«В месяц 17 рублей, а я за квартиру должен платить 20»

Вместе с проектом «Прожито» мы выбрали записи из дневника молодого учителя русского языка и литературы Ильи Гудкова. В 1920-х годах после выпуска с филологического отделения Московского университета он попал по распределению в челябинскую школу и записывал всё, что с ним там происходило. Отрывки из дневника публикуются с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

2 сентября 1929 года

Это первый день моей учительской работы в девятилетке имени Цвиллинга города Челябинска. Вот куда занесла меня распределительная комиссия наркомпроса из Москвы. На две тысячи верст выкатился я от сердца республики. Первые дни были как-то не того! Дороговизна, искание квартиры, метания по канцеляриям облооно и окроно, таскание вещей и главное незнание куда тебя еще пошлют — все это выбивало из всего студенческого и заставляло чувствовать, каким-то лермонтовским «дубовым листочком» гоняемым по Уралу.

Зав. школой познакомил меня с седьмой группой и вышел. Секунд пять я отчаянно искал соответствующий оборот слов для начала занятий с группой. Около полсотни второступенцев насторожилось видя перед собой новоиспеченного словесника.

Я начал вступительную беседу о марксисском методе в изучении литературы. Слушали внимательно. Старался изменить язык университетских семинарских высказываний, но он неотвязно вертелся в мыслях. Поразительно незаметно прашел час. Ученики (мои ученики!) окружили меня c вопросами о том как меня по «имю отечеству» можно-ли отдать мне для проверки тетрадки. Тут только я заметил что среди второступенок есть очень интересные. (Во время вступительного слова все лица сливались, во что-то неопределенное вероятно соответствующее неопределенности моему слову).

Одна второступеночка вызвалась составить для меня список седьмой группы и очень смущенно и мило улыбаясь принесла мне его в учительскую. Я так же смущенно (но не знаю на сколько мило) благодаря взял его и стал рассматривать лета семикрасников. Много было пятнадцатилетних, порядочно шестнадцати и даже семнадцати. С видом «собственника» убрал этот список в тетради. Какие-то туманные но все-же обещания давал мне инспектор. Ведь 9тилетки-то я работаю только 4 часа! Т.е. в месяц 17 рублей, а я за квартиру должен платить 20. Курсы взрослых, основная моя работа, а они еще не начинались. После «туманностей» инспектора искал по городу столовые, но они все оказались закрытыми. А есть хателось так-же бешено, как бешено растут в этом городе цены на хлеб. Купил консерв коробку за 55 коп и 2 микроскопические булочки за 30 с лишним. Все эта с искусством акулы уничтожил придя в комнату. Хлеба черного нет, а если когда и есть, то дают только по заборным книжкам. Поневоле вспомнить о Москве что-бы не расстраивать себя ею — уснул. После весь вечер под музыку [нрзб] за окном — составлял к завтраму задание по дальтон-плану.

4 сентября 1929

«Приветствую тебя, пустынный уголок, / Приют спокойствия трудов и вдохновенья». Так я сегодня читал в седьмой группе «Деревню» Пушкина для задания об’ясненного им вчера. Слушали напряженно. Думаю что я все-же завоюю их внимание А как необычны и новы для меня юношеские, свежие, возгласы «Илья Васильич», — можно я возьму вторую тему?» «Илья Васильевич». — какие пособия нужны для вашего задания и т. д. Отменно быстро прошел мой единственный час в этой школе. До обеда сидел в коридоре облостного совета и читал Пушкина.

Все еще не выясню как следует о недалекой работе моей на курсах. От них зависить все мое челябинское существование. Привезенные из Москвы деньги растекаются с обратно пропорцеональной быстротой их сумме. Продукты — дороги неимоверно. Питаюсь не лучше студенческого периода. Вечером придя из кино приступил к чтению гладковского «Цемента. Вот только комнатка немного успокаивает меня своей этожеркой с книгами, удобным столиком, изящными электролампочками над кроватью и столиком. Развесил «третькковские» открытки, портреты писателей, висевшие у меня на[д] студенческой койкой в заветной 71 комнате. О та комната! Когото комендант вселить на мое место. Теперь уже ребята с’езжаются во всю, с экскурсий и из деревень. В столовке вероятно песни! Ээх!

7 сентября 1929

Читал второступенцам «Бориса Годунова» Пушкина. После окруженный плотным кольцом давал пояснения. В перерыве хотелась бегать с ними, но мысль, что я уже учитель останавливала. Вечером в гор. саду я сначало удивленно смотрел на кланяющихся мне незнакомых девчат, а потом догодался что это второступенки.

В горсаду видел драку после кой-один с разбитой головой в крови, словно красном платке садился с милиционером на извозчика. Изморось крови была на песчаных дорожках. В летнем театре пел кто-то фальшиво но лирично «Ванкин поселок» и арию Ленского. Не дождавшись конца ушел в буфет ужинать, т. к. после местных обедов голод не унимается.

10 сентября 1929

По улицам города носится такой пылевой самум, что порой кажется Челябинск перенесенным в Сахару. Как не зажимал рот — пыль всетаки — хрустела на зубах, когда я забежал в сберкассу получить остатки аккредетива. К концу подходят мои деньги, а денег тут требуется — тьма. Заведующий курсами взрослых повышенного типа наделил меня ворохом программ и производственных планов (вместо денег!). Чувствую сколько работы обрушится на меня в недалеком будущем. Вечер и ночь были тихи. Утомленный над «Задачами по синтаксису» я выходил на крыльцо квартиры. Из горсада лилась опереточная духовая музыка. На бесчисленных однообразно-серых, обывательски-грязных переулках, лаяли бесчисленные собаки. Пересиливая себя сново принимался за синтаксическую скуку, как за противоядие против еще более страшной скуки — по далекой Москве.

12 сентября 1929

По вороху старых программ, инструкций и планов с утра составлял или вернее начал составление производственного плана для курсов. Истомляемый жарой тихо брел в столовку. От солнышка — даже голова заболела. Вечером был на педсовете — девятилетки. Вместо слушания производственных програм смеялись с учителем-обществоведом над некоторыми важно восседающими педагогами. После долго колебался куда идти в чайную или в кино. Желудок перетянул. Взяв три пирожка и стакан чаю в чайной на улице Маркса долго поглащал оное слушая граммофон вместо громкоговорителя, который к стати была в чайной и красноречиво молчал. На квартире хозяйский сын горячо жалился мне о непринятии его в индустриальный техникум — «Что-же теперь делать И.В. уныло частил он размахивая свидетельствами и справками, на коих стоял — «отказали за неимением мест. — «Чтож это?! На работу в Златоуст хотел — уволили; на курсы не приняли! В техникум вот теперь отказали?! Кудаж теперь-то? — в петлю?!».

14 сентября 1929

Вместо того, что-бы «прбыть» в школу на полчаса раньше, как дежурному, я заявился на такой-же промежуток времени поздней. На коллективных часах с семикласниками — приходилось шутками подбавлять интереса к заданию по их мнению очень трудному. Так во время нашей беседы о Дмитрии-Самозванце, за окном раздался выстрел и я сказал, что это демонстрируют как пепел самозванца был выстрелен из пушки. Одно звено отчиталось в своей теме. На курсах сново было совещание. Мне выдали аванс за «полумесяц». В виду этого и в виду того что электричество эту ночь не горело — я скитался из кофейной в чайную, а из чайной креке Миасс где долго любовался лунной рябью.

6 октября 1929

Одна из курсанток приходила ко мне держать испытание для поступления на курсы в ВУЗы. До сумерок проговорили мы с ней о Москве, о сильных личностях о символизме и т. д. Дал ей для выразительного чтения — прочесть Рицаря на час» Некрасова. С умиляющим волнением (боялась что провалится) читала она, а я смотрел на ее свежое молодое лицо и чувствовал себя одиноким, одиноким. Еще больше это чувство усилилось, когда я вечером ушел за город по направлению горсада. В темноте ошалело пели пьяные силуэты в юнгштурмах. У кино толкалась молодежь и пройти к кассе не было возможности. Кроме единственного кино в городе нет другого культурного развлечения. Ну попал-же я в городок?!

30 октября 1929

Переходим на «непрерывку». В связи с этим у нас на курсах происходит непрерывная неразбериха. Название дней недели летит к праотцам и остаются одни числа. Дополнительный заем индустриализации поглащает микроскопическую прибавку зарплаты. В моем отсутствии меня выбрали ответственным распорядителем проведения октябрьских торжеств. Конечно я торжество люблю, но видя, как курсанты торжественно испаряются из всех подготовительных кружком я чувствую, что будет торжественный провал октябрьской компании. Учителя предчувствуя это отказались сами от ответственности и выбрали меня заглазно. Но это все для меня не так страшно т. к. провала этого могу и недопустить, несмотря на безнадежность положения. Другое меня мучиит. Дома страшная бедность, а я окончивший высшее образование, кроме 15 рублей в месяц не могу больше помочь им. Бюрократизм гороно приводит прямо-таки в умиление. Часы все еще не прибавляют, ак курсы такие текучие, что наверно скоро еще убавится часов. На курсах по подготовки в вуз (тающих не смотря на начинаюшеися морозы) я сегодня что-то много острил. Влияла вероятно острота положения.

Илья Гудков родился в 1905 году, в крестьянской семье, в селе Мосолово (сейчас — Малоярославецкий район Калужской области). Он окончил церковно-приходскую школу, затем школу второй ступени в Малоярославце и филологическое отделение Московского университета. Ещё подростком начал интересоваться литературой (был под большим впечатлением от постановки «Ревизор» в Малоярославецком театре).

После университета по распределению работал учителем в Челябинске (конец 20-х годов), затем преподавал русский язык и литературу в школе в городе Тушино (с 1960-го в составе Москвы), в МАИ и Педагогическом институте. В 30-е годы с женой и новорождённым сыном переживал тяжелейшие жилищные условия (ютились в тушинском бараке и в школьном классе). Вместе с этим Илья всегда помогал семье, которая бедствовала в деревне во время коллективизации.

В 1941 году Гудков был участником обороны Москвы, вместе со школьниками строил защитные укрепления. Все годы учительства вёл школьный Пушкинский кружок. Писал стихи и дневник с юности до последних лет жизни. Отец десяти детей, и примечательно, что все они росли в небольшой московской квартире. Ильи Гудкова не стало в 1989 году.

Полную версию дневника Ильи Гудкова читайте тут.