«Школьники должны уметь составить свое мнение о прочитанном», «ЕГЭ убивает индивидуальное восприятие» — мы привыкли повторять эти слова как мантры. При этом школьное сочинение, которое противопоставляют шаблонному ЕГЭ, и само уже давно переродилось в выхолощенное риторическое упражнение. Илья Клишин рассуждает о том, как личные отношения с книгой превратились в пересказ чужих мыслей.
Николай Александрович Добролюбов умер 25 лет отроду. В Петербурге тогда стояли лютые морозы. Вернувшись с Волкова кладбища, его друг Некрасов написал:
«Убелил твои кудри мороз
Да следы наложили чуть видные
Поцелуи суровой зимы».
Осень 1861 года. С отмены крепостного права не прошло еще и года. Страна бурлила, начинались великие реформы.
Добролюбов знал, что умирает. У него был туберкулез, и поездка на лечение в Европу не помогла. После похорон в списках расходится последнее его стихотворение:
«Милый друг, я умираю
Оттого, что был я честен
Но зато родному краю
Верно буду я известен».
Через год найдут и напечатают еще одни его стихи:
«Пускай умру — печали мало
Одно страшит мой ум больной
Чтобы и смерть не разыграла
Обидной шутки надо мной».
Два высказывания, два завещания будто бы противоречат друг другу. В «Милом друге» Добролюбов знает о будущей славе и, как уверяли много позже советские критики, зовет идти его дорогой в светлое будущее. «Пускай умру…» — наоборот, о том, как не стать «любви предметом» уже «под могильной землей».
И советские критики его не очень любили и даже оправдывались, что «мотивы одиночества, обреченности» — да, появились, но ведь рядом же «находим стихотворения, полные веры в конечное торжество идеалов революционной демократии». Эти оправдания пишет составитель советского сборника стихов Добролюбова, издание 1948 года.
Прошло почти 100 лет. Чернышевский, Добролюбов, Писарев стали не просто легальны, но из контркультуры и маргиналов перешли в литературный и, что важнее, политический мейнстрим. Они безальтернативны. Они посмертно победили своих оппонентов со страниц «Современника» (и вообще всех журналов) разом, но победили их так, что Вере Павловне и в страшном сне не приснилось бы. Все почвенники, славянофилы, монархисты и прочие полемические враги революционных демократов, точнее, их внуки, разъехались по Парижам, Белградам, Стамбулам, а то и ГУЛАГам.
Почему я все это вам рассказываю? Потому что мне очень обидно за Добролюбова
За год до смерти он пишет статью, которую в России до сих пор знает каждый школьник. Это «Луч света в темном царстве» о пьесе Островского «Гроза». Это достаточно пространный текст, где Добролюбов спорит со своим мнимым учеником Пальховским (он не был на деле учеником). Пальховский до этого в «Московском вестнике» писал: «Разражаться громом против Катерин — нечего: они не виноваты в том, что сделала из них среда, в которую еще до сих пор не проник ни один луч света».
В общем, говоря современным языком, медиасрач двух интеллигентов о новейшем произведении русской культуры, которое одни считают очернительством, а другие — обличительством.
Сегодня бы они долго переписывались в фейсбуке по поводу, скажем, «Левиафана», но вот вопрос в сторону: остался бы тогда коммент, пусть даже самый гениальный и собравший тысячи лайков, в памяти будущих школьников через полтораста лет?
Вообще столкновения с современными реалиями Добролюбов мог бы не выдержать. Вот цитата из «Луча…»: «…Нам отрадно видеть избавление Катерины — хоть через смерть, коли нельзя иначе». Пропаганда суицида. Впрочем, у Роскомнадзора, думаю, были бы вопросы и к самому Островскому.
Но даже если бы цензуры в современной России не было, можно ли не согласиться с этим высказыванием? Да, конечно, можно. Вам отрадно видеть смерть. А нам вот не отрадно.
Вот и разгромленный Добролюбовым Пальховский пишет: «Катерина все-таки не возбуждает сочувствия зрителя, потому что сочувствовать-то нечему — не было в ее поступках ничего разумного, ничего человечного: полюбила она Бориса ни с того, ни с сего, покаялась ни с того, ни с сего, в реку бросилась тоже ни с того, ни с сего». Тоже, в общем, точка зрения.
Вы никогда не задумывались, что формулировка тем школьных сочинений вроде «Почему Катерина — луч света в темном царстве» это манипуляция, как в шутке «а вы перестали пить коньяк по утрам?»
За вас уже решили, что Катерина — «луч», и вам остается только воспроизвести логику. Вас не спрашивают, является ли Катерина «лучом». Вы перескажите, пожалуйста, тезисно методичку по критике. А будете заниматься самодеятельностью, вам снизят балл.
В прошлом году министр образования Ливанов заявил «Российской газете», что «недопустимой является ситуация, когда ученики 10-11 классов не могут в свободной форме изложить свои мысли».
А не потому ли это происходит, господин министр, что их натаскивают, как цирковых медведей на велосипедах, на тестовые задания и на сочинения-клише? Не потому ли происходит это, что какой-то сталинский чиновник когда-то решил, что Катерина всегда должна быть в школьном сочинении «лучом», и никому с тех пор не пришло в голову усомниться в этом?
Можно, кстати, посоветовать министерству нашего образования почитать по этому поводу, вы не поверите, Николая Александровича Добролюбова. У него есть несколько дельных статей о педагогике.
Нам под оказию отлично подойдет работа под названием «О значении авторитета в воспитании».
«Что выйдет, если учитель будет, например, восхищаться Державиным и заставит ученика учить оду „Бог“; а тому нравится уже Пушкин, а ода „Бог“ — представляет совершенно непонятный набор слов? Что, если целый год морят над музыкальными гаммами ребенка, у которого пальцы давно уже свободно бегают по клавишам и который только и порывается играть и играть… Что, если дитя восхищается картиной, статуей, пьесой, любуется цветами, насекомыми, с любопытством всматривается в какой-нибудь физический или химический прибор, обращается к своему воспитателю с вопросом, а тот не в состоянии ничего объяснить?..» — спрашивает в ней Добролюбов.
И выводит из этого: «Не лучше ли с самых первых лет приучать ребенка к разумному рассуждению, чтобы он как можно скорее приобрел уменье и силы не следовать нашим приказаниям, когда мы приказываем дурно?»
Не следовать авторитету, значит, не следовать слепо авторитету и самого Добролюбова. Это значит оставлять за собой право на сомнение, право на свободную мысль, право отказаться от чужих заключений и готовых решений. И ведь дело, конечно, не только и не столько в Катерине. Или Чацком. Или Пьере Безухове.
Из праха революционного демократа Добролюбова сделали кирпичик в пинкфлойдовской стене принуждения. Очень за него обидно. Будьте верны его идеалам. Сражайтесь за свое мнение. Он бы сделал именно так.
Да никогда в жизни. Не сейчас, не раньше — никогда!
Статья поразила и возмутила абсолютной субъективностью и неосведомленностью автора о проблеме, которой он решил посвятить свой труд. И удивило, что никто из учительской общественности не встал на свою защиту. Впрочем, учитель настолько задавлен бюрократическими чиновничьими требованиями, бумагами и непосредственно самой работой (уроками, проверками), что времени нет не то что «опровержения» писать, а даже прочитать этот полный стереотипов, неглубокий текст.
Во-первых, смело утверждение автора о том, что статью Добролюбова «…до сих пор знает каждый школьник». Ну, во-первых, если б хоть кто-то из моих учеников — оставляем за скобками тех, что выбрал филологическую специальность и отличников, которые привыкли выполнять все задания — знал, кто такой Добролюбов и о чем он написал в «Луче света…», я б до потолка прыгала от счастья. Два часа. Но, увы, задача максимум для современного ученика, им самим и еще, наверное, современными ценностными приоритетами установленная, — это саму «Грозу» прочитать. Но об этом ниже.
«…Какой-то сталинский чиновник когда-то решил, что Катерина всегда должна быть в школьном сочинении „лучом“, и никому с тех пор не пришло в голову усомниться в этом?» Многоуважаемый автор, в какой современной рабочей программе по литературе Вы нашли обязательное изучение исключительно этой критической статьи для понимания текста Островского? Или Вы судите по своему школьному опыту? Что ж, тогда Вам однозначно не повезло с учителем литературы. Но, как говорится, не надо обобщать. Мой стаж работы в школе больше 13 лет, круг профессионального общения очень широк, и уверяю Вас, что никому из современных учителей и в голову не придет вдалбливать ученикам в головы «истины» Добролюбова. Педагоги-филологи, сейчас я для Вас открытие сделаю, тоже в курсе про возможность множественности и неоднозначности прочтения текста, да и с термином «герменевтика» знакомы. Безусловно, допускаю, что есть в школах такие горе-учителя, чью косность и ограниченность мышления нынешняя эпоха так и не смогла изменить, но уверяю, что таковых немного. А если уж вернуться к Добролюбову, то когда я изучаю «Грозу» Островского с десятиклассниками, то предусматриваю в плане работы урок-семинар, в рамках которого мы читаем (даже не целиком) не только добролюбовский опус, но и «Мотивы русской драмы» Д. И. Писарева — критика поинтереснее, чем некий Пальховский, о котором Вы, уважаемый Илья Клишин, упоминаете. А сравнение разных точек зрения, высказывание на этой основе собственной позиции — это, по-вашему, не развитие мышления?
В-третьих, давайте разберемся с понятием «собственное мнение». Что Вы, дорогой автор, считаете «свободной мыслью»? Что Вам не отрадно видеть смерть Катерины? Боюсь, на этом Ваше «собственное мнение» и закончится. Как и большинства современных школьников. И что дальше? В чем свобода? В чем развитие мышления? Ученики, не читая текст (в лучшем случае читая — и считывая лишь поверхностную сюжетную составляющую произведения, как это сделали Вы), вполне горазды на такое «собственное мнение»: «Катерина — дура» (встречалось в моей практике и такое), «Наташа Ростова мне в конце не понравилась, она растолстела и стала самкой», «Для Андрея Болконского смерть жены стал очень важной минутой в жизни, потому что он не любил ее хотел от нее избавиться», «О, мне так нравится Обломов, все время лежит на диване, мне бы так» и проч. И это вместо того, чтобы вникнуть в текст, разобраться в авторском замысле.
Предвижу замечания в духе сделанных к этой статье комментариев: «Это бред сумасшедшего. Большинству из великих было за сорок. Разумность их психики оспорима. А вы хотите, чтобы двенадцатилетние подростки смогли понять почему на его душе было столь хреново?» Очень распространенная точка зрения, и «благодаря» таким вот установкам родителей мы имеем убогих и духовно ограниченных детей, которые повторяют интеллектом своих родителей. Как говорится, «всё то вздор, чего не знает Митрофанушка». При этом «комментатор» требует от школы, чтобы детям какие-то ценности все же были привиты: «Школьная программа должна направлять детей на путь истинный и быть достойным проводником во взрослую жизнь. Учить беречь собственную голову, адекватно реагировать на происходящее и помогать делать правильный выбор в случае необходимости». Хочется спросить: а это Вы о чем? Об уроках ОБЖ? Как школа должная направлять детей на путь истинный, если не уроками русского языка и литературы? Если с младых ногтей ребенок не научится сопереживать литературным героям, страдать вместе с ними, мыслить, то вырастет он преступником или моральным уродом. Так что, хотите Вы или нет, школа свою функцию духовно-нравственного и патриотического воспитания вопреки всему все же выполняет. И происходит это благодаря тому самому авторскому замыслу, который писатели хотят до читателя донести. Неоднозначность прочтения, безусловно, в отношении многих произведений существует, но не следует забывать и о том, что русские писатели-реалисты, создавая свои тексты, отражали в них совершенно четкую, доступную пониманию идею по какой-либо нравственной проблеме (совершенно искренне считая, что литература — это «учебник жизни», и мечтая с помощью искусства слова изменить ее к лучшему) — и делали это в образной форме. А для современных учеников, их родителей и автора статьи художественный текст стал не произведением искусства, а перечнем каких-то жизненных ситуаций, действий, событий, которые можно толковать как хочешь, исходя из своего большого или не очень жизненного опыта. Но это, знаете ли, уже к уроку литературы не имеет никакого отношения. Это то же самое, что обсуждать соседа или светских персонажей.
Кроме того, с чего все взяли, что процесс познания авторской позиции — это не развитие мышления? Это и развитие, и нравственное воспитание. Только чтобы понять ее, нужно трудиться, текст анализировать, читать его внимательно, и не один раз. Кто сейчас на такое способен, за исключением сдающих ЕГЭ по литературе? Кстати о ЕГЭ. «…Натаскивают, как цирковых медведей на велосипедах, на тестовые задания и на сочинения-клише?». Уважаемый автор, похоже, Вы не знакомы с форматом ОГЭ и ЕГЭ по литературе. Тестовых заданий там вообще нет — есть несколько вопросов, проверяющих элементарную литературоведческую осведомленность и знание текста, все остальное — это как раз проблемные вопросы по тексту. Вот там, пожалуйста, выскажи, ученик, свое мнение. Только сделай это доказательно, убедительно, с опорой на текст. А если опираться на по-настоящему внимательно прочитанный, «прожитый» текст, то и ответ будет адекватным, а «собственное мнение» — аргументированным. Конечно, в таком случае оно не будет принципиально отличаться от авторской позиции (вспомним установки писателей 19 века), но почему вдруг сверхзадачей любого юного ума становится высказать точку зрения, противоположную авторской, учительской? Просто из соображений «А Баба Яга против»? Или порывы юношеского максимализма зашкаливают?
В общем, спасибо Вам, многоуважаемый автор, за экскурс в творчество Н. А. Добролюбова. Смею надеяться, это не единственный персонаж литературного процесса, которому Вы так симпатизируете. Но не нужно сгущать краски. «Кирпичиком» Добролюбов уже давно перестал быть, суть кризиса в образовании не в этом, а во многих других вещах: чтении (точнее — его отсутствии), ученическом и родительском отношении к обучению в духе недоросля Митрофана и его матушки, внимании молодых людей к чему угодно, что предлагает современная масскультура, но только не к грамотному классическому тексту. И учителей и школу безоглядно винить здесь не нужно, не будучи как следует осведомленным.