Дине Кабуловой 24 года. В прошлом году она собрала вещи, села в электричку — и уехала в Калужскую область, чтобы стать учителем в цыганском классе. Сегодня Дина вместе с методистами, учителями и проектом «Одинаково разные» (фонд «Новый учитель») разрабатывает целую систему поддержки цыганских детей в школах. Мы поговорили с ней о том, с какими проблемами сталкиваются эти дети, как можно помочь учителям и что делать, чтобы другие школьники не говорили: «Фу, цыгане!» — проходя мимо их класса.

«Приехали — а там прям табор»

Помогать бездомным как волонтёр я начала еще в 10-м классе. Мы собирались каждую субботу: готовили примерно 50 порций горячей еды, бутерброды и ходили на разные вокзалы Москвы. Это был не просто конвейер по бесплатной раздаче еды — очень важно было поговорить с человеком, познакомиться. Бывало такое, что, когда я говорила: «Меня зовут Дина, а вас как?» — человек со слезами на глазах отвечал: «Уже 20 лет никто не спрашивал моего имени».

Спустя несколько лет мне предложили пойти на вокзал, где мы еще не были, — разведать обстановку. Я выбрала тот, куда удобно было добираться — Киевский. Мы начали туда ходить, знакомиться с людьми. За этот вокзал я как бы отвечала: проводила инструктаж для новеньких, следила за тем, чтобы всё шло хорошо.

Мы ходили туда несколько месяцев, искали бездомных по разным местам. Однажды я увидела женщину-цыганку и много детей вокруг нее. Дети бегали, резвились, просили милостыню у прохожих. Мы подошли к ним, познакомились — цыганку звали Соня. Я предложила им горячей еды, ко мне тут же подбежал мальчик и сказал: «Тётенька, я читать научился по рекламным щитам, а теперь хочу и младшего брата научить, принесите мне, пожалуйста, книжку». На следующей неделе я принесла несколько книжек, дети были очень рады.

Мы начали общаться, приходили с едой каждую неделю. Когда не находили их на привычном месте, шли искать

Иногда находили у «Перекрёстка», где они стояли и просили еды. Это длилось примерно год: мы знакомились с новыми детьми и взрослыми, я пыталась запомнить их имена, кто кому кем приходится. На самом деле, это не так просто: все дети похожи друг на друга, а всех женщин зовут одинаково.

Потом на несколько месяцев они пропали. Я уже думала, может, случилось что-то. Но мы пришли на очередную раздачу — и встретили их. И мы, и они были очень рады. Они даже пригласили нас в гости, говорят: «Как здорово, что мы опять встретились! У нас скоро будет праздник, Яблочный спас, приезжайте к нам в табор».

Мы с моим другом Тимуром сказали, что, конечно, приедем. На следующей неделе я собрала какие-то книжки, испекла пирог, мы сели в электричку и поехали. Приехали — а там прям табор.

«Я никогда в жизни ванну не принимала»

Место, в котором живут цыгане, стоит как бы отдельно от остального посёлка. Там 30–40 домов, все разные: есть побогаче, есть попроще, но кирпичного нет ни одного, все деревянные. Та семья, с которой мы подружились, одна из самых бедных: у них дом-самострой из фанеры, посередине печка. Мы зашли, а там просто куча детей, все босые. И мне казалось, что, раз нас пригласили, нужно сначала всем вместе сесть за стол и попить чаю. Но выяснилось, что электричества в доме нет — сначала надо сходить на колодец, потом разжечь печку. Плюс в доме было всего было четыре стакана, а детей — человек 20, и еще взрослые.

Мы поставили на стол пирог, попросили заварить чай. Я говорю: «Ну всё, садитесь все за стол». Дети сначала не садились, но после уговоров присели на краешек скамейки — очень испуганные. Сидят и не трогают ничего. Меня это удивило, потому что с половиной из них мы уже год знакомы, прекрасно друг друга знаем. Через какое-то время нам сказали: «Ребята, у нас, вообще, так не принято».

Потому что взрослые едят отдельно, дети — отдельно, а когда приходят гости — ещё и мужчины с женщинами отдельно

Для меня это было первое столкновение с цыганской культурой, и я поняла, что надо внимательнее относиться к каждой мелочи. Я-то не хотела ничего плохого, а в итоге вышло, что мы навязываем им свои правила.

Мы пили чай, и в процессе знакомства я стала спрашивать, как кого зовут, сколько лет. Ну и следующий логичный вопрос: ходишь в школу, в какой класс? Оказалось, что большинство детей вообще не ходят в школу. Я спросила у взрослых, почему так. Оказалось, что у половины из них нет российского гражданства: они родились на территории современной Грузии и потом переехали в другие города. А когда Союз распался, не всем удалось получить новые документы.

Потом Тимур пошёл с пацанами на улицу жечь костёр, они играли на гитаре, слушали музыку. А я осталась дома с девчонками — мы делали причёски друг другу, рассматривали книжки, читали. Там, на улице, было гораздо веселее, чем у нас в доме: музыка, интересные истории у костра. Мне хотелось к ним, но я говорила себе: у них так вот принято, значит, и мы так должны делать.

Пока мы листали книжки, девочки (довольно взрослые, по 12–13 лет) спрашивали: «А вот это какая буква, а это?» Меня это шокировало. Уже темнело, было часов десять вечера, а они всё просили: «Почитай еще» или «А научи нас читать». Я говорю: «Ребята, я очень устала и хочу спать. Давайте сейчас поспим, а я к вам на следующей неделе приеду».

Когда мы уходили, девочка Алёна, которой 14, сказала: «Дина, так классно, что вы приехали! А когда я приеду к тебе в гости? Скажи, Дин, у тебя есть ванна? Я мечтаю помыться в ванне, я никогда в жизни ванну не принимала».

«Ну всё, сворачивайся, иди приготовь что-нибудь»

Мы остались у них на ночь и на следующий день вернулись в Москву. Помню, что я сказала тогда Тимуру: «Слушай, надо школу делать». Он согласился. Мы решили, что для начала нужно стараться приезжать почаще.

Мы стали ездить в табор по выходным и прямо у них дома проводить занятия. Это было довольно сложно, потому что все дети разного возраста и уровня. Выяснилось, что есть дети, которые раньше ходили в школу, особо ничему не научились, но у них сохранился опыт попадания в клеточку, они знают, что читают слева направо и когда строчка заканчивается, нужно переходить на новую. А некоторые дети в принципе книжку в руках никогда не держали.

Дополнительная сложность была в том, что это всё-таки маленький дом, в нём всего одна комната. Когда стало холодно, взрослые и дети стали ютиться в ней. Старшим девочкам могли сказать: «Ну всё, сворачивайся, иди приготовь что-нибудь». Было очень трудно организовать рабочий процесс, когда, например, работает телевизор. Понятно, что я могла попросить выключить его, мне говорили: «Да, конечно». Но проходило 40 минут, и какая-нибудь бабушка вспоминала: «О, мой сериал начинается». Приходилось снова включать — из уважения к старшим. Потому что как бабушка потом узнает, что в серии произошло? Они же не могут потом её в интернете посмотреть — потому что никакого интернета у них, разумеется, нет.

В общем, вот так худо-бедно мы провели первый учебный год. Но было ясно, что нам нужна территория, на которой мы будем не гостями, а главными, где будут наши правила.

«Так, спокойно, я соцработник из Москвы»

По будням я работала в детском саду и ещё училась в педагогическом на вечернем, изучала социологию. А когда у меня начались каникулы, цыганка Соня, с которой мы познакомились на вокзале, пожаловалась на боли в груди. Я отвела её к врачу, и оказалось, что у неё огромная опухоль. А документов у неё нет, бесплатно вылечить её не могут. Мы с другом тогда собрали ей денег через фейсбук — 150 тысяч. Соню прооперировали, вырезали опухоль. За это время мы ещё больше сдружились с их семьей.

Мы каждый день ходили куда-то: то сдавать анализы, то ещё что-то. И она как-то попросила: «Слушай, Дин, а помоги мне, пожалуйста, с документами. Очень хочется сыновей в школу отдать, потому что они уже взрослые». На тот момент им было 10, 12 и 13 лет.

Чтобы сделать документы, я на три недели поселилась у Сони. Из моего дома ездить было нереально, нужный нам кабинет работал каждый четвёртый четверг месяца с 09:00 до 10:30. Можно было прийти к десяти и увидеть на двери табличку: «Сегодня не работаем». А я ради этого пять часов из дома ехала.

В общем, тогда-то я и побывала первый раз в школе: Соня попросила меня сходить вместе с ней, чтобы записать детей. Она боялась, что их не запишут, потому что они уже взрослые. Говорит: «Дин, давай ты с ними поговоришь, я неграмотная, меня они точно прогонят».

Соня до этого 10 лет пыталась всё это сделать, но у неё ничего не выходило: её просто гнали из одного места в другое

На тот момент я уже какое-то время жила, считай, в таборе — и сама выглядела как таборная цыганка. Когда мы делали документы, зашли в один из кабинетов, а нам говорят: «Валите отсюда». Я говорю: «Так, спокойно, я соцработник из Москвы. По такому-то закону, статья такая-то, пункт такой-то вы не имеете права нам отказывать».

Когда мы пришли в школу, нам сначала тоже отказали: «У вас нет регистрации». Я опять сказала, что я соцработник из Москвы. В общем, в итоге приняли детей: одного из братьев в третий класс, и двоих — во второй.

«Я решила, что это дискриминация и всех надо засудить»

Пока мы всё это устраивали, я успела познакомиться с директором и с учительницей. Во время учебного года я иногда приходила к ним на уроки: мне просто было очень интересно. Я уже хорошо общалась с администрацией и узнала о школе много нового — например, что в ней существуют цыганские классы. И что в целом с цыганами в школе всё очень неоднозначно.

Я стала разбираться и выяснила, что сыновья Сони ходили не в общие классы, а в цыганские, которые учатся во вторую смену и всего полтора часа. Оказалось, что в этих классах учатся дети разных возрастов и разного уровня.

Мне это показалось дикой несправедливостью. Потому что, например, один из мальчиков, Король, отлично решает олимпиадные задачки по математике для 3-го класса, а его посадили в класс, где учатся решать примеры в пределах десяти. Я решила, что это дискриминация и всех надо засудить. У нас же страна, победившая фашизм, а тут по национальному признаку детей делят.

Всё это казалось мне издевательством над детьми. Но только до тех пор, пока я была вне школьной системы

Естественно, делить людей по национальному признаку неправильно и такого быть не должно. Но педагоги, которые много работают с цыганскими детьми, в своей практике пришли к тому, что цыганский класс как нулевой, подготовительный — это вполне эффективная система. Ведь таборные цыгане живут закрыто, они не отдают детей в детский сад, даже многие взрослые у них неграмотные.

И ребёнок, который приходит в школу в 6–7 лет, который не очень хорошо говорит по-русски и у которого никогда не было никаких книжек, будет сильно отличаться от ребёнка, который ходил в сад с 2–3 лет, у которого были подготовишки и с которым бабушка учила стихи по выходным. Этот нулевой класс нужен, чтобы ребёнок, у которого есть отставание — связанное не с этническим происхождением, а с социокультурным устройством, — мог догнать своих ровесников.

Большей дискриминацией на самом деле было бы сказать: «Все дети одинаковые, все должны учиться в общих классах». И вот семилетнего цыганского ребёнка сажают в обычный класс, учительница говорит: «Так, открыли страницу номер восемь». А ребёнок не знает, что такое восемь и с какой стороны книжку открывать.

Но тут важно отметить, что не все цыгане такие. У большинства из нас стереотипные представления о них: это либо попрошайничество, воровство и наркотики, либо «Кармелита» — красные юбки, песни, гитара и медведь на цепочке. На самом деле цыгане — это разные субэтнические группы и они довольно сильно друг от друга отличаются.

Например, русские ромы живут не в таборах, а в квартирах, и многие из них имеют высшее образование

Возвращаясь к разговору о цыганских классах, понятно, что есть соблазн потом эти классы не разделять, потому что интеграция — это всё-таки тяжелый процесс и работа, на которую нужно много ресурсов. По сути это то же самое инклюзивное образование. Нужно приложить немало усилий, чтобы дети сдружились, чтобы не было конфликтов между родителями цыганских детей и остальных. И я понимаю учителей, которые говорят: «Нет, цыгане — отдельно». Потому что у них просто нет сил на дополнительную работу за зарплату в 20 тысяч рублей.

Именно поэтому я и решила сделать проект по поддержке цыганских детей в школах: он не только для детей, но и для учителей. Понятно, что нужен дополнительный ресурс, чтобы цыганские дети могли учиться в общих классах успешно. Моя идея как раз в том, чтобы предоставить учителям эту поддержку — в первую очередь методическую и материальную.

«Поговорила так, что спустя десять минут уже вела свой первый урок»

Как всё началось? Я уже была знакома с директором, с учителями, ходила на уроки, все знали, что я веду занятия выходного дня. В прошлом году, 4 сентября, мне просто звонят из школы: «Слушай, Дин, тут набрался большой цыганский класс, ты не хочешь взять?» Я отвечаю: «Конечно, нет. У меня уже есть работа, я в Москве живу. О чём вообще речь?» Мне говорят: «А давай ты просто приедешь, поговоришь с директором, тебя же не убудет. Но только захвати, пожалуйста, на всякий случай СНИЛС, ИНН и документы об образовании. Мало ли, вдруг пригодится…»

Когда я ехала в школу, передо мной даже не стоял вопрос, переезжать или не переезжать. Я была уверена, что меня не возьмут: у меня же не педагогическое образование, я училась на социолога. В общем, приехала, поговорила с директором. Поговорила так, что спустя десять минут уже вела свой первый урок. Директор не был в курсе, что я ещё сомневаюсь. Говорил: «Ну смотри, насчёт зарплаты мы тебе пока сказать не можем, потому что она зависит от количества детей. У тебя же здесь нет жилья, да? Мы тебе сможем предоставить 10 тысяч на комнату…»

Наверное, на этом кураже, на ощущении, что сейчас начнётся что-то новое и интересное, я подумала: «Вау, круто!» В первый же день провела два урока. Потом поехала домой, собрала вещи, зашла по дороге в книжный магазин, купила кучу рабочих пособий и тетрадок, села в электричку и поехала. Неделю я жила у знакомой учительницы, а потом сняла квартиру.

«Ну что я за человек такой, я даже не могу отличить, здесь мужской туалет или женский»

Когда я только начала преподавать в цыганском классе, я слышала, как другие дети, проходя мимо нашего кабинета, могут сказать: «Фу, цыгане». И здесь важную роль играет значимый взрослый — учителя, родители. У нас было так. Я заметила, что дети очень сильно устают сидеть на одном месте и им нужна какая-то активность. Я организовала групповые игры на перемене: мы стали прыгать на прыгалке, играть в классики, резиночку, «Твистер».

Проходит неделя — к нам приходят другие дети и спрашивают: «Ой, а можно я следующий?» Проходит ещё три дня — и все дети прекрасно друг с другом общаются. Вместе бегают, выдумывают какие-то игры. Мне кажется, важно создавать пространство для общего интересного взаимодействия, где все будут на равных.

Самое главное — это совместные праздники. Когда дети видят, как другие выступают, готовятся к какому-то мероприятию и показывают себя с лучшей стороны. Несколько моих детей участвовали в танце на последнем звонке. Естественно, пока они репетировали, они со всеми подружились, вместе переживали перед выступлением, испытывали какие-то общие эмоции — это же круто. Или как-то мы сделали пластилиновый мультик, и все офигели — и учителя, и дети. Потому что никто ничего подобного не делал. А тут какой-то цыганский класс, который на отшибе находится, вот так вот о себе заявил.

Что меня больше всего удивляет в моих детях — это невероятная тяга к учёбе, которая проявляется, несмотря на все сложности

Как-то зимой у нас был такой случай. В школу детей обычно отвозит школьный автобус — не совсем из табора, им нужно пройти 2,5 километра. И в один день на дороге была какая-то авария, автобус опоздал на 50 минут. Дети обычно приходят сильно заранее — и тогда они ждали автобус 1,5 часа на морозе 25 градусов. Ни один ребёнок не ушёл, представляете? Когда они приехали, замёрзшие, спустя час после начала уроков, то первые 15 минут просто отогревались, прилипнув к батареям. И когда я читаю в комментариях, что цыгане не хотят учиться, не хотят работать, «их устраивает их жизнь, зачем им помогать», я просто вспоминаю, каких усилий моим ученикам стоит просто добраться до школы зимой.

Что касается родителей, конкретно в этом таборе многие из них сами неграмотные и очень из-за этого страдают. Одна молодая женщина, у которой уже пятеро детей, как-то сказала: «Ну что я за человек такой, я даже не могу отличить, здесь мужской туалет или женский. Разве это жизнь? Я такого для своих детей не хочу».

Но то, насколько они включены в школьную жизнь ребёнка, по моим и по их меркам — это максимум. Они не помогают детям с домашним заданием — просто потому, что не могут. Но они будят детей в школу, собирают их, покупают тетрадки и всё необходимое. Для нас это звучит как что-то очевидное и естественное, но, например, в первом классе нужно купить рабочие тетради «Школа России», которые стоят 3 тысячи рублей. А если у тебя несколько детей, ты живёшь на пособие или на то, что сам напопрошайничаешь или сдашь в металлолом? В таком случае взять и потратить 3 тысячи рублей на тетради — по-моему, это верх включённости в учёбу ребёнка, которую только можно представить. Так что нужно всегда помнить про контекст.

«Дети часто не знают, что такое самолёт, что есть другие страны, что Земля круглая»

У меня есть подруга Ира Белоусова, которая руководит фондом «Одинаково разные», он помогает инофонам (людям, которые приехали в Россию из бывших союзных республик. — Прим. ред.) в Калужской области. Я просто пришла к ним и говорю: «Ира, я хочу сделать что-то подобное для цыган». У них уже была хорошая отработанная система поддержки детей в образовании — мы её просто чуть-чуть переделали. Ира подсказала, что то, что придумала я, работать не будет, и показала, как сделать лучше.

Мы предлагаем всем школам Калужской области, в которой учится больше 20 цыганских детей, проводить для них дополнительные занятия — по два раза в неделю, после обычных уроков. Сейчас у нас есть уже пять таких школ, в каждой из них три учителя будут вести эти занятия и получать за это надбавку — 5 тысяч рублей. Программа рассчитана на три ступени: 1-й класс, 2–3-й и 4-й. Параллельно в октябре мы планируем провести курс повышения квалификации на 36 часов. Три учителя, администрация и директор каждой из этих пяти школ должен будет его пройти. Курс будет состоять из нескольких блоков.

• В первом антрополог и специалист по цыганской культуре расскажет о цыганах, их расселении, быте, традициях и особенностях. Очень важно, чтобы учителя не видели в детях только проблему — что они им показатели снижают. Чтобы они знали, что это действительно удивительный народ с очень богатой культурой, со своими традициями, фольклором, интересными праздниками.
• Второй блок будут вести два учителя, психолог и директор школы из Пензы. У них очень успешный многолетний опыт обучения цыган, директор занимается этим 35 лет. И замечательные показатели: дети оканчивают 9 классов, многие и 11. За 35 лет не было ни одного случая, чтобы ребёнок попал на учёт в ПДН или детскую комнату милиции. Они поделятся своими наработками и методиками.
• Третий блок курса — это нейропсихологические занятия. Они очень важны, потому что у цыганских детей, выросших в таборе, большие сложности с концентрацией, с переключением с одного вида деятельности на другой. У них просто нет привычки учиться, складывать буквы, они не могут долго заниматься умственной работой. Занятия помогут эту привычку выработать.

Ещё мы сейчас пишем учебники для дополнительных занятий. О чём они будут? Дело в том, что у цыганских детей, которые живут в таборах, есть такая проблема: у них очень фрагментарные, узкие знания об окружающем мире. Дети часто не знают, что такое самолёт, что есть другие страны, что Земля круглая, что она вертится вокруг Солнца. Мы построили учебники таким образом: там есть блоки «Космос», «Континенты и страны», «Города» и так далее. То есть структура учебника выстроена в соответствии с запросами детей.

Пока над проектом работает команда друзей и единомышленников. Например, иллюстрациями, вёрсткой и корректурой занимаются мои подруги и знакомые. Бесплатно. Главный методист — моя хорошая подруга, учительница с 20-летним стажем. В течение года она приезжала ко мне каждую неделю, чтобы помогать с материалами к урокам.

Точно так же со всеми лотами на «Планете»: просто какие-то очень хорошие люди, наши друзья или друзья друзей, отдали свои книги или предложили услуги. По большей части всё работает на энтузиазме, потому что денег Министерство образования не дало, с бюджетом у нас очень тяжело. Я из своих денег плачу части методистов, чтобы они что-то разрабатывали. Есть сбор на «Планете» и миллион рублей, который нам нужно как-то найти.