«Заметила, что даже самые уверенные в себе мамочки нередко оправдываются перед другими. Те, что водят детей по бесконечным кружкам и «развивайкам» обязательно отметят, что их ребёнок общительный и всё равно получает удовольствие от жизни. Те, что ни в какие клубы не ходят, обязательно похвастаются, что их доченька и без того в четыре года все буквы знает.

И ведь каждая в глубине души понимает, что по-хорошему надо бы послать всё это общество с их мнениями куда подальше и слушать только себя. Но это очень сложно осуществить.

Потому что экзамен на материнство на данный момент в нашем обществе остаётся самым важным в жизни женщины. Ты можешь хоть сто раз быть талантливейшей актрисой, успешным спортсменом, руководителем лучшей в регионе строительной фирмы, но если ты при этом «плохая мать» — всё, свободна, не справилась, никчёмная ты баба, ничтожество».

«Тревога появляется сразу с рождением малыша и присутствует на протяжении всей последующей жизни. Эта тревога абсолютно нормальна и связана с постепенной потерей контроля над ребёнком, но вовсе не обязательно ей поддаваться. Внутри каждой женщины природой заложена материнская мудрость и интуиция. Если мы начинаем доверять себе, то освобождаемся от излишней тревоги и получаем возможность радоваться жизни с ребёнком.

Детей можно не воспитывать. Для этого нужно освободиться от избыточной ответственности. Невозможно предсказать, как отреагирует ребёнок на ваши слова или действия, что он возьмёт для себя из ситуации, а что сделает наоборот. В большей степени на него повлияет не то, что вы говорите, а то, как вы живёте. Но и здесь нет гарантий, что ребёнок будет жить также как вы. Разрешите себе просто любить ребёнка. Если мы любим безусловно, наши дети живут с ощущением, что они уникальны и ценны. Им не приходится всю жизнь доказывать свою любовь либо смириться со своей «плохостью».

«Самое главное — это не ограничивать ребёнка всякими «так не бывает». У детей фантазии и любознательности выше крыши, просто школа и жизнь, в которой есть правила, её пресекают. Мне кажется, важно не просто говорить как, но и обязательно, почему оно так и как ещё может быть.

А враньё — это сознательное искажение истины с целью получения выгоды. Вот такие ситуации как раз лучше пресекать, давать понять, что не пройдёт, что можно попросить, а не хитрить. Можно показать, что враньё не ведёт к результату, и есть более эффективные способы. Обычно фантазии начинают граничить с враньём, когда дети между собой хвастаются у кого что лучше, богаче, длиннее. Я стараюсь научить Федю проверке фактов и ироничной улыбке в ответ на рассказы одноклассников. Понимая, как проверяются факты, он и сам будет меньше придумывать».

«Гораздо интереснее и гораздо сложнее не позволять студентам терять веру в себя, когда у них что-то не получается. Заинтересовать их тем, что они ещё не знают. Сделать так, чтобы они задавали вопросы и самостоятельно искали ответы на них. Утопия. В универе так было пару раз.

Потом приходится находить мотивацию в желании вопреки всему выбраться из внутреннего кризиса, куда так легко скатиться, если тебе 17, и тебя унижают твои преподаватели. Способов и оттенков унижения много. Мы всё это так или иначе чувствовали, правда? И не надо представлять это слишком живописно — это не очень сложно. Достаточно просто перебивать во время ответа, снисходительно усмехаться, искривлять лицо так, как будто вас до глубины души ранит то, что студент такого вуза может иметь настолько глупое (или просто отличное от вашего?) мнение. А можно называть «дусиком» и задавать столько, сколько сделать невозможно, а потом разносить во время пары».

«Только физрук меня истово любил, он по обыкновению кричал: «Беги, Шакирова, беги», — возлагал на меня небось свои тщетные физручьи надежды.

Я и бежала, изо всех сил, как могла. А вы говорите: «Школа, школа, я скучаю». Какой там — институт угнетения. Бежать и не оглядываться.

Однажды даже пришлось посетить детскую комнату милиции. Всё из-за театра. Наш класс отправили на спектакль в местный драматический, сначала действо не начиналось часа два, детки вестимо приуныли, а потом… Поверьте, уже в седьмом классе я могла отличить хороший спектакль от плохого. Голова моя кружилась, глаза наливались кровью, нестерпимо хотелось убить бездарного режиссёра и всю труппу, но я, стараясь снять напряжение более миролюбивым способом, не доводить до греха, отвлечься от дурных мыслей, — начала кидаться бумажечками».

«У каждого дела есть свой ритм. Тут-то и прокалываюсь я, взрослый, когда пытаюсь притормозить, объяснить, как лучше, как надо, как делается. Я выпадаю из их ритма и — что хуже — могу и кроликов с него сбить. И тогда конец работе, поди её доверши, закончи.

Кролик настолько увлечён процессом, что редко задумывается о результате. Вернее, у него и мысли о результате не возникает — за исключением случаев, когда он хочет сделать что-то осязаемое, конкретное. Маску. Меч. Книгу. Календарь. Кувшин. Картинку.

Протяжённые действия, действия, результат которых абстрактен, — для него игра, он поглощён процессом до тех пор, пока не устаёт, пока не притупляется внимание, пока он не переключается на другой процесс. У процесса просто нет конца, результата. Немыслимо, чтобы игра могла иметь конец».