Надеть рабабуци и пойти на лайду: как говорят по-русски на Аляске

Живых носителей одного из диалектов — 6 или 7 человек
13 801

Надеть рабабуци и пойти на лайду: как говорят по-русски на Аляске

Живых носителей одного из диалектов — 6 или 7 человек
13 801

Надеть рабабуци и пойти на лайду: как говорят по-русски на Аляске

Живых носителей одного из диалектов — 6 или 7 человек
13 801

Андрей Кибрик, лингвист, директор Института языкознания РАН и профессор филологического факультета МГУ, ездит в экспедиции на Аляску уже больше 20 лет. Зачем? Изучать «аляскинский русский», носителей которого становится все меньше. Эксперт рассказывает, как возник этот необычный диалект и есть ли у него шансы на выживание.

Диалекты как почва для литературного языка

Использование диалектов многие считают признаком безграмотности. Так ли это на самом деле?

Действительно, такой взгляд есть. Это определённый культурный стереотип, и в России он довольно устойчив. Я думаю, что это видение пришло к нам из Европы, из Франции в первую очередь, где уже довольно давно существует идея стандартного, нормативного, «правильного» языка.

Культ такого правильного языка есть и в России. Все мы учили в школе литературный русский: он объединяет все население страны. Он уместен в определённых ситуациях: при официальном общении, в художественной литературе, театре и так далее. Но пространство языковых форм очень велико. Есть, к примеру, географическое разнообразие локальных диалектов. Есть разнообразие социальное, ведь для разных групп общества характерны свои речевые особенности. Есть разнообразие временное, или, как говорят лингвисты, диахроническое. Есть языковые формы, которые мы воспринимаем как немного устаревшие, но в то же время понимаем их, когда читаем литературу XIX или даже XVIII века.

Но совершенно не обязательно сводить разнообразные формы, существующие в языке, к одной литературной — стандартизированной, нормализованной. Надо видеть всё: это же интересно!

Региональные диалекты, в частности, представляют большой интерес. И с точки зрения науки, и с точки зрения любого носителя русского языка любопытно знать, в каких формах и где существует тот или иной язык. Можно поехать в город, расположенный недалеко от Москвы — например, в Рязань или Калугу, — и уже там заметить региональные особенности. И тем более эти особенности очевидны, если речь о более отдалённых областях — например, о Европейском Севере России.

К сожалению, всё это постепенно исчезает. В XX веке диалектное разнообразие русского языка понесло огромные потери из-за государственной политики и общих процессов глобализации. Кое-что остается, особенно в деревнях — диалектологи ездят в экспедиции, записывают ещё сохранившиеся формы речи.

Надо сказать, что литературный язык тоже возникает не на пустом месте: ему служат основой какие-то региональные диалекты. В частности, литературный русский язык развился на основе московского диалекта. Если вы сравните то, как говорят в деревнях в Московской области, и, скажем, как это делают в Костромской области, может показаться, что первые как будто общаются на литературном языке. Но это потому, что русский литературный язык сформировался на основе этого регионального диалекта.

Кириллицу там никто не знает

Как вы начали изучать русский язык на Аляске? И как узнали, что там ещё живут носители диалектов русского?

Изначально я интересовался языками американских индейцев, стал заниматься ими ещё в студенческие годы. А потом появилась возможность изучать эти языки на месте — там, где на них говорят. И я поехал с семьёй в деревню Николай в центре Аляски, где и сейчас живут некоторые носители так называемого верхнекускоквимского языка. Все эти языки исчезают, и происходит это быстро.

Там я постепенно стал погружаться в разные аспекты культурной жизни Аляски. Это огромная, крайне интересная территория, на которой существует много языков, разных культурных традиций, религий и так далее. Коллеги-лингвисты рассказали мне, что на Аляске существует еще диалект, или вариант русского языка, который сохранился со времён Русской Америки — то есть с тех пор, когда Аляска была частью Российской империи в XIX веке. И мы с моей женой Мирой Борисовной Бергельсон стали заниматься «аляскинским русским», как мы его теперь называем. В 1997 году мы первый раз поехали в деревню Нинильчик на полуострове Кенай, где познакомились с носителями этого диалекта.

Там с самого начала с нами в контакте был американец по имени Уэйн Лиман. Он лингвист — и при этом сам родом из Нинильчика. Но он представитель того поколения, которое росло после Второй мировой войны и русский язык уже не усваивало. Его отец был носителем русского языка, а для Уэйна родной язык уже английский. Но как лингвист он интересовался этим явлением. Уэйн связал нас с местными жителями, которые очень гостеприимно нас встретили.

Они были очень довольны, что профессиональные лингвисты приедут и, так сказать, «запишут» их язык

Мы довольно быстро разработали орфографию для нинильчикского русского на основе латиницы, поскольку кириллицу там никто не знает уже очень давно. Разработали фонемную систему записи и стали составлять словарь.

Основу для словаря тогда, в 1997 году, мы собрали очень быстро, но затем работа над ним велась с перерывами. Сегодня словарь уже издан, мы продолжаем его совершенствовать, шлифовать, пополнять — эта работа может быть бесконечной. Есть два издания: 2017 года и немного изменённое 2019 года. Авторы словаря — М. Б. Бергельсон, я, Уэйн Лиман и Марина Константиновна Раскладкина.

Мира Бергельсон с экземпляром нинильчикского словаря. Фото М. К. Раскладкиной

Как английский вытеснил русский

Позже стало понятно, что Нинильчик — это лишь одно из мест, где говорили на аляскинском русском. Отличие в том, что здесь он лучше всего сохранился. Но вообще в том или ином виде он существовал по всей Аляске, в том числе в нескольких местах в районе Кадьякского архипелага.

Могила во дворе собора в г. Кадьяк. Фото А. А. Кибрика

В 2019 году мы побывали на Кадьякском архипелаге и выяснили, что был особый диалект города Кадьяк, который находится на одноименном острове. Мы поработали с последним носителем этого диалекта, Биллом Хартманом, а вскоре он ушёл из жизни.

Билл Хартман, г. Кадьяк. Фото А. А. Кибрика

Есть ещё несколько других локальных диалектов, отчасти документированных. Ими много занимался наш коллега из Петербурга Евгений Васильевич Головко. Он примерно 12 лет назад ездил по местным деревням, записал множество интервью с носителями — тогда их было заметно больше, чем сейчас. Они уходят неизменно и быстро.

Кое-что можно извлечь и из письменных источников. Дело в том, что аляскинский русский возник в среде так называемых креолов — был такой юридический термин в Русской Америке. Креолами называли людей смешанного происхождения. У них были русские отцы и матери из местных племён — эскимосов, алеутов, индейцев. Дети таких смешанных браков вырастали двуязычными: они знали язык отца и язык матери. Потом у них самих появлялись дети, и те, у кого была часть туземной крови, часть русской, продолжали считаться креолами.

Креолы стали родоначальниками аляскинского русского, и в некоторых случаях они были очень грамотными людьми: работали на службе Российско-американской компании, а некоторые из них становились священнослужителями. Они оставили после себя различные тексты. В последние годы мы начали анализировать эти тексты: выясняем, какие элементы современного аляскинского русского можно обнаружить в языке тех времён.

Носители современного аляскинского русского, о которых вообще можно говорить, — это люди, родившиеся в начале 30-х годов, подросшие до начала войны. Они учились в американской школе: русской в Нинильчике к тому времени уже не было. Тогда они приходили в школу, не зная ни слова на английском языке. Но постепенно английский становился для них вторым родным — и в какой-то момент стал доминировать. Некоторые из этих людей частично забыли русский, поскольку на нём не с кем было говорить. И, естественно, с письменным русским они никогда не сталкивались. На устном русском они общались в семье в детстве. А кириллическую графику они не знают совсем.

Могила Павла Осколкоффа в Нинильчике. Фото М. К. Раскладкиной

Бывало, тот или иной человек начинал учить письменный русский. У нас есть знакомый из Нинильчика, родившийся в конце 1930-х годов, — это самый молодой по возрасту человек, которого можно счесть носителем нинильчикского русского. В какой-то момент он решил, что ему надо освоить письменный русский и кириллицу. Мы видели, как он разбирал по складам «Анну Каренину» Льва Толстого, пытаясь найти в этом литературном тексте XIX века что-то знакомое, напоминающее его бытовой устный русский язык.

Нужны ли «рабабуци» в «побрике»?

Процентов на 80 лексикон аляскинского русского совпадает со стандартным русским, но есть разница в звуковой системе. Например, там нет различия между «И» и «Ы»: оно нейтрализовалось почти во всех случаях.

Надо сказать, что в формировании аляскинского русского участвовало множество источников — носителей языка из России. Люди приезжали в Русскую Америку из разных мест — из Архангельской губернии, из Центральной России, из Финляндии. Бывали там и сибиряки — не только этнические русские, но и якуты, тунгусы. И образовался довольно сложный плавильный котёл с разными вариантами русского языка.

Иногда нам удается проследить региональные диалектные источники того или иного слова по диалектным словарям. Это очень кропотливая работа, потому что таких словарей существует очень много, но есть и такие диалекты, для которых словарей не составили. Но даже пользуясь таким общеизвестным источником, как словарь Даля, можно примерно прикинуть, откуда именно приходили на Аляску русские люди.

Есть, например, в нинильчикском русском широко распространённое слово «лайда» — это прибрежная песчаная полоса, которую иногда заливает приливом. Там говорят: «Пойду на лайду». Это слово из финно-угорских языков попало в северные русские диалекты и через Сибирь перебралось в аляскинский русский.

И таких примеров немало. В Нинильчике на обрывах у моря есть каменный уголь. Этот уголь обваливается в море, а потом оно выбрасывает куски угля на берег — и его используют для отопления. Слова «уголь» местные, по-моему, не знают: они называют его «крошки», причем «р» там произносится на английский манер. Можно пойти на лайду, набрать тачку крошек и потом топить печку.

Марина Раскладкина, лайда и крошки. Фото А. А. Кибрика

Ещё на лайде в песке живут двустворчатые моллюски, которые на нинильчикском русском называются «мамаи». Происхождение этого слова загадочное — возможно, оно пришло из эскимосского языка алютиик, который распространен в этом регионе.

Слово это имеет большое культурное значение, а сам моллюск — один из важных элементов местной традиционной диеты и вообще любимая еда. Мамаев выкапывают на лайде специальной лопаткой, которая называется «мамайник», в песке есть отверстия, по которым видно, где сидит моллюск. Их можно сварить, также их консервируют на зиму в банках.

Сельма Осколкофф-Лиман варит мамаи. Фото М. К. Раскладкиной

Есть отдельные слова из индейского языка денайна, который традиционно существовал на этой территории. Например, есть такое слово — «казна». Здесь так называют рысь, а вот русское слово «рысь» там не сохранилось.

Из алеутского языка в местный русский попало слово «ишкат» — кажется, единственное слово из алеутского в аляскинском русском. Ишкат — это корзина, алеуты традиционно делали корзины из травы, которые настолько плотно сплетены, что и воду удержат. Мы выяснили, что уже в начале XIX века это слово встречалось в разных документах.

Русские слова подверглись разным трансформациям. Иногда встречается так называемая метатеза (перестановка звуков или слогов в слове. — Прим. ред.) — это когда креолы воспроизводили русское слово, видимо, не совсем точно. Так, местные говорят не «погреб», а «побрик» — вот такая перестановка согласных произошла.

В XX веке в аляскинский русский попало много слов из английского языка — пока люди ещё не перешли на английский полностью, но уже начинали его осваивать. Например, в нинильчикском русском есть такое слово — «рабабуци»: от английского rubber boots — «резиновые сапоги». Ещё там все используют слово «газолин». В американском английском gasoline — это бензин, а в нинильчикском русском газолином называли моторную лодку, которая работает на бензине. Этот механизм называется «метонимия» (оборот речи, которым заменяется некое смежное понятие. — Прим. ред.).

Игра в дурака как способ исследования

Сколько сейчас носителей диалекта осталось? И как с ними работают исследователи?

У нинильчикского русского осталось примерно 6 или 7 носителей, и каждый год их число сокращается. Мы больше всего работаем с одной носительницей, Сельмой Осколкофф-Лиман: она и сейчас живёт в Нинильчике, правда, только в летний период. Зимой взрослые дети, живущие в разных штатах, забирают её к себе. Этой женщине исполнилось 90 лет, но она в очень хорошей форме: быстро думает, на всё хорошо реагирует. Очень коммуникабельная и доброжелательная. У нас с ней прекрасные взаимоотношения, они длятся более 10 лет.

Работаем мы с ней разными способами. В какие-то моменты занимаемся словарём — пытаемся найти какие-то ранее не зафиксированные слова. Иногда нам это удаётся, иногда нет. Бывает, какого-то слова по-русски наша респондентка не знает — в таких случаях в практике обычно в русскую речь вставляют английские слова. Иногда она вспоминает некоторые слова, если ей подсказать.

Если мы занимаемся какой-то грамматической темой, то стараемся сочинять такие диагностические контексты, предложения, словосочетания, которые проверяют то или иное явление — например, какие падежи употребляются в том или ином случае.

Кроме того, мы стараемся по возможности записывать естественную устную речь. И это довольно трудно, потому что, если мы будем разговаривать с ней на нашем московском русском, это будет её сбивать. Так что в идеале к таким занятиям надо привлекать двоих носителей, которые могут активно работать, то есть разговаривать друг с другом, но сделать это практически не получается.

Сложность ещё в том, что у носителей аляскинского русского всегда есть подозрение, что люди из России могут считать их малограмотными. И потому они подчас начинают мимикрировать, подстраиваться под то, как мы говорим. А нам это совершенно не нужно. Но мы всё-таки аккуратно пробуем сделать так, чтобы они демонстрировали естественную устную речь.

В 2019 году мы, например, обнаружили такую форму деятельности, как игра в карты — в дурака. Наша информантка, носительница аляскинского русского, знает эту игру — правда, там правила немного отличаются от тех, что нам знакомы. Она нас им обучала, и в тот момент у нас пошёл настоящий разговор. Мы записали замечательный материал, образец естественного общения — для таких исчезающих языков такая информация всегда ценится на вес золота.

Сельма Осколкофф-Лиман обучает Миру Бергельсон и Андрея Кибрика игре в дурака. Фото М. К. Раскладкиной

Вы уже упоминали словарь нинильчикского русского, над которым вы работали. Но ведь носители уходят, язык тоже исчезает. Получается, эта работа имеет значение только для лингвистики и истории?

На самом деле у этой работы, у составления местного словаря, двойное назначение. Действительно, для науки важна документация такого замечательного явления, как нинильчикский русский. Но изначально существовал запрос на словарь со стороны местных жителей — представителей того поколения, которое уже не знало русского языка, но еще слышало его. Для них он как ностальгическое воспоминание о детстве. Этот словарь для них много значит: они с удовольствием его просматривают, вспоминают какие-то забытые слова. А некоторые слова из него включают в свою английскую речь.

Например, потомки нинильчикских жителей, не знающие русского языка, знают, что такое пирог. Там обычно готовят пирог с рыбой — и называют его именно так.

Но на возрождение языка всё это не похоже. Хотя в принципе попытки восстановления различных языков существуют, и иногда они оказываются очень успешными. Бывало, что уходящий или почти ушедший язык в результате усилий активистов возрождался. Но в случае аляскинского русского я такого не наблюдаю. Само собой это никогда не случается: язык можно восстановить и сохранить только в результате активных действий конкретных людей.

Якутские ямщики и семена голландского

Есть ли аналоги аляскинских диалектов в других местах, где говорят на русском?

Найти прямые аналоги аляскинских диалектов русского трудно в рамках русского языкового пространства. Есть серьезный вопрос, который обсуждают профессиональные историки, занимающиеся Русской Америкой: отличалась ли Русская Америка от русских территорий в Евразии, от Сибири, например? Видимо, да, отличалась. Подход к освоению этой территории был качественно иным: Аляска с самого начала называлась колонией, в отличие от огромных пространств Сибири, которые как бы вливались в состав основной империи.

И подход ко всем экономическим, культурным процессам был иным. В результате, наверное, из-за этого Аляску и потеряли: она ведь воспринималась как нечто удаленное, не входящее целиком и полностью в состав Российской империи. И языковые процессы тоже протекали по-своему.

С другой стороны, все не так однозначно. Летом 2019 года мы побывали в Якутске и немного поработали там с носительницей диалекта, который образовался в среде потомков сибирских ямщиков. В XIX веки эти ямщики возили грузы на огромные расстояния, в том числе в Охотск. А оттуда груженые суда отплывали в Русскую Америку. И сейчас под Якутском есть деревня, где живут потомки этих ямщиков. Там смешанное русско-якутское население, и по-видимому, долгое время там было русско-якутское двуязычие.

В том варианте русского языка, который был у этой носительницы, были некоторые явления, напоминающие аляскинский русский. И, наверное, это не случайно, ведь те ямщики могли становиться матросами на кораблях, которые потом уходили на Аляску.

Ещё я упомяну язык медновских алеутов, это очень интересный феномен. Они живут на Командорских островах, которые можно назвать, по сути, западной периферией Русской Америки. Но они, в отличие от Аляски и других примыкающих к ней островов, вошли в состав России и там и остаются. Так называемый медновский алеутский представляет собой смешанный язык: в нём есть элементы русского и алеутского языков. И это качественно другое явление, но, в принципе, это тоже язык креолов, который возник во времена Русской Америки и сохранился. Но он сильно отличается от аляскинского русского: в нём более половины элементов — алеутские.

Если смотреть на другие колониальные языки, которые формировались в разных точках планеты, можно найти некоторые аналогии и с португальским в Индии или в Китае, и с голландским в Южной Африке. В этих случаях европейцы также посеяли свои языковые семена, которые продолжали расти уже после ухода соответствующих колониальных держав из этих мест…

Найти свои корни

А что насчёт современного русского языка на Аляске?

Русское наследие на Аляске вообще довольно заметно, и местные люди его ценят. В первую очередь оно важно для тех, кого с этим наследием связывает личная история. Среди местных народов — алеутов, эскимосов алютиик, индейцев некоторых племён — широко распространено православие. Аляскинская православная церковь изначально была частью Русской церкви, а сейчас она относится к системе американской православной церкви. Во многих деревнях есть церковные здания. Много русской по происхождению топонимии — названий островов, населённых пунктов, других географических объектов, связанных с эпохой Русской Америки.

Современный русский язык на Аляске кое-где преподают. Его преподают и в других штатах, но, наверное, на Аляске это распространено больше. Я уже упоминал случай, когда человек русского происхождения старался выучить литературный русский. Среди молодёжи такое тоже встречается: есть довольно много случаев, когда люди, которые связаны происхождением с аляскинскими русскими, учат язык в университете. Им это приятно, учеба связывает их с корнями.