«Какая ты дура, мой ангел!»: что русские классики писали любимым женщинам
«Какая ты дура, мой ангел!»: что русские классики писали любимым женщинам
Нежные и не очень истории любви, забавные прозвища для возлюбленных, страсти и страдания. В нашей подборке — русские классики и отрывки из их писем любимым женщинам.
1. Александр Грибоедов и «душка»
Грибоедов и его жена Нина Чавчавадзе провели вместе лишь несколько недель. Вскоре после свадьбы драматург уехал в Персию в качестве посла и не вернулся оттуда. Зимой 1829 года толпа взбунтовавшихся фанатиков напала на русское посольство — убиты 37 человек, в том числе и Грибоедов. Тело писателя было изуродовано так сильно, что опознали его только по шраму на кисти левой руки, полученному в прошлом на дуэли. За две недели до трагических событий, будто предчувствуя гибель, он писал Нине.
«Душенька. Завтра мы отправляемся в Тейран, до которого отсюда четыре дни езды… Однако, душка, свадьба наша была веселее, хотя ты не шахзадинская дочь и я не знатный человек. Помнишь, друг мой неоцененный, как я за тебя сватался, без посредников, тут не было третьего. Помнишь, как я тебя в первый раз поцеловал, скоро и искренно мы с тобою сошлись, и навеки. Помнишь первый вечер, как маменька твоя и бабушка и Прасковья Николаевна сидели на крыльце, а мы с тобою в глубине окошка, как я тебя прижимал, а ты, душка, раскраснелась, я учил тебя, как надобно целоваться крепче и крепче. А как я потом воротился из лагеря, заболел и ты у меня бывала. Душка!..
… Прощай, Ниночка, ангельчик мой. Теперь 9 часов вечера, ты, верно, спать ложишься, а у меня уже пятая ночь, как вовсе бессонница. Доктор говорит — от кофею. А я думаю — совсем от другой причины. Двор, в котором свадьбу справляют, недалёк от моей спальной, поют, шумят, и мне не только не противно, а даже кстати, по крайней мере не чувствую себя совсем одиноким. Прощай, бесценный друг мой, еще раз, поклонись Агалобеку, Монтису и прочим. Целую тебя в губки, в грудку, ручки, ножки и всю тебя от головы до ног. Грустно.
Весь твой
А. Гр.»
Декабрь 1828, Казбин
2. Александр Пушкин и «ангел»
Наталью Гончарову поэт встретил на балу в декабре 1828 года. Спустя пару месяцев он попросил ее руки и не получил определенного ответа: мать Натальи считала, что 16-летняя барышня еще не готова к браку. Только весной следующего года Гончарова сказала заветное «да».
Венчание состоялось в конце февраля 1831-го. В момент обручения кольцо Пушкина упало на пол, затем у него погасла свеча, он побледнел и сказал: «Все — плохие предзнаменования!» Тем не менее прославленный поэт и первая красавица прожили вместе вплоть до смерти Пушкина в 1837 году и постоянно вели переписку.
Вера Нащокина, жена близкого друга Пушкина, вспоминала: «Надо было видеть радость и счастие поэта, когда он получал письма от жены. Он весь сиял и осыпал эти исписанные листочки бумаги поцелуями».
«Въезд в Москву запрещен, и вот я заперт в Болдине. Во имя неба, дорогая Наталья Николаевна, напишите мне, несмотря на то что вам этого не хочется. Скажите мне, где вы? Уехали ли вы из Москвы? Нет ли окольного пути, который привел бы меня к вашим ногам?.. Болдино имеет вид острова, окруженного скалами. Ни соседей, ни книг. Погода ужасная… Прощайте, повергните меня к стопам вашей матушки; сердечные поклоны всему семейству. Прощайте, прелестный ангел. Целую кончики ваших крыльев, как говаривал Вольтер людям, которые вас не стоили».
Октябрь 1830, Болдино
«Теперь, мой ангел, целую тебя как ни в чем не бывало и благодарю за то, что ты подробно и откровенно описываешь мне свою беспутную жизнь. Гуляй, женка, только не загуливайся и меня не забывай. Мочи нет, хочется мне увидать тебя причесанную à la Ninon, ты должна быть чудо как мила. Как ты прежде об этой старой к… не подумала и не переняла у ней ее прическу? Опиши мне свое появление на балах, которые, как ты пишешь, вероятно, уже открылись. Да, ангел мой, пожалуйста, не кокетничай».
Октябрь 1833, Болдино
«Какая ты дура, мой ангел! Конечно, я не стану беспокоиться оттого, что ты три дня пропустишь без письма, так точно, как я не стану ревновать, если ты три раза сряду провальсируешь с кавалергардом. Из этого еще не следует, что я равнодушен и не ревнив… Письмо твое очень мило; а опасения насчет истинных причин моей дружбы к Софье Карамзиной очень приятны для моего самолюбия… Пишу тебе в Ярополец, где ты должна быть с третьегодняшнего дня. Кланяюсь сердечно Наталье Ивановне, целую тебя и детей. Христос с вами».
Май 1834, Санкт-Петербург
3. Фёдор Тютчев и «милая кисанька»
Поэт познакомился со своей первой женой Элеонорой Петерсон в 1826 году в Германии. Позже молодожены приехали в Россию, где сразу полюбили его избранницу. О ней писали: «Она всё еще молода, но такая бледная, хрупкая, с таким печальным видом, что ее можно принять за прекрасное видение. Она умна и, мне кажется, с некоторым притязанием на остроумие, что плохо вяжется с ее эфирным видом; ее муж — маленький человек в очках, весьма некрасивый, но хорошо разговаривает».
«Милая моя кисанька, вот я и в Веймаре, куда прибыл сегодня около 3 часов пополудни. А ты, что поделывала ты в этот час? Приехала ли ты в Мюнхен? Я не буду совершенно спокоен, пока не получу ответа на свой вопрос. Кроме землетрясения, нет такого несчастья, которого я бы не вообразил случившимся с тобой… Я видел, как твоя карета перевернулась бессчетное количество раз. Как неблагоразумно разлучаться и как мы бываем наказаны за разлуку тревогой… Твои словечки: „мой миленький“, „маленький уродец“ и пр. и пр. непрестанно звучат у меня в ушах и призывают к тебе. Ах, боже мой, как можно быть таким старым, таким уставшим от всего и в то же время чувствовать себя ребенком, отнятым от груди? Мне совершенно необходимо твое присутствие, чтобы я мог переносить самого себя. Когда я не являюсь существом горячо любимым, я становлюсь самым жалким существом. И потом, я нахожу очень смешным писать к тебе. Это все равно если бы я запел вместо того, чтобы говорить… Доброй ночи, моя милая кисанька».
Сентябрь 1841, Веймар
4. Фёдор Достоевский и его «милый, честный идол»
После публикации романа «Игрок» Достоевский вдруг заговорил о новом тексте, главный герой которого — пожилой и больной художник, много переживший, потерявший родных и близких, — встречает девушку Аню. Конечно, писатель намекал на Анну Сниткину, его преданную стенографистку.
Сниткина вспоминала:
«– Поставьте себя на минуту на ее место, — сказал Достоевский дрожащим голосом. — Представьте, что этот художник — я, что я признался вам в любви и просил быть моей женой. Скажите, что вы бы мне ответили?
Лицо Фёдора Михайловича выражало такое смущение, такую сердечную муку, что я наконец поняла, что это не просто литературный разговор и что я нанесу страшный удар его самолюбию и гордости, если дам уклончивый ответ. Я взглянула на столь дорогое мне, взволнованное лицо Фёдора Михайловича и сказала: «Я бы вам ответила, что вас люблю и буду любить всю жизнь!»
Сыграли свадьбу, прожили рука об руку 14 лет, несмотря на страсть к азартным играм и мучения Достоевского. В письмах он осознает свою зависимость: постоянно признается Анне, что проиграл все деньги и что любит ее и детей бесконечно.
«Милый мой голубчик, радость моя Анечка (с Соничкой и Мишкой), цалую вас всех троих (если надо) крепко, а тебя, Аня, 50 раз. Что ты, милый голубчик? Как ты время проводила? Здорова ли ты? Из ума ты у меня не выходила. Приехал я без четверти четыре. Что за день! Что за виды дорогою!.. Анечка, милая, радость ты моя! Всё это время об тебе буду думать. Береги себя! Умоляю тебя, цалую тебя. Голубчик мой, как я раскаиваюсь: давеча я был такой нервный, так сердился, кричал на тебя. Ангел ты мой, знаешь, как я тебя люблю, как обожаю тебя. Люби только ты меня. До свидания, милая. До вторника, наверно. Цалую тебя миллион раз и обожаю навеки, твой верный и любящий».
Ноябрь 1867
«Милый друг мой Аня, вчера получил 2-е крошечное письмо твое, от 9 июля, и спешу, не дожидаясь наших сроков, тотчас тебе ответить. Дело в том, что письмо твое произвело на меня тяжелое впечатление… Анька, идол мой, милая, честная моя (зачеркнуто слово), не забудь меня. А что идол мой, бог мой — так это так! Обожаю каждый атом твоего тела и твоей души и цалую всю тебя, всю, потому что это мое, мое! До свиданья — а когда оно будет! Напиши все подробности (хоть всё-то и скроешь). В каком платье ты была? Становлюсь перед тобой на колени и цалую каждую из твоих ножек бесконечно! Воображаю это поминутно и наслаждаюсь. Анька, бог мой, [не обидь]. Детей благословляю, цалую, говори с ними обо мне, Аня! Еще раз цалую тебя, да каждую минуту тебя цалую и даже письмо твое, это самое, 2-е, целовал, целовал раз 50.
Твой весь Ф. Достоевский».
Июль 1876, Эмс
5. Антон Чехов и «крокодил души»
Они были обречены на отношения на расстоянии: он лечит туберкулез на юге Крыма, она — актриса МХАТа, которая живет спектаклями, аплодисментами, бенефисами и шампанским на богемных вечерах. Они — Антон Чехов и Ольга Книппер.
В 1901 году писатель и актриса тайно поженились и старались быть вместе вплоть до его скорой смерти в 1904-м. Злые языки утверждали, что Ольга Леонардовна намеренно вышла замуж за писателя, чтобы получить главные роли в его пьесах и обеспечить своего якобы любовника Немировича-Данченко репертуаром. Но Чехов любил ее беззаветно и в письмах изобретал самые неожиданные комплименты и ласковые обращения.
«Ты пишешь: „Ах, для меня всё так смутно, смутно“… Это хорошо, что смутно, милая моя актрисочка, очень хорошо! Это значит, что ты философка, умственная женщина… Дуся моя, целую тебе ручку — и правую, и левую. Будь здорова и не хандри, не думай, что всё для тебя смутно. До свиданья, Оля моя хорошая, крокодил души моей!»
Сентябрь 1900, Ялта
«Милая, славная, добрая, умная жена моя, светик мой, здравствуй! Я в Ялте, сижу у себя, и мне так странно!.. Дуся моя, ангел, собака моя, голубчик, умоляю тебя, верь, что я тебя люблю, глубоко люблю; не забывай же меня, пиши и думай обо мне почаще. Что бы ни случилось, хотя бы ты вдруг превратилась в старуху, я все-таки любил бы тебя — за твою душу, за нрав. Пиши мне, песик мой! Береги твое здоровье. Если заболеешь, не дай бог, то бросай всё и приезжай в Ялту, я здесь буду ухаживать за тобой. Не утомляйся, деточка… Конфеты, которые дала мне твоя мама, я ем до сих пор. И ей поклонись.
Твой Antoine».
Октябрь 1901, Ялта
6. Владимир Маяковский и «кашалотик»
Л. Ю. Б. — инициалы Лили Юрьевны Брик, которые были выгравированы на кольце, подаренном Маяковским. При вращении кольца образовывалось бесконечное «люблю». До конца жизни Маяковский любил Лилю, писал ей, мучился, а она говорила: «Страдать Володе полезно, он помучается и напишет хорошие стихи».
«Лиска, Личика, Лучик, Лиленок, Луночка, Ласочка, Лапочка Деточка, Солнышко, Кометочка, Звездочка, Деточка, Детик Любимая Кисанька, Котенок. Целую тебя и твою испанку (вернее, испанца, потому что испанок я никаких целовать не хочу). Посылаю тебе всякую мою ерунду. Улыбнись, Котик. Даже шлю известинскую чушь. Вдруг хихикнешь! Целую тебя».
Февраль 1923, Москва
«Дорогой мой, родной и милый Кашалотик. Я ужасно, ужасно по тебе скучаю. Горюю, что не могу ехать сегодня на дачу. Но Рощин чуть не заплакал при моем отказе. Завтра жду тебя на Водопьяном. Если еще не буду, позвони мне.
Весь твой Щен».
Июль 1924, Москва
7. Владимир Набоков и «обезьянысч»
Американская эссеистка Стейси Шифф писала о супругах Вере и Владимире: «Набоковы и приходили, и уходили вдвоем. Как правило, в одиночку на людях Набоков почти не появлялся. Супруги были не только неразлучны, у них и мысли сливались: и на бумаге, и в общении. У них и дневник был один на двоих. В записной книжке каждого присутствуют оба почерка; набоковским начинаются записи с одного конца, Вериным — с другого».
Они могли бы встретиться еще в Петербурге до революции, но судьба их свела в 1923 году, в эмигрантском Берлине, и прожили в браке они 52 года, до смерти писателя.
Из нежных обращений Набокова к жене можно составить словарь: «воробышко», «Гесперида», «мой обезьянысч», «тюфка», «тушкан», «муренька», «скунксик», «родимысч», «кустик», «кутиш», «мотылёнок». И это не всё!
«Сейчас около двух, и вот, Козлик, пишу тебе. Козлик мой, мне так больно, что не ты первая слышала мой рассказ и что вообще этот вечер был без тебя… Рассказик я в понедельник передам в „Руль“, там перепишут его на машинке, и я сразу пошлю тебе манускриптик. „Говорят, что страданье — хорошая школа. Да, это так. Но счастие — лучший университет“. Хорошо? Это написал Пушкин. Козлик мой, счастье мое, — где ты? Я тебя так сейчас люблю, мое милое… Ложусь спать, немножко устал. Аккуратненько всё кладу в шкап, ничего по комнате не валяется. Бесконечно люблю тебя».
Июнь 1926, Берлин
«Мой нежный зверь, моя любовь, мой зелененький, с каждым новым бесписьменным днем мне становится всё грустнее, поэтому я тебе вчера не написал и теперь очень жалею, прочитав о лебеди и утятах, моя прелестная, моя красавица. Ты всегда, всегда для меня тиргартенская, каштановая, розовая. Я люблю тебя. Тут водятся клопики и тараканы… Сейчас вошла Еленочка и с невинным лицом спросила, где находится Фламандия. Ах, мое счастие, как мне нестерпимо без тебя. Ты моя жизнь. Трудно будет выдержать приближение к анхальтерову вокзалу. Ты деньги получила? Милое мое, как я тебя целую…
В».
Май 1930, Прага
Обложка: Ink Drop / Shutterstock / Fotodom; Орест Кипренский, Иван Макаров / Public domain