Алексей Конев — учитель хантыйского языка из небольшого поселка Восяхово на Ямале. Полина Бирюкова поговорила с ним о том, каково это — преподавать детям исчезающий язык, какие методы можно использовать и зачем вообще нужно сохранять языки малочисленных народов.

«Я хотел не только говорить на языке, но и знать его происхождение»

Мне всегда хотелось связать свою жизнь с культурой и языком народа ханты. Наверное, во многом на меня повлияла учительница, которая вела хантыйский язык в нашей школе, когда я сам был ребенком. Не могу себе до конца объяснить почему, но мне всегда хотелось быть похожим на нее: знать язык, разбираться в национальных обычаях.

Еще одна причина — моя семья. У нас дома всегда говорили на родном языке: бабушка и дедушка были оленеводами и вели традиционный образ жизни (а я, можно сказать, с ними прожил всё детство). Они мне прививали любовь к языку и культуре, воспитывали меня. В детстве по вечерам бабушка учила меня считать на хантыйском от одного до десяти — очень теплое воспоминание.

Когда я вырос, мне захотелось не просто уметь говорить на языке, но и копнуть глубже, получить ответ на вопрос: «Откуда идет хантыйский? Где его начало?» За знаниями отправился в Петербург — поступил в Институт народов Севера в РГПУ имени А. И. Герцена на учителя родного языка. Сразу после университета я вернулся в свой поселок работать в школе — я очень хотел домой, начать скорее работать и слезть с маминой шеи (в городе было бы сложнее вставать на ноги).

И так моими коллегами стали учителя, у которых я сам учился, а учениками — ребята, с которыми мы когда-то были вместе школьниками. Мне от этого было так легко: всё родное, домашнее. Учителя постоянно подсказывали мне, как лучше себя вести, как правильно себя подать, чтобы уроки проходили хорошо. А еще у меня остались материалы, которыми на уроках пользовалась еще мой педагог хантыйского языка. Она всё делала своими руками, постоянно готовила для нас какие-то рисунки. Теперь я иногда использую это на уроках уже как учитель.

«Когда дети видят меня на улице, постоянно здороваются на хантыйском языке»

В 2020 году к народу ханты себя причисляли около 31 тысячи человек, но, естественно, не все они говорят на языке (им, по последним подсчетам, владеют чуть более 9 тысяч человек). Такие вот мы уникальные. Это, правда, грустно, что нас, носителей языка, с каждым годом становится всё меньше и меньше. Старшее поколение настоящих носителей языка и хранителей культуры уходит, а молодежь не то чтобы интересуется своими корнями.

В быту хантыйский язык почти не используется, уходит на второй план, но мы дома говорим на родном языке и передаем его детям (моим племянникам). Стараюсь учить их хотя бы основным словам, чтобы они их понимали и знали. И результат есть — когда мы хотим посекретничать и начинаем говорить на своем языке, дети дразнят: «А мы знаем, про что вы разговариваете».

У нас есть семьи, которые до сих пор ведут традиционный образ жизни, занимаются оленеводством. Дети в таких семьях, конечно, язык знают хорошо. Ну и в магазине, на улице тоже можно иногда услышать родную речь, но это происходит всё реже и реже. А еще, когда дети меня видят где-нибудь, постоянно здороваются на хантыйском языке: «Уща уԓаты!» Стараются показать мне, что все-таки что-то знают, и, может быть, пытаются задобрить меня. Как бы там ни было, это очень прикольно.

«Всего шесть часов преподавания родного языка — разве много можно успеть?»

С часами, которые выделяются на родной язык, с каждым годом становится всё сложнее. В первый год, когда я пришел на работу, у меня было 18 часов родного языка в неделю (это по одному часу с пятого по девятый класс и по два-три часа в начальной школе).

Сейчас всё гораздо плачевнее — только шесть часов преподавания родного языка: 1 час в первом и четвертом классе и по 2 часа во втором и третьем классе. Когда я сам был школьником, у нас родной язык шел и в старших классах (довольно много моих одноклассников хорошо знали хантыйский), а сейчас его преподают только в начальной школе.

Разве много можно изучить за несколько часов в неделю в начальной школе? Абсолютно нет. Но я могу понять, что лишние часы, которые я бы забрал на родной язык, нужны на преподавание предметов, необходимых для поступления в вузы. Родной же язык не так важен и актуален.

В старшей школе мне дали внеурочку в пятом и восьмом классе по одному часу, но это, как мы все знаем, необязательные занятия. Я стараюсь детей на них звать, но они не всегда хотят. Школа у нас маленькая — всего 72 ученика в этом году. Мы всех их стараемся привлекать к дополнительным занятиям, конкурсам. Обычно просто хватаешь ученика и говоришь: «Так, мы работаем. Мы это сегодня делаем. Мы здесь участвуем».

Несмотря на то что я веду основные уроки только у младших классов, со старшими детьми у меня тоже есть коннект. Мы с ними общаемся, иногда они подходят и спрашивают меня о чем-то, связанном с родным языком. Мы друг у друга на виду, я ассоциируюсь у учеников с хантыйским. Конечно, грустно, что нет часов в старшей школе, но я рад, что они про меня всё равно не забывают.

«Скоро у меня появится свой чум, смогу поставить его возле школы»

Я веду не только родной хантыйский язык, но и литературное чтение на родном языке (в классах, где на уроки выделяют по 2 часа). И вот на чтении стараюсь больше рассказывать про быт, повседневную жизнь народа. Пытаюсь в отведенные мне часы впихнуть всё по максималке. Я придерживаюсь мнения: раз мы язык почти не знаем, значит, должны знать хотя бы культуру, чтобы понимать специфику образа жизни коренного малочисленного народа ханты (но иногда в этом не разобраться без знания языка). Рассказываю детям об оленеводстве, рыболовстве, об обрядах наших предков и предметах, которыми они пользовались.

Какое-то время я заведовал школьным музеем и подумал: почему бы не проводить здесь уроки? Решил обустроить пространство так, чтобы всё, что нас окружало, было связано с бытом и культурой народа. Принес из дома шкуры, например. Теперь, когда в школу приходят дети оленеводов, говорят: «Это же как в чуме!»

На уроках мы делаем зарисовки, пишем сочинения (например, описываем оленью упряжку). Еще в музее есть хантыйский столик, на котором мы проводим чайные церемонии. Дети на шкурах посидели, поработали, чаю попили — и довольные ушли с занятия.

Кстати, я надеюсь, что скоро у меня появится свой чум. Жерди уже есть для его установки, но пока нет покрытия. Мама обещала мне его сшить, чтобы я мог чум поставить возле школы. Можно будет выходить и проводить в нем занятия — это было бы так круто! Точно не знаю, когда смогу реализовать эту идею, но надеюсь, что в этом году.

Ну не хочется просто сидеть в школе, хочется воссоздавать места, связанные с бытом наших предков, и водить туда детей

Мы с учениками снимаем сюжеты для школьного телевидения, а еще раньше рисовали комиксы на хантыйском языке (этот проект пока немножечко на стопе, потому что я решил более профессионально изучить сферу, а не кое-как). Телевидение мы активно развиваем. У нас есть видеокамера, фотоаппарат, на которые мы снимаем школьную жизнь, пытаемся озвучку делать на родном языке. Приглашали, кстати, к нам на мастер-классы экспертов, но есть проблема — добраться до Восяхово всё-таки не так просто. Дорог нет —улететь отсюда можно только на вертолете.

Зато у нас на Ямале практически все школы, даже маленькие, оснащены интерактивными досками, большими экранами. И когда мы слышим, что в школах Центральной России этого нет, очень удивляемся, потому что мы с такой техникой уже лет 10 работаем.

«Могу называть себя не только учителем, но и мастером по хантыйским печкам»

С чем дети хорошо знакомы, так это с духами и богами, которым наш народ поклоняется. Это как раз таки в семьях сохранилось: взрослые почитают Нум-Торум (бога неба), Калтащ-анки (богиню земли), Кур илпи ики (старика). Дети это видят и тоже стараются соблюдать правила. У нас есть, например, праздники, когда обязательно нужно нести богам какие-то дары: кусочек ткани с монеткой или еду. Мы это знаем и делаем, потому что когда-то нас бабушки и дедушки к этому приучили.

Существовал и существует еще обряд реинкарнации, через который определяли, чья душа из предков возродилась в ребенке. Мне такое, правда, не проводили, потому что у меня отец коми (нужно, чтобы родители принадлежали к одному народу), но бабушка всё равно сказала, что я — мой прадед.

Есть традиции хантов, за которые переживать не стоит: их люди продолжают хранить и передавать последующим поколениям. И связаны они с кухней. Относительно недалеко от нашего поселка есть природно-этнографический парк-музей «Живун», где восстанавливают традиционные печки, в которых раньше готовили еду. Я это увидел, вспомнил, какой вкусный хлеб ел в детстве, и придумал себе занятие для досуга.

12 часов делал печь из глины и прутьев, она у меня вроде бы даже получилась. Но через 5 часов по печке прошлись коровы — и печки больше не было

Меня это не остановило, я сделал новую. Еще 12 часов работы — и вот у меня снова есть традиционная печь (она простояла целый год!). Когда она выдержала зиму, я гордо подумал: «Значит, я смог научиться чему-то, что делали мои предки, — я молодец. Теперь могу называть себя не только учителем, но и мастером по хантыйским печкам». Вот так провожу свое свободное время.

«Спели с детьми хором хантыйскую песню — родители были в шоке»

В школе я не только веду уроки родного языка и дополнительные занятия, но и занимаю должность советника директора по воспитательной работе — отвечаю за творчество, различные мероприятия. Выполнять государственную программу по воспитанию нужно всегда и везде — вот я и занимаюсь различными увеселительными мероприятиями.

Стараемся чаще проводить активности, связанные с культурой, языком. Например, проводим день, когда все дети и педагоги приходят на 6 уроков в национальной одежде. У меня очень много хантыйских традиционных рубашек — мама сама их шьет. Я их приношу в школу, и дети с удовольствием разбирают. Если кому-то не досталось, обижаются. Причем на меня.

— А почему у меня нет костюма? Почему вы еще не принесли рубашек?

— А почему вам родители не шьют национальный костюм, если вам он так нравится?

Обычно такие дни у нас в школе проходят очень ярко. И радует, что дети и учителя приходят не только в костюмах народа ханты, но и в костюмах коми. Одна учительница у нас есть из Республики Марий Эл — она тоже приходит в своем национальном костюме. И вот такой у нас происходит культурный обмен.

Еще одна важная часть моей работы — детские экспедиции летом от парка-музея «Живун» (он находится не в нашем поселке, а на территории деревни Ханты-Мужи, которая примерно в 17 километрах). Десять дней мы с детьми живем в чумах, спим почти под открытым небом. Дети в рамках этой экспедиции на практике изучают культуру, традиции и обычаи народа.

Мы заметили такой эффект: даже дети, не владеющие языком, запоминают 10–15 базовых слов. Был однажды даже случай: мы во время экспедиции выучили хантыйскую песню, а когда приехали родители (это, кажется, было закрытие смены), мы им хором с детьми ее спели. Прикол в том, что на смене были не только ханты, но и русские дети. Короче, родители были в шоке, смотрели с округлившимися глазами, как их дети поют на языке ханты. «Как вы это сделали?» — спрашивали нас. А ответ простой: детям в экспедиции просто было интересно.

«Иногда задаюсь вопросом: „Да зачем мне нужно сохранять язык?“»

В нашем поселке одну половину населения составляет народ коми, другую — ханты. Есть 2–3 человека русских и семья киргизов. Родители могут выбирать, на какой родной язык отдать ребенка в школе. Помимо родного хантыйского, родного коми, есть еще и родной русский язык.

Некоторые родители записывают своих детей на русский, несмотря на принадлежность к народу. «А что он будет изучать, если не знает ни слова. Мы сами не знаем ни слова. Пусть ходит на русский», — говорят они. И вот сложилась такая ситуация: у нас в школе на язык народа коми дети ходят только в третьем и четвертом классе, потому что в первом и во втором не набралось тех, кто хотел бы изучать язык.

Конечно, бывает грустно осознавать, что очень немногие дети, которые сейчас учатся в школе, донесут язык до следующих поколений. Есть у меня такая большая печаль. Я задумываюсь о сохранении языка, поэтому и пошел работать учителем, но иногда задаюсь вопросом: «Зачем мне нужно это сохранение?» Ну да, хантыйский — древний язык, который находится под угрозой исчезновения, для его сохранения делается многое, но есть ощущение, что это не особо эффективно, если никому не надо.

Решить проблему можно было бы, если бы родители дома говорили с детьми на языке, но это бывает очень редко. Многие стремятся уехать в город, а там они родным языком вообще не будут пользоваться. Я, конечно, не осуждаю, город и меня до сих пор манит. В общем, слишком много обо всём этом стараюсь не думать и стараюсь верить, что смогу передать хоть какие-то знания своим будущим детям и детям, которых сейчас учу.

«Сложность хантыйского языка — в его лексике»

Несмотря на то что я сам преподаю хантыйский язык, мне тоже бывает сложно что-то сформулировать на нем или перевести некоторые слова на русский. У нас сейчас разве что поколение 50+ идеально говорит на языке, поэтому мой главный педагог по хантыйскому — мама. Поражаюсь иногда, сколько слов она знает (особенно старых, которые давно использовали в быту). Мне повезло, что есть такой бесплатный ресурс, к которому можно обратиться с любым сложным вопросом.

В хантыйском языке нет сложных падежей (их вообще всего три) и склонений. Сложность языка — в лексике, особенно связанной с оленеводством и рыболовством. Хоть я и внук оленеводов, бывал в чуме, я никогда даже не запрягал оленей в упряжку. Некоторых предметов, которые раньше постоянно использовались нашими предками, я вживую и не видел (и бывает, что их названия на русский язык почти невозможно перевести). Поэтому-то я и считаю, что знать язык важно. Как без него понимать историю своих предков? А еще даже внутри одного языка обычно существует несколько диалектов, которые могут очень сильно друг от друга отличаться. Например, я могу вообще не понять, о чем говорят на ваховском диалекте.

Хотели ведь сделать литературный хантыйский язык, но не получается. Его невозможно сделать общим для всего нашего народа, потому что кто-то всё равно не будет его понимать. Были как-то споры по поводу алфавита нашего языка. Хотели ввести несколько новых букв, чтобы алфавит стал общим для всех диалектов. Но у нас, например, в шурышкарском диалекте нет буквы К с хвостиком, так зачем нам изучать ее в алфавите? И если внутри одного языка малочисленного народа так сложно создать единый стандарт, что уж говорить о целой стране, где столько народов, у каждого из которых свой язык.

традиционное жилище хантов

Фото из личного архива Алексея Конева