Астрид Эриксон Линдгрен родилась 14 ноября 1907 года в благополучном шведском городке Виммербю. Её детство было счастливым, поэтому она не очень хотела взрослеть. Публикуем отрывок из книги «Астрид Линдгрен. Детство длиною в жизнь» немецкой исследовательницы Биргит Данкерт — он о том, как прошли подростковые годы знаменитой писательницы.
Игра — главное слово детства. Окончание детства Астрид Линдгрен описала изумительно: «Помню лето — мне тринадцать, и я поняла, что не следует больше играть. Четко осознала. Просто не положено. Было ужасно. И печально. Думаю, все дети в таком возрасте переживали подобное. Одно могу вам сказать: не разочаровывайтесь в жизни! Это пройдет. Грустное время закончится. И снова всё будет хорошо!»
Линдгрен использует понятие игры, чтобы просто, но выразительно описать психологически сложную ситуацию. Ведь с переходным возрастом изменилось не только отношение Астрид Эриксон к детской игре. Когда речь идет о детстве, его окончание всегда изображается как утрата. Мы не знаем, воспринимала тринадцатилетняя Астрид Эриксон новый отрезок жизни как потерю или как приключение.
Но Астрид Линдгрен словно предупреждает: «Осторожно, скоро будет не до шуток!»
Если для отображения ситуации воспользоваться возникшими позднее линдгреновскими персонажами, то в просторном, выстроенном в 1920 году доме зажиточного фермера Эриксона, занимающего различные должности в сельском хозяйстве и политике, живет уже не ребенок из «Бюллербю», а Пеппи Длинныйчулок, пытающаяся подростковой дерзостью отгородиться от общества, — невинные бесхитростные игры ее больше не интересуют, она жаждет новых целей.
На вопрос Фелицитас фон Шёнборн, восставала ли она против своих родителей или всегда оставалась послушной, Линдгрен отвечала: «Пожалуй, протестовала. Я не всегда была хорошим ребенком. Когда тебе четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать, всегда бунтуешь. Так, видимо, было и со мной…»
Астрид Эриксон говорила, что удивлялась тогда, как изменились подруги. Особенно удивляло поведение необузданной Анне-Мари: ее влюбленности, постоянные разговоры о том, как она выглядит, озадачивали Астрид и во многом были ей неприятны. Дома мама пресекала разговоры на подобные темы и держала старшую дочь, тяготевшую к фантазиям, на коротком поводке трудовой дисциплины.
Сочувствие со стороны отца — скорее выражение симпатии, а не одобрения. С одной стороны, девочке-подростку ее происхождения не подобало вести себя эмоционально, подчиняясь гормонам, а с другой — влекла в чем-то непристойная манера поведения «лучшего общества».
Сама Астрид считала себя не слишком привлекательной, и, если судить по имеющимся фотографиям тех лет, это не только следствие подростковой неуверенности. Она задумывается над тем, почему не увлекается и не влюбляется в молодых мужчин.
«Подростковый возраст — словно бесцветное, безжизненное состояние. Я часто пребывала в меланхолии. Как большинство подростков, считала себя уродиной и никогда не влюблялась. Все другие не выходили из состояния влюбленности, Мадикен например. Одно время она была ужасно влюблена в красавчика-трубочиста, женатого и с множеством детей, — того самого трубочиста, в которого Альва влюбится во второй книге о Мадикен. Я часто подтрунивала над Мадикен из-за ее перманентных влюбленностей. Для меня оставалось загадкой, как можно оказаться во власти столь мощных чувств. Со мной подобного никогда не случалось. Но, конечно, я жаждала переживаний такого толка».
Слова пожилой Линдгрен в беседе с биографом Маргаретой Стрёмстедт обнажают внутренние противоречия Астрид Эриксон с тринадцати до восемнадцати лет.
Как обычно, писательница уходит от интимных подробностей личной жизни, перепрыгивая от фактов биографии к вымышленным сюжетам своего творчества: от Анне-Мари Ингестрём к Мадикен… Упомянутая меланхолия становится основным настроением ее жизни, хотя впоследствии она уже не связывает ее с подростковым возрастом, а объясняет разочарованием в людях и общественными бедствиями, с которыми столкнулась будучи взрослой.
Для юной Астрид поиск идентичности прежде всего выражается в короткой стрижке, только что появившейся и, безусловно, шокирующей. Она становится ранней фанаткой джаза, страстной танцовщицей и заядлой посетительницей кинотеатров. В годы молодости Линдгрен в Виммербю находились два кинотеатра — «Стар» и «Националь». В одном из них через 25 лет пойдут фильмы по ее книгам.
В интервью западногерманскому радио 7 июля 1966 года она рассказывала:
«Ребенком я была так счастлива, а теперь считала, что становиться взрослым печально и тягостно. Чувствовала себя крайне неуверенно. Считала, что некрасива, и пребывала в полной уверенности, что никто никогда не сможет в меня влюбиться. Прежде всего поэтому грустила и страдала. Утешалась лишь чтением всего, что только могла заполучить, и сохранила эту привычку на всю жизнь. Тогда я еще ничего не писала. Вообще не знала, кем хочу стать, что также печалило. А самое плохое, конечно, что никто в меня никогда не влюбится. Так я думала. Но примерно в семнадцать лет оказалось, что это не столь уж невозможно, как казалось мне прежде, и тут уж я разошлась, имея, насколько помню, один-единственный интерес, а именно — попытаться, чтобы как можно большее количество в меня влюбились. Ах-ах-ах, вот уж докука, должна вам сказать. За короткое время я претерпела колоссальные изменения и, не раздумывая, превратилась в „джазовую горошину“, как тогда говорилось. Ведь почти одновременно ворвался джаз в счастливых двадцатых годах. Я обрезала себе волосы — к величайшему ужасу родителей, верных традициям».
Последующие события в жизни Астрид Эриксон обычно излагаются со ссылкой на ее биографические утверждения, хотя они, скорее всего, субъективны.
Центром ее тогдашней жизни стала городская гостиница «Виммербю», сохранившаяся до сих пор и ставшая очень ухоженным «Бест Вестерном». В ресторане и на террасе с видом на Рыночную площадь и памятник Линдгрен можно легко повернуть время вспять и оказаться в двадцатых годах, когда здесь танцевали Астрид Эриксон с Анне-Мари Ингестрём.
И сегодня ощущается атмосфера высокомерного богатого шведского городка 1920-х годов с местной знатью
Однако в первую очередь приходит на ум не благотворительный бал, на который отец Мадикен взял служанку Альву, а тот «большой мир» Виммербю, над которым Астрид Эриксон подтрунивала и к которому страстно стремилась.
Конечно, можно считать Виммербю времен юности Астрид консервативным городком, не распознавшим гениальность юной дочери фермера Эриксона, сплетничавшим о ее внебрачной беременности и наказавшим презрением ее и маленького сына.
Имеются высказывания Астрид Линдгрен, близкие к подобной оценке и понятные с точки зрения субъективного восприятия. Но подобный ограниченный взгляд несправедлив по отношению к городу и официальному признанию, которое получила от города Астрид.
Виммербю — значимый город для шведской истории. С эпохи Средневековья и до XX столетия он являлся стратегически удобно расположенным местом торговли на пересечении основных дорог и обладал разветвленной инфраструктурой, важной для всего региона.
В то время в городе насчитывалось около трех тысяч жителей. И Астрид Эриксон чувствовала себя в нем хорошо. 23 мая 1923 года Астрид Эриксон с хорошими отметками оканчивает реальную школу, построенную в 1905 году в Виммербю.
Изображение школы в годы учебы в ней четырех детей из семьи Эриксон сохранилось на старых открытках. Здесь и сегодня школа — правда, другого типа. Астрид Линдгрен приобрела там всеобъемлющее образование, солидное и высокого уровня, включающее знание иностранных языков (английского, французского и немецкого), истории, литературы и музыки. Полученные знания они использовала, работая стенографисткой и секретарем, а также в издательстве «Рабен и Шёгрен». Образование в реальной школе нацелено скорее на практическую деятельность, чем Линдгрен и занималась многие годы.
Окончание школы для крестьянской дочери в 1920-е годы считалось явлением неординарным
Но в то же время — и данный факт на десятилетия определит течение жизни Астрид Линдгрен — школа не обеспечивала автоматический допуск в академический мир, в среду художников, интеллектуальные или научные круги.
Так, субъективно, образование Астрид Эриксон стало огромным шагом. Но объективно оно ставило границы, которые Астрид Линдгрен даже в своей будущей писательской жизни старалась не переходить. Данное ограничение четко проявилось сразу после окончания школы. В год окончания школы состоялась конфирмация — первое причастие Астрид, и она, что характерно, вспоминает не о церковном празднике, традиционном обряде посвящения в полноценные члены церковной общины, а о строгой матери, которая заставила ее в тот день работать в поле.
«Когда мы подрастали, нас при необходимости впрягали в уборочные работы. При необходимости! В день моей конфирмации я перед обедом отправилась на поле убирать рожь, а после обеда — к причастию»
«Самуэль Август из Севедсторпа и Ханна из Хульта»
Астрид еще примерно год жила в Нэсе и в соответствии с представлениями матери и всего их крестьянского окружения занималась хозяйством. Легко можно представить себе, какие планы на будущее она строила и какую разочарованность ей приходилось преодолевать. После выхода к столетию писательницы фотоальбома «Астрид Линдгрен. Картины ее жизни», в котором впервые были представлены публике многие ее фотографии, многоопытный редактор «Франкфуртер альгемайне цайтунг» Тильман Шпрекельзен метко пошутил, что писательница относится «к наиболее фотографируемым женщинам столетия».
Действительно, если спустя столько лет после ее смерти посмотреть в интернет, то согласишься с данным утверждением и с тем, что она охотно позировала. Ей хотелось делиться своими фотографиями. Эта радость от фотографий, которые, правда, использовались и для рекламы книг, фильмов, и политических обращений, противостоит ее постоянному желанию укрыться в обособленном личном пространстве.
Оставаться невидимой за множеством фотографий — вероятно, такой план существовал у нее с юности
На одном из впервые опубликованных в 2007 году фото — семнадцатилетие Анне-Мари Ингестрём, эмоциональной азартной красавицы. Анне-Мари в летнем платье сидит в кругу подруг, переодетых в юных кавалеров. Астрид Эриксон — в брюках, пиджаке и кепке — стоит чуть в стороне справа. Бунтарский взгляд устремлен вдаль. Не стоит переоценивать старые фотографии, но эта, вероятно, отражает восприятие жизни семнадцатилетней девушкой — а также основной настрой чувств, сохраненных на протяжении всей жизни по отношению к подруге-имениннице.
7 сентября 1921 года в местной газете Виммербю опубликовали школьное сочинение Астрид Эриксон. Главный редактор Райнхольд Блумберг предварил сочинение словами, что публикует его из-за юной свежести и причудливости. После состоявшейся публикации у молодой девушки появилась возможность для определенной независимости и произведения впечатления — к чему в течение последующей жизни и стремилась Астрид Линдгрен. Но ей пришлось идти другим путем, чем подруги.
После окончания школы и бесцельно потраченного года она — возможно, при поддержке Райнхольда Блумберга — вступила на журналистскую стезю, несколько отступив от прежнего курса на сочинение рассказов. И именно в этом свете следует расценивать часто подчеркиваемую Линдгрен неприязнь к шуткам ее окружения, что-де однажды она станет Сельмой Лагерлёф из Виммербю. Для юной Астрид Эриксон это был не вариант: ушедшая эпоха, слишком мелко.
ИСТОРИИ
«Мурочку баюкают, милую мою». Трагедия младшей дочери Чуковского, которая умерла в 11 лет. Ей поэт посвятил все свои главные детские стихи
ИСТОРИИ
Щелкунчиков было двое. И писателей по фамилии Гофман — тоже. Удивительная история главной новогодней сказки
ИСТОРИИ
Писатель «братья Стругацкие»: как весь СССР читал фантастов, книги которых почти не выпускали
