В издательстве «Росмэн» вышел сборник Аси Петровой «Кто что скажет — все равно» — это рассказы о жизни и проблемах современных школьников. Причем проблемы эти далеко не всегда нравственные. Как и все обычные дети, герои книги задаются самыми земными вопросами. Например, смеются над туалетным юмором и размышляют, прилично ли это делать. И если нет, то почему.

Когда у нас в школе один мальчик на уроке пукнул, все смеялись. Просто умирали от хохота. Он, кстати, сам сначала посмотрел на нас испуганно, а потом засмеялся. А Марина Станиславовна, учительница литературы, которая меня не любит, разозлилась. Она сказала: «Что смешного?» И почему-то посмотрела на меня. И хотя у меня почти всегда готовы ответы на её вопросы, тут я не нашёлся что ответить. Я просто перестал смеяться. С трудом, но перестал.

Паша в тот день в школу не пришёл, обсудить было не с кем, так что я вернулся домой и спросил у папы его мнение. Папа занимался работой и совсем не хотел делиться мнением.

— Ну пап, — приставал я.

Папа сидел за компьютером и звонил по двум телефонам.

— Ну что? — Папа как раз набрал номер и включил громкую связь.

— Как ты считаешь, пуки — это смешно?

Папа оцепенел. Стало тихо. Его деловой партнёр как раз снял трубку и услышал меня.

— Уйди, — произнёс папа замогильным голосом, и я понял, что ему совершенно не смешно.

Поскольку с папой ничего не вышло, я пошёл к маме. Я знал, что она много знает про пуки. Она рассказывала, что всё время пукала, когда была мною беременна и у неё был большой живот.

В общем, я зашёл на кухню, сел на стул и стал наблюдать за тем, как мама варит борщ. Суп был уже почти готов, но мама всё ещё хлопотала, добавляла приправы, пробовала. Когда она поднесла ко рту очередную ложку с горячим супом, я спросил:

— Мам, а пукать — это смешно?

Мама слегка подавилась супом, кашлянула и сердито сказала:

— Что ты глупости говоришь! Прямо под руку!

На следующий день после того, как мой одноклассник пукнул, мой другой одноклассник — Коля — придумал специальный трюк. Он как-то сжимал ладони, между ладонями скапливался воздух, и получался такой звук, как будто кто-то пукнул. Ну и на каждом уроке Коля изображал эти пуки, весь класс сходил с ума от хохота, а учителя сердились, недоумевали, в конце концов вычислили Колю, выгнали из класса и долго вели с ним воспитательные беседы.

Смысл бесед заключался в том, что пуки — это не смешно. Почему не смешно, учителя так и не объяснили

— Но почему не смешно? Ведь на самом деле смешно! — Я шёл из школы вместе с Пашей, и мы рассуждали. —Ну потому, что… Ну это как описаться… Вроде как неприлично, потому что… Вернее, нет, это как бы не смешно, потому что указывает на какую-то, — Паша задумался, — аномалию!

Я посмотрел на него в упор, и мы оба расхохотались.

— Ага, пукнул — это, конечно, аномалия! — смеялся я. — Ну, я не знаю, может, просто звук смешной?

— Абсолютно обычный звук.

— Ну, значит, это и впрямь не смешно. А все, кому смешно, просто дураки. Вот ты сам, когда пукаешь, ну, в одиночестве, ты ржёшь?

Я опять захохотал. И хохот не проходил.

— Вот видишь… Почему-то смешно, только когда другие…

Так мы с Пашей ничего и не выяснили, а вечером мы с родителями поехали на машине за продуктами. Я хотел сам выбрать себе большие чипсы, мама вечно покупала не те. Папа был не в духе и постоянно огрызался на маму. И ещё заодно мне припомнил, как я ему подпортил деловую беседу.

— Да не обращай на него внимания, — весело говорила мне мама. Она всегда подтрунивала над папой, когда он злился. — Папа наш сноб, его пуками не рассмешишь.

И тут у меня в голове что-то щёлкнуло.

— А кто такой сноб? — спрашиваю.

— Ну-у… — Мама взяла с полки хлопья. — Это тот, кто всем портит веселье. Не даёт посмеяться над пуками, например.

— Я не сноб! — Папа вдруг резко обернулся и выронил банку с горошком. — И никому я не порчу веселье!

— Тогда признай, что пуки — это смешно, — сказал я.

Папа отвернулся. Домой мы ехали молча. И вдруг мама случайно пукнула. Пукнула на всю ивановскую. Мы с папой молчали. Я боялся его разозлить. Мама смущённо сказала:

— Извините, пожалуйста, не удержалась.

И вдруг папа как захихикает. И я вслед за ним. А вслед за нами засмеялась мама.

— Вы же говорили, что пуки — это не смешно! — ухохатывался я.

— Конечно, не смешно! — веселился папа.

— Абсолютно не смешно! — выдохнула мама сквозь смех.

«Ну и ладно, — подумал я. — Значит, иногда можно посмеяться над тем, что абсолютно не смешно. И это очень даже весело!»

Я встал в очередь к кофейному автомату и вдруг увидел перед собой её. Нашу учительницу по литературе. В последнее время я решил, что будет лучше, если я попытаюсь вести себя с ней более естественно и раскованно. Я подумал — может, мы станем друг другу больше нравиться и напряжение постепенно рассосётся. В другой раз я бы тихо дождался, пока она возьмёт кофе и уйдёт. Или ушёл бы сам. Кофе можно выпить на любой другой перемене. Но тут — была не была: я чуть склоняюсь и громко говорю: «Здравствуйте, Марина Станиславовна!» Она оборачивается и сдержанно мне улыбается. Я тоже улыбаюсь. Отличное начало.

Кофейный автомат работает медленно. Мы с Мариной Станиславовной стоим вполоборота друг к другу и ждём. Пауза длится. Надо о чём-то говорить. Я спрашиваю:

— А мы в пятницу будем на уроке сочинение писать, да?

Вообще-то вопрос глупый, потому что я и так знаю про сочинение. И она знает, что я знаю. Тем не менее любезно отвечает:

— Да. Только не в двадцать пятом кабинете.

Я радуюсь: появилась новая тема. Загадочный кабинет, о котором я ничего не знаю, а значит, можно задать нормальный, неглупый вопрос. И я спрашиваю:

— А в каком?

Вопрос доставляет мне такое удовольствие, что я просто млею: у меня с Мариной Станиславовной светская беседа! Про кабинет! Точнее, про номер кабинета.

— Я пока не знаю. Ближе к пятнице скажу. Но ты передай ребятам, чтобы у двадцать пятого никто не ждал.

Вот так поворот! Теперь она ещё и просит меня что-то кому-то передать! Я вроде как её поверенный… Ну или почти. От восторга я краснею и говорю:

— Будет исполнено!

Реплика дурацкая, но не дурная. К тому же учительница снова мне улыбается. Это отличный знак. Мы сближаемся. На самом деле не так уж она мне и не нравится. Она хорошая. Только меня не любит…

Вдруг она говорит:

— Кстати, Витя, я хотела тебе сказать: твоё эссе о Пушкине мне очень понравилось. Приятно было его прочитать. Я чуть не подпрыгнул до потолка. Вот это да! Вот это да-а-а-а!

Тут и кофе подоспел. Она взяла свой стаканчик, сказала: — Ну всё, покидаю тебя.

А я в ответ, всё ещё думая про эссе, как выпалю: — Ура-а-а!

В тот момент она уже сделала несколько шагов к выходу и обернулась, смерила меня ироническим взглядом.

— Ой, я не то хотел… Я не это имел в виду… Ну, не в смысле ура, что вы…

— Ну да… — Она как будто колебалась. — Но прозвучало это… И она ушла. А я остался стоять. И думать… о том, что я полный идиот.

Слова не давали мне покоя. Целый день я гадал, как бы исправить косяк. Ведь разговор шёл как по маслу!

Это ж надо было так облажаться в самом финале. Я думал и думал, хотел ей всё объяснить, потом решал, что это глупо, потом снова собирался с духом, а потом случайно наткнулся на неё в коридоре. Ну идём мы почти бок о бок, она поворачивает голову и говорит:

— Я узнала — в пятницу будем в тридцатом кабинете.

— Ясно, — говорю я. Набираю в лёгкие побольше воздуха, и: — Надеюсь, вы не приняли всерьёз моё «ура»?

Марина Станиславовна замахала на меня руками:

— Витя!

Я почувствовал, что в очередной раз выставил себя идиотом, и попробовал снова реабилитироваться:

— Просто…

И тут мне вдруг пришло в голову, что ведь на самом деле я и правда не хотел стоять рядом с ней перед кофейным автоматом, на самом деле мне и правда было неловко, на самом деле я и правда хотел, чтобы она исчезла, на самом деле я был рад, когда она взяла наконец свой кофе и…

Я смотрел на учительницу разинув рот, не зная, что сказать.

— Витя, я тебя поняла, — сухо произнесла она.

— Хорошо. Я замолчал. А что тут ещё скажешь? Она меня действительно поняла…

Иллюстрации: Алиса Юфа