На прошлой неделе мы разбирались, что это за новая должность — советник директора по воспитанию в школах. Но если подумать шире — что мы вообще понимаем под воспитанием детей? Обсудили с историкои культуры и образования Марией Майофис, как велась такая работа в советских школах и почему роль воспитателя зачастую отводилась не родителям ребенка, а его учителям.

Новый человек для нового государства

Воспитательную работу от школ начали требовать в СССР достаточно рано: уже в 1920-е годы советская школа была во многом ориентированной на воспитание. Эта цель была декларирована официально сразу после Октябрьской революции.

В октябре 1918 года Государственная комиссия РСФСР по просвещению обнародовала текст под названием «Основные принципы единой трудовой школы». Автором этого документа был Анатолий Луначарский. Там уже все было сказано:

Саму советскую школу Луначарский определил как «воспитательную»: «Воспитательная школа должна стараться устранить из детских душ, елико возможно, те черты эгоизма, которые унаследованы человеком от былого».

Иначе говоря, воспитание в советской школе, по мысли Луначарского, — это прежде всего насаждение коллективистского сознания. И еще одно важное добавление: «…истинно социалистическую трудовую школу может создать и вести только революционный учитель — социалист». Превращение школы в «воспитательную» требовало политической лояльности педагогов новому режиму.

Десять лет спустя, в 1928 году, Луначарский сделал «установочный» доклад «Воспитательные задачи советской школы». Стенограмма была почти сразу опубликована в нескольких разных журналах и сборниках, потом ее много раз перепечатывали.

В этом докладе Луначарский настаивал, что коллективистское воспитание нужно для быстрейшего достижения коммунизма, а для этого может потребоваться участие будущего поколения в разного рода насильственных действиях на стороне «пролетарского государства». Поэтому в школе нужна «военизация». По той же причине, по мнению Луначарского, школе не нужны были педагоги, преподававшие до революции, ведь они не могут воспитывать детей в новом, необходимом режиму духе.

---

Борьба с беспризорностью и безнадзорностью

С начала 1930-х воспитательная работа стала ассоциироваться прежде всего с дисциплиной. Тогда прошла реформа школы: восстановили классно-урочную систему, а преподавание истории приняло внешне «традиционный» вид — теперь это был рассказ не только о классовой борьбе и «общественно-экономических формациях», но и о героях, с которыми школьники должны были соотносить себя, как с персонажами романа или кинофильма.

В Постановлении 1932 года «Об учебных программах и режиме в начальной и средней школе» четко высказано требование заняться воспитанием школьников для того, чтобы наладить и укрепить дисциплину и в школе, и за ее пределами. О дисциплине все 1930-е годы писал и известный советский педагог Антон Макаренко. Кстати, он тоже очень ценил «военизацию» — хотя и обижался на то, что его трудовую колонию для беспризорников и несовершеннолетних правонарушителей называли «казармой».

Вообще, для Макаренко воспитание во многом было обучением самоконтролю под совместным влиянием педагога и коллектива.

Апогея идея воспитания как дисциплинирования достигла в середине войны, когда в 1943 году были введены в действие так называемые «Правила для учащихся». Они действовали довольно долго и в новой редакции были приняты только в 1960 году, а затем еще раз в 1972-м. «Правила для учащихся» были интересны тем, что регламентировали поведение учеников не только в школе, но и за ее пределами — на улице и даже у себя дома.

Например, речь шла о том, как вести себя на улице и дома:

В редакции 1972 года от старшеклассников требовалось быть «нетерпимыми к аморальным и антиобщественным поступкам». Кстати, во многих российских школах эти правила в немного измененном виде используются до сих пор.

Но вернемся в 1943 год. Предполагалось, что нарушение правил поведения вне школы влечет такие же строгие дисциплинарные меры, как если школьники нарушают правила внутри школы. То есть прямо было заявлено, что школа несет ответственность за то, как дети и подростки ведут себя, когда выходят за ее порог, и обязана контролировать их.

«Правила для учащихся» стали ответом на серьезные проблемы с дисциплиной у школьников, которые возникли в конце 1930-х и стали особенно ощутимы во время войны.

Первой проблемой была посещаемость: дети часто прогуливали уроки, нередко бросали школу

Иногда потому, что им банально нечего было надеть (одни валенки на всю крестьянскую семью), иногда потому, что в деревнях до школ было слишком сложно добраться. Часто у детей было много домашних дел, которые им поручали взрослые, с утра до ночи занятые на работе. То есть далеко не всегда причина состояла просто в нежелании учиться.

Острой была и проблема дисциплины на уроках — на нее бесконечно жаловались учителя и перед войной, и после. Демографические проблемы послевоенного общества сказались и на школьных кадрах. В советских школах были огромные классы, один учитель на 50 человек, учителям было сложно справиться с детьми.

В результате методисты и чиновники от образования решили, что «воспитательная работа» должна дисциплинировать детей разными способами: с одной стороны, через контроль и бесконечное внушение правил поведения в школе, дома, в общественных местах. С другой стороны — через трудовую и общественную активность, которая займет детское время и умы и поможет использовать энергию на благо школы и общества.

Для школы 1920–50-х годов была важна и борьба с безнадзорностью и беспризорностью

«Беспризорниками» называли детей без родителей и родственников, сирот или тех, кто сбежал из дома. Их было немало, это история совсем не только про Первую мировую и Гражданскую войну. Во время Второй мировой и сразу после нее в СССР было немало беспризорников.

«Безнадзорными» считали детей и подростков, у которых есть семья, но за ними плохо смотрят родители, и большую часть времени эти дети проводили на улице. Это была распространенная ситуация в условиях, когда взрослые должны были с раннего утра до позднего вечера на работе (так бывало, несмотря на официальную норму рабочего дня сначала в семь часов, а с 1940-го — в восемь).

Чиновников от образования и партийных кураторов особенно волновало, что «безнадзорность» подростков способствует уличной преступности: ее показатели во второй половине 1940-х действительно стремительно росли.

Педагоги придумывали разные способы преодолеть эти проблемы. Организовывали клубную работу (кружки) и общественную. Последнюю мы сегодня назвали бы социальным волонтерством, помощью нуждающимся — старикам, вдовам, семьям с маленькими детьми. Были и попытки организовать трудовую помощь предприятиям — заводам и колхозам.

Проще всего было занять детей благоустройством самих школ: генеральные уборки, субботники на школьных приусадебных участках, даже ремонт. Много времени тратили и на чисто идеологическую индоктринацию: в СССР пришлось даже принимать специальное постановление о том, что пионерские сборы не могут проходить чаще чем раз в неделю.

Гораздо меньше времени уходило на работу просветительскую (хотя именно она была больше всего интересна школьникам). Но организовывали и ее: кружки работали и в школах, и в клубах при промышленных предприятиях (или в колхозных клубах), и во Дворцах пионеров. Иногда эти кружки были очень хорошими, их и сегодня вспоминают те, кто с ностальгией говорит о советской школе.

---

Недоверие к семье

В хрущевское время проблема беспризорности уже так остро не стояла, но о безнадзорности продолжали говорить. Борьба с безнадзорностью стала «знаменем» советской школы и других институций, которые занимались детьми.

Во многом это было связано с недоверием к семье. И Хрущев, и его ближайшее окружение часто выражали такое недоверие. Его не декларировали прямо, скорее обсуждали, как освободить родителей от заботы о детях, чтобы они могли больше работать и уделять время себе.

Когда читаешь документы разных правительственных или партийных совещаний, посвященных работе с детьми, видно, насколько пренебрежительно или недоверчиво относились советские партийные деятели и администраторы от образования к семейному воспитанию. Считали (и в этом 1950-е мало отличаются от 1920-х), что гораздо лучше детей можно воспитать в школе, а не в семье, нужно только придумать для этого правильные подходы.

О воспитании сразу начинали говорить, как только с каким-нибудь учеником в школе (или, не дай бог, с несколькими) происходило любого рода ЧП — попали под машину, устроили драку, совершили кражу или, что еще хуже, публично продемонстрировали «идеологическую нелояльность». Когда это случалось, администрацию школы и учителей начинали «прорабатывать» чиновники из РОНО и райкома партии — считалось, что в этой школе недостаточно хорошо «велась воспитательная работа», что она со своей воспитательной ролью «не справляется». При этом ни у кого не было сомнений, что именно школа должна это делать.

Бесконечное повторение идеи, что школа должна (и обязана) выполнять воспитательную работу, принесло свои плоды

Многие родители и в советское время, и сейчас готовы хотя бы частично передоверить школе воспитательные функции. О том, что учитель и родитель могут по-разному представлять себе, что нужно разрешать и запрещать, как общаться с ребенком, руководствоваться разными ценностями, и сегодня многие не задумываются — кажется, что нормы у нас едины для всех.

---

«Дети растут мещанами» и другие тревоги

Позднесоветское и постсоветское время можно описать как серию моральных паник, связанных с состоянием юных умов. И в 1960-е, и в 2000-е у взрослых постоянно возникала тревога, что младшие поколения какие-то «не такие», что мы, наверное, плохо их воспитываем. Молодежь считали недостаточно лояльной старшим.

В конце 1950-х и в 1960-е было много разговоров, что дети растут «мещанами», что у них только потребительские, материальные запросы, что они очень меркантильные. Эти идеи вернулись в конце 1980-х — начале 1990-х годов с возникновением рыночных отношений.

В такие времена у старших то и дело появляется желание обеспечить молодежь какими-то надежными якорями, будь то религиозность, патриотизм или любая другая устойчивая система ценностей. При этом почти нет предложений, как помочь молодым людям приобрести навыки, которые на самом деле будут нужны, чтобы быстро ориентироваться в непредсказуемом будущем. Например, научить их разбираться в больших массивах новой информации, критически мыслить, быстро переквалифицироваться — это все почему-то редко рассматривается как часть воспитательной работы.

Интересно, как требующие усиления воспитания в школах взрослые сами помнят свое детство. Они требуют от детей такой навязчивой дисциплинированности и демонстративной «моральности» — но были ли они сами такими? И каковы они сегодня — и родители, и учителя? Соответствуют ли они тем высоким моральным и дисциплинарным требованиям, которые хотят предъявлять детям?

---

Воспитание по-прежнему понимается по-советски

Суммируя все сказанное экспертом, можно сказать, что воспитание у нас сегодня по-прежнему понимается очень по-советски. Это синтез дисциплины, догмы, морали — и параллельное создание площадок для взаимодействия с детьми, где правила и занятия придумываются взрослыми, да еще и долго согласовываются с другими взрослыми.

Наверное, главная проблема, что вопрос об инициативе детей почти никогда не ставится в разговорах о воспитании. Многое делается «для галочки», для отчетности. Интересно, что когда и в советское, и в постсоветское время об инициативе со стороны детей начинали говорить серьезно, то обычно в результате для тех, кто заводил этот разговор, он оборачивался неприятностями.

В современной России по-прежнему распространено представление о воспитании как о целенаправленном процессе, который осуществляют «уполномоченные» взрослые через сознательные усилия, направленное воздействие. Школам сейчас часто ставят задачу нейтрализовать влияния, которые кажутся вредными, будь то информация из социальных сетей или «неправильная» музыка. Но часто такие запреты приводят к обратному результату.