Пока сторонники Трампа штурмовали Капитолий, а сам экс-президент США отказывался признавать поражение на выборах, психолог и племянница Дональда Трампа предложила нам вернуться в 50-е годы — в детство будущего президента. Публикуем отрывок из книги Мэри Трамп «Слишком много и всегда недостаточно» (вышла в издательстве «Эксмо») об отношениях маленького Дональда с властным отцом Фредом и о конкуренции с братьями — старшим Фредди и младшим Робертом.

Крепкого телосложения и высокого роста, с зачесанными назад волосами, открывающими залысины, Фред смотрелся внушительно и редко носил что-либо кроме хорошо скроенного костюма-тройки. С детьми он держался холодно и чопорно, никогда не играл с ними в мяч или какие-нибудь другие игры и выглядел так, будто никогда не был молодым.

Если мальчики гоняли мяч в подвале, звука открывающихся дверей гаража было достаточно, чтобы Фредди замирал со словами «Папа дома!». Появление Фреда в помещении вызывало у ребят порыв встать по стойке «смирно» и отдать честь.

«Ну и что здесь у нас?» — спрашивал он, пожимая каждому руку. «Ничего, папа, — обычно отвечал Фредди. — Все уже скоро уходят».

В присутствии Старика дома Фредди всегда был тих и насторожен.

В раннем подростковом возрасте Фредди начал лгать отцу о своей жизни за пределами Дома, чтобы избежать насмешек или попреков, которые, как он был уверен, обрушатся на него, расскажи он правду. Он врал о том, что они с друзьями поделывали после школы. Он придумывал истории, чтобы сбегать покурить (эту привычку он перенял от Мэриэнн, когда ему было двенадцать, а ей тринадцать), рассказывая отцу, что идет помогать своему лучшему другу, Билли Дрейку, выгуливать несуществующую собаку.

Фреду никак не полагалось знать, что Фредди со своим дружком Гомером угнали катафалк, чтобы устроить покатушки. Прежде чем вернуть машину к похоронному бюро, Фредди заехал на заправку залить бак. Когда он пошел к бензоколонке, Гомер, улегшийся сзади, чтобы ощутить, каково быть покойником, привстал. Мужчина у бензоколонки напротив решил, что мертвец восстал из гроба, и возопил благим матом. Фредди и Гомер чуть не умерли со смеху. Фредди обожал такого рода выходки, но баловал братьев и сестер своими рассказами о них только в отсутствие дома отца.

Если для некоторых детей Трампов ложь была образом жизни, то для старшего сына Фреда она была средством защиты — не просто способом уйти от отцовского неодобрения или избежать наказания, как это было у других, но путем к выживанию. Мэриэнн, к примеру, никогда против отца не шла, возможно, из страха обычного наказания в виде домашнего ареста.

Для Дональда вранье было в первую очередь одним из видов самовосхваления, призванного убедить окружающих в том, что он лучше, чем есть на самом деле

Для Фредди последствия противостояния отцу были намного более существенными, так что ложь стала его единственной защитой от попыток отца подавить его природное чувство юмора, тягу к приключениям и чувствительность.

Идеи Пила (Норман Винсент Пил, популярный среди бизнесменов в 1950-х пастор церкви Marble Collegiate в центре Манхэттена, автор бестселлера «Сила позитивного мышления» — Ред.) о комплексе неполноценности способствовали формированию у Фреда резких оценочных суждений в отношении Фредди, одновременно позволяя ему избегать брать на себя ответственность за детей. Слабость была, пожалуй, самым страшным грехом, и Фред беспокоился, что Фредди больше похож на его собственного брата, Джона, профессора Массачусетского технологического института: мягкого и, хотя и не лишенного амбиций, однако интересовавшегося такими, с точки зрения Фреда, экзотическими и второстепенными вещами, как инженерное дело и физика.

Подобная мягкость в его сыне была бы совершенно недопустима, и ко времени переезда семьи в Дом Фред был уже твердо намерен взяться за него всерьез. Но, как и большинство людей, которые не обращают внимания, куда идут, он перестарался.

«Это глупо», — говорил Фред каждый раз, когда Фредди выражал желание завести щенка или кого-нибудь разыгрывал. «Зачем бы тебе это?» — произносил он с таким презрением в голосе, что Фредди вздрагивал, но это лишь еще больше раздражало Фреда.

Фред ненавидел, когда его старший сын допускал промахи или оказывался не в состоянии уловить то, что от него требуется

Но еще больше его бесило то, что, получив выговор, Фредди принимался извиняться. «Папочка, прости», — передразнивал его Фред.

Фред хотел, чтобы его старший сын был, как он выражался, «забойщиком» (с какой стати, непонятно — сбор арендной платы на Кони-Айленд в 1950-е годы не был уж слишком рискованным видом деятельности), но тот по своему темпераменту был абсолютно не таким. Быть забойщиком в действительности означало быть неуязвимым.

Хотя казалось, что Фред не испытывал никаких чувств по поводу смерти своего отца, ее внезапность застигла его врасплох и вывела из равновесия. Много лет спустя, рассказывая об этом событии, он сказал: «А потом он умер. Раз, и нет его. Я не мог в это поверить. Не то чтобы я был расстроен. Не так, как это обычно происходит с детьми. Но я огорчался, глядя на то, что моя мать плачет и выглядит печальной. Мне было плохо именно от того, что я видел ее такой, а не от моих чувств по поводу случившегося».

Другими словами, потеря сделала его уязвимым, но причиной этого стали не его собственные переживания, но страдания матери, которые он, скорее всего, воспринимал как обузу, особенно потому, что сам их не разделял. Ситуация, в которой он оказался, должно быть, воспринималась им очень болезненно. Он перестал быть центром вселенной, и это было неприемлемо.

В дальнейшем он отказывался признавать или чувствовать утрату. (Я никогда не слышала, чтобы он или кто-либо еще в моей семье говорил о моем прадедушке.) С позиции Фреда, можно было спокойно жить дальше, ведь ничего особенно важного он и не потерял.

Разделяя идеи Нормана Винсента Пила относительно человеческих недостатков, Фред не смог постичь того, что, высмеивая и критикуя Фредди, он создает ситуацию, при которой низкая самооценка становится практически неизбежной.

Фред одновременно говорил своему сыну, что тот должен иметь безоговорочный успех и что он никогда его не сможет добиться

Так что Фредди существовал в системе, состоящей только из одних наказаний без каких-либо поощрений.

Другие дети, в первую очередь Дональд, не могли этого не замечать. Для Дональда ситуация была несколько иной. При разнице в возрасте в семь с половиной лет у него было достаточно времени, чтобы извлечь урок, наблюдая, как Фред унижает его старшего брата, а Фредди стыдится. И научился он, попросту говоря, тому, что быть таким, как Фредди, плохо: Фред не уважал своего старшего сына, ну и Дональд не уважал его тоже. Фред считал Фредди слабаком, стало быть, так же думал и Дональд. Пройдет еще много времени, прежде чем оба брата сообразуются с этой правдой, но совершенно по-разному.

Всегда сложно разобраться в том, что происходит в семье, — возможно, тяжелее всего это сделать тем людям, которые ее составляют. Ребенку практически невозможно поверить, что родитель хочет причинить ему вред, невзирая на то, как этот родитель к нему относится. Фредди было проще думать, что отец действует исключительно в его интересах и что проблема именно в нем самом. Иными словами, защищать свою любовь к отцу для него было важнее, чем защищать себя от жестокого обращения отца. Дональд же воспринимал то, как отец обращается с его братом, буквально: «Папа не старается обидеть Фредди. Он всего лишь хочет научить нас быть настоящими мужчинами. А у Фредди не получается».

Жестокость может быть тихой и скрытой от глаз так же часто (если даже не чаще), как бывает яростной и неистовой. Насколько мне известно, мой дед физического насилия не применял, да и особенно злым человеком не был. Это ему и не нужно было; он рассчитывал получать то, что хочет, и почти всегда этого добивался. Его выводило из себя не то, что у него не получается исправить старшего сына, а тот факт, что Фредди просто не был таким, как он хотел.

Фред разрушал личность своего старшего сына, обесценивая и принижая каждый ее аспект до тех пор, пока от нее не остались лишь самобичевание и отчаянная потребность угодить мужчине, который его презирал.

Дональду удалось избежать подобной участи только потому, что его характер соответствовал целям отца

Социопаты обычно привлекают на свою сторону других людей и используют их в собственных целях — безжалостно и деловито, не допуская инакомыслия или сопротивления. Фред и Дональда уничтожил тоже, хотя и не подавлял его как Фредди; вместо этого он ограничил ему возможности для развития и не давал испытывать весь спектр человеческих эмоций, многие из которых считал ненужными. Так Фред извратил мироощущение сына. Его способность быть самим собой, а не воплощением честолюбивых замыслов отца, серьезно пострадала.Последствия этого ущерба стали очевиднее, когда Дональд пошел в школу. Никто из его родителей не помогал ему разобраться в своем мировосприятии, что выразилось в его неспособности ладить с окружающими и навсегда осталось непреодолимым препятствием между ним и его братьями и сестрами. Это также существенно затруднило (или даже сделало невозможным) считывание им социальных сигналов — проблема, с которой он сталкивается и по сей день.

В идеале правила, установленные в семье, отражают правила общества, так что, когда дети выходят в мир, они в целом знают, как себя вести. Когда ребенок идет в школу, предполагается, что он знает, что нельзя брать чужие игрушки, а также бить или задирать других детей. Дональд ничего из этого не понимал, потому что правила Дома — по крайней мере, для мальчиков — быть жестким любой ценой; ложь позволительна; признание собственной неправоты или извинения — проявление слабости — вступали в противоречие с порядками, с которыми он столкнулся в школе. Легко читались основополагающие установки Фреда относительно того, как работает этот мир: в жизни может быть только один победитель, а все остальные являются проигравшими (представление, которое, по сути, исключало способность делиться).

На примере Фредди Дональд убедился, что несоблюдение отцовских правил наказывается жестоким, часто публичным унижением, так что продолжал их придерживаться и за пределами семейного круга. Неудивительно, что его представление о том, что «хорошо» и что «плохо», расходилось с тем, что обычно усваивается еще в детсадовском возрасте.

Растущая надменность Дональда (в какой-то степени способ справиться с ощущением покинутости и противоядие от низкой самооценки) прикрывала усиливающееся чувство незащищенности. В результате у него получилось держать большинство людей на расстоянии. Для него так было проще. Жизнь в Доме так или иначе повлияла на умение всех детей обращаться с эмоциями — либо выражать их, либо сталкиваться с ними.

Возможно, хуже обстояли дела у мальчиков, для которых допустимый уровень человеческих чувств был крайне узок

(Я никогда не видела, чтобы хоть кто-то из мужчин в моей семье плакал или выражал симпатию друг к другу каким-либо иным образом, кроме рукопожатия, которым начинали и заканчивали любую встречу.)

Сближение с другими детьми или старшими, должно быть, ощущалось Дональдом как опасное предательство принципов своего отца. Тем не менее его показная самоуверенность, вера в то, что нормы общества к нему неприменимы, и чрезмерная демонстрация собственной значимости кое-кого все же привлекали. Заметное меньшинство людей до сих пор принимает его надменность за силу, фальшивое позерство — за хорошее воспитание, а поверхностный к ним интерес — за харизму.

Дональд очень рано открыл, насколько легко задеть ранимого Роберта и вывести его из себя; в эту игру он никогда не уставал играть. Больше это никого не занимало — Роберт был настолько тощим и тихим, что поглумиться над ним не представляло особого интереса, но Дональду нравилось проявлять свою силу, пусть даже только над тем, кто младше и гораздо слабее.

Однажды от отчаяния и беспомощности Роберт пробил дыру в двери ванной комнаты, за что ему попало, несмотря на то что довел его брат. Мать просила Дональда прекратить, он ее не слушал, Мэриэнн и Фредди говорили, чтобы он остановился, но он продолжал свое.

Однажды на Рождество мальчики получили три игрушечных грузовичка, которые вскоре стали любимыми игрушками Роберта. Как только Дональд это понял, он начал прятать их от своего маленького брата и притворяться, что понятия не имеет, где они. Последний раз это случилось, когда истерика Роберта стала неуправляемой, Дональд угрожал поломать грузовички у него на глазах, если тот не прекратит реветь. Отчаянно желая их спасти, Роберт бросился к матери. Решением Мэри стало убрать машинки на чердак, что было равносильно наказанию Роберта, который ничего плохого не делал, а в Дональде лишь укрепляло веру в собственную неуязвимость.

Его пока не награждали за эгоизм, упрямство или жестокость, но и не наказывали за эти недостатки

Мэри всегда оставалась пассивным наблюдателем. Она не вмешивалась в ситуацию и не успокаивала сына, ведя себя так, как будто это не ее дело. Даже для 1950-х годов семья была слишком глубоко разделена по половому признаку. Несмотря на то что мать Фреда была его партнером — она буквально создала его компанию, — было очевидно, что Фред и его жена партнерами никогда не были. В ее ведении были девочки, а мальчики — в его. Когда Мэри совершала свою ежегодную поездку на остров Льюис, ее сопровождали только Мэриэнн и Элизабет. Мэри готовила мальчикам еду и стирала их одежду, но не считала их воспитание своим делом. Она редко общалась с их друзьями, и ее отношения с сыновьями, уже пострадавшие из-за ее нездоровья, становились все холоднее.

Когда четырнадцатилетний Фредди надел на голову своего семилетнего брата миску с картофельным пюре, это так глубоко уязвило гордость Дональда, что он и в 2017 году напрягся от того, что Мэриэнн вспомнила об этом происшествии, произнося свой тост на том обеде в Белом доме по случаю дней рождения тетушек.

Этот эпизод не имел особого значения — или не должен был иметь. Дональд снова мучил Роберта, и никто не мог его остановить. Даже в свои семь лет он не считал нужным слушать мать, к которой — после того как у нее не получилось преодолеть раскол между ними вследствие своей болезни, — он относился с презрением. Наконец, плач Роберта и издевки Дональда стали невыносимы, и, поддавшись внезапному порыву, который превратится в семейную легенду, Фредди схватил первое, что попалось под руку и что не сможет причинить реального ущерба: миску с картофельным пюре.

Все покатились со смеху и не могли остановиться. И смеялись они над Дональдом. Это был первый раз, когда Дональда унизил тот, кого он уже тогда считал ниже себя. Он не понимал, что унижение является оружием, которым в сражении может обладать только один человек. И еще хуже ему становилось от того, что изо всех людей на свете именно Фредди смог втянуть его в тот мир, где унижение могло случиться с ним. С этого момента он никогда больше не позволит себе пережить это чувство снова. С этого момента владеть мечом будет он и больше никогда под его острие не подставится.