно недооценивал свои произведения, частично из скромности, нежелания настраиваться излишне позитивно, а частично из-за того, что он действительно сомневался в своих способностях. От «Бирманских дней» ему «хотелось блевать», «Дочь священника» была «хорошей идеей, которую я запорол», а «Глотнуть воздуха» — «ерундой».
Оруэлл утверждал, что каждая книга, точно так же, как и каждая революция, — это поражение, и писал, что «любая жизнь, если посмотреть на нее изнутри, представляет собой ряд поражений».
В своей записной книжке, которую он вел в больнице, он писал о двадцати потерянных годах и невыполненных обещаниях. Когда Оруэлл был очень занят (что случалось чаще всего), он постоянно переживал о том, что его энергии и таланта не хватит, о том, что «я ленюсь, не успеваю по срокам сдать работу и в целом произвожу крайне мало». Ему казалось, что жизнь писателя — это сплошные волнения.
В реальности никто никогда (за исключением голоса в его собственной голове) не считал Оруэлла неудачником, но, с другой стороны, если бы этого голоса не было, он бы сделал гораздо меньше.
Все три года работы над романом Оруэлл пребывал в ужасном физическом состоянии, так что совершенно неудивительно, что роман мог бы получиться и получше. В издательстве Secker & Warburg редактор Роджер Сенхаус вычитал текст романа и нашел только один недочет — некоторую запутанность в том, когда именно арестовали Уинстона. Оруэлл признался Джулиану Саймонсу в том, что его сцена с комнатой 101 была «детской». Действительно, эта сцена чем-то напоминает произведения Монтегю Родс Джеймс и Аллана По, то есть писателей, которые очень нравились Оруэллу в детстве. Роман, может быть, и не идеален, но в нем нет никаких серьезных ошибок, объяснить которые можно было бы плохим самочувствием или тем, что писатель торопился.
Пессимизм романа не утомительный, а энергичный и интенсивный
Рукопись сразила Варбурга наповал. Он получил отзывы о книге от человека, которому дал роман для прочтения на пробу, чтобы понять, как лучше продвигать книгу на рынке. Читатель был в шоке: «Это одна из самых страшных книг, которые я читал… Оруэлл не оставляет никакой надежды, даже самого минимального проблеска. Эта книга — 100-процентный пессимизм, разве что за исключением мысли о том, что если человечество смогло придумать „1984“, то оно, возможно, сможет его и избежать».
Первый читатель романа, как и сам Варбург, допустил в трактовке романа несколько ошибок, которые позднее допускали и другие. Одной из этих ошибок было предположение о том, что Оруэлл разуверился в социализме. Вторая ошибка — объяснение пессимизма романа тем, что его автор был болен: «Я считаю, что подобную книгу мог написать только человек, который хотя бы на время, но потерял надежду».
Несмотря на это, Варбург был очень позитивно настроен по поводу книги. С ним полностью был согласен его коллега по книжному бизнесу Давид Фаррер, писавший: «Оруэллу удалось сделать то, что Уэллс так и не смог сделать: создать фантастический мир настолько реальным, что читателя ангажирует судьба его героев».
Фаррер был уверен в том, что роман станет бестселлером, и если издательство не сможет продать по крайне мере пятнадцать тысяч экземпляров, то всех их «надо будет расстрелять».
В издательстве Secker & Warburg не теряли времени. Еще до отъезда с острова Оруэлл отверг написанный Сенхаусом текст на заднюю обложку романа, по которому выходило, что книга является «романом-триллером с элементами любовной истории», а не серьезной попыткой «пародировать интеллектуальные последствия тоталитаризма». К счастью, переписывать что-либо в тексте романа не было необходимости, да Оруэлл и не смог бы этого сделать по состоянию здоровья.
В феврале и марте ему прислали сигнальное издание романа, и писатель составил список друзей и тех, кому бы он хотел отправить первые экземпляры. Среди этих людей были Олдос Хаксли и Генри Миллер. Писатель предложил издателю попросить Бертрана Рассела написать текст на заднюю обложку, что Рассел в конце концов и сделал. Оруэлл вряд ли одобрил бы идею американского издателя книги, который попросил написать текст на заднюю обложку директора ФБР Джона Эдгара Гувера. В письме Гуверу от издательства было написано так: «Мы надеемся на то, что вы поможете читателям обратить внимание на этот роман, что может способствовать делу борьбы с тоталитаризмом». Гувер, понятное дело, отказался от этой чести и вместо этого незамедлительно приказал завести на Оруэлла досье.
Оруэлл боролся со всеми попытками изменить что-либо в тексте книги. Он наотрез отказал американскому издательству Book-of-the-Month-Club печатать текст без послесловия о новоязе и книги Голдстейна, хотя Варбург предупреждал писателя, что они могут потерять 40 000 фунтов общей суммы продаж книги. Все те, кто считал, что эти эссеистские части книги не имеют большого значения, не понимали цели, которую ставил перед собой писатель. Люди стремились неправильно толковать роман «Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый» ещё до того, как он появился в продаже.
