1 января 2020 года в России должны стать обязательными новые федеральные государственные образовательные стандарты. 22 декабря заслуженный профессор МГУ и член совета при президенте РФ Александр Асмолов направил письмо в СПЧ, в котором поставил вопрос о вотуме недоверия министру просвещения. Мы поговорили с Александром Григорьевичем о реакции на его обращение и об образовании будущего.

Александр Григорьевич, почему вы написали это письмо в СПЧ?

Я считаю, ФГОС в нынешнем виде — страшный риск для детей и учителей России. Этот стандарт неприемлем в ситуации изменившегося мира. Он превращает детей в роботов, неспособных принимать самостоятельные решения. Стандарты необходимо менять, их нужно обновлять, но предложенный проект не должен быть принят.

В новой редакции стандартов опираться надо на методологию проектирования, на методологию нашей школы, школы Выготского. То, что делает министерство, полностью лишает стандарты продуманности, цельности, методологического дизайна.

10 декабря на Совете при Президенте Российской Федерации по развитию гражданского общества и правам человека я поделился с президентом тревогой о последствиях, к которым приведет внедрение стандартов в нынешнем виде. Президент ответил, что разделяет мои опасения, и спешка с введением стандартов — это опасная ситуация для школьного образования.

Со стороны Минпроса на письмо в СПЧ и заседание Совета реакции пока не последовало: это значит, что административный скоростной забег по внедрению стандартов продолжается.

Но даже когда здравый смысл говорит, что бессмысленно идти на танк с ножом, я всё равно иду, потому что когда сделано всё возможное, надо делать невозможное.

Что вы думаете, куда мы движемся, к какой школе?

Будущее — сад расходящихся тропинок Борхеса. У меня ощущение, что сейчас появляются новые форматы образования. Школы переводятся с греческого как «досуг». Школа станет досугом опять. Она выйдет из закрытых пространств.

Знаете, что такое одаренный ученик? Это ученик, который учит учителя. Нас ждет образование будущего — пространство парадоксов

Когда миры Кэролла, миры Поттера, миры Толкиена становятся порталами, они ломают стереотипы. И если бы кто-то меня спросил «Что будет?», я бы сказал вслед за Мамардашвили: образование будущего — образование «фонтанирующей спонтанности».

Образование будущего будут делать иноходцы. Они не будут ходить строем, они не будут рабами шовинистской или дрессурной психологии — они будут действовать в мире, где не существует театр Хичкока под названием «Министерство просвещения РФ».

Я последнее время грежу идеей Фридмана. Был ученый Александр Фридман, умер в 1925-м году, спорил с Эйнштейном, у него были замечательные ученики — Гамов и Ландау, но Фридман умер в возрасте Пушкина. Ему принадлежит теория космогенеза, в которой в определенных гравитационных условиях появляются частицы, что содержат целые миры.

В каждом из нас упакована Вселенная. Сотни вселенных, геологическая модель. Личность — это частица Фридмана. Личность упаковывает вселенные и избавляется от них, когда меняется. Отсюда мой любимый термин — «преадаптация». Она опережает изменения. Существуют совершенно новые пространства. Человек потому является мерой всех вещей, что он сам не имеет меры. И в этом смысле любые финалистские концепции поведения — проигрышны.

Как говорил советский педагог и психофизиолог Николай Бернштейн: «Живое отличается от неживого тем, что только живое способно плыть против течения». Вся наша наука и человек — код непредсказуемости. Для меня разработка концепции преадаптации и есть шаг в будущее, в сад Борхеса.

В школах появятся новые, неизвестные нам, пути развития. Человек приходит в настоящее не прямо из прошлого, а строит своё настоящее, как реализацию образа будущего. Обсуждая будущее, я трансформирую и переделываю настоящее и потому мечта важна. Уверен, что будущее за вариативным образованием. Не альтернативное, а вариантное, непредсказуемое, без шаблонов. Сегодня — дорога необычности и спонтанности.

А изменились современные дети? Они готовы к этому?

В 2019 году исполнилось 50 лет, как я преподаю на факультете психологии МГУ. Раньше мне достаточно было сказать студентам «ударим автопробегом по разгильдяйству» из Ильфа и Петрова или «Давайте не будем размазывать кашу по столу» из Бабеля, и я видел улыбки. Сейчас же я вижу непонимание — меняется ценностное пространство, которое охватывало раньше разные поколения. Что стоит за этим, нам предстоит понять — сужение это или изменение смысла. И понять, стоит ли переживать или просто четко понимать, что происходит смена эпох, болезненная, если мы ее не понимаем.

Встает уникальная проблема кода поколений. Мы ищем те или иные формы общения, которые выходили бы за шаблонные схемы коммуникации, говорили о великом, и при этом говорили непринужденно и легко. Не появилась в такой бы форме гуманистическая психология и группы встреч, разнообразные тренинги, ­­– если бы в самом теле культуры были возможности воспроизводить логику, которую гениальный Карл Роджерс, у которого мне довелось учиться, называл «сбрасывающей маски».

Мы всегда в социальных ролях, всегда в шекспировской фразе «Весь мир театр, а люди в нем актеры», но часто имеем в виду, что мы актеры. Я же говорю о том, что мир — театр и театрализация жизни — уникальная возможность высвобождения смыслов.

Даже постановка вопросов говорит, что мы находимся в рамках тех или иных шаблонов

Урок — это монологическое авторитарное закрытое пространство коммуникации. Я не упрекаю сегодняшнее бытование урока, но если вы вспомните, когда это было в классические времена, когда беседовал Сократ — урок был другим.

Если вспомнить разные тайные общества пушкинского времени, то это были пространства коммуникации, когда людей объединяло родство душ. У нас в мире мало мест, где мы можем поговорить по душам. Да, они существовали еще недавно: лет 30-50-60 назад, как говорила Анна Ахматова, когда резко пошли процессы миграции и возникли так называемые «кухонные разговоры». Это было замечательно и счастливо.

С Леонидом Жуховицким мы пытались создавать такие группы, в которых люди объединялись бы по родству ценностей, родству мотивов и, главное, родству душ. Эти пространства замечательный психолог, блистательный Адольф Хараш называл «пространства открытого общения». Когда общение происходит не на уровне значений, не шаблонами, не сгустками информации, а на уровне «личностных смыслов» — personal sense.

Советский психолог Алексей Леонтьев говорил, что наука от искусства отличается тем, что она передает холодное равнодушие значений, а искусство — это трансляция личностных смыслов, того, что значит мир для меня. И задача писателя, поэта, художника, музыканта — преодолеть холод и равнодушие значений и перекинуть смыслы, себя, сделать личностный вклад в другого.

Я имею в виду смысловое переструктурирование, когда Архимед вдруг говорит «Эврика!», когда химик Кекуле видит во сне обезьян и открывает бензольное кольцо. Нам нужны вот такие смыслы, а не только значения, которые иногда не выскажешь. Которые неуместны под светом социальных прожекторов на площадках МГУ, Президентской Академии РАНХиГС или Вышки — придется подумать, насколько речь соответствует Хиршу.

Именно в среде свободного общения в науке и чаще в искусстве происходят перфомансы, происходит прорыв или то, что мой любимый Мераб Мамардашвили называл «фонтанирующая спонтанность». Её можно найти и на лекции, и на уроке, если вы мастер. Когда Мамардашвили преподавал в 1970–1971 году у нас в аудитории, где теперь я читаю лекции, он подходил к нам и говорил «Если вдруг вы что-то припишете Канту и Декарту, то бойтесь услышать их слова: „Простите, я не о том говорю“, — ведь мы им приписываем задачи, которые решаем сами».

Когда Мамардашвили, Лурия, совершенно другая психология и наука, вводили нас в эту фонтанирующую спонтанность, мы не стыдились быть футуристами, как Бурлюк или Хлебников, сказать странное, сказать необычное.

Моя любимая фигура в истории культуры — шут или трикстер. Шут в ситуации «пан или пропал» реализует стратегию выбора иначе, чем социальная группа. Социальная группа всегда выберет статус-кво, стратегию сохранения, а шут выберет, по Карлу Юнгу — «необщие пути решения».

Шутовство — это свобода не задаваться мыслями «где цензура?», «где научное сверх-я», «а вы читали?», «вы в том правы», «вы учли, что сказал мистер Питкин», свобода сказать, что эрудиция — враг фантазии, враг воображения.

Чем более человек эрудирован, тем у него сложнее с фонтанностью и творчеством

Речь о самом мышлении: в нем огромное количество стереотипов, шаблонов, они нам мешают. Мы попадаем в заезженную лыжню мысли и из нее не выскакиваем.

Как же всё-таки из неё можно выскочить?

Появляются новые конструкты, которые, как мемы, гуляют по сознанию подрастающего поколения. Конструкты homo sapiens или homo ludens, homo geimer, homo prospectus или то, что я придумал пару дней назад, — homo netman. Но как только вы видите конструкт, вы по-другому начинаете распоряжаться своим воображательным мышлением.

Психолог Александр Лурия рассказывал, как придумывал с Эйзенштейном сцены «Броненосца Потемкина». Другой гений науки, Николай Бернштейн, создатель теории движения, термин «биомеханика» взял из работ Мейерхольда. Сюда же отнесем скрябинское цветное видение.

Развития идей трансдисциплинарности можно достичь, когда идет гибридизация линий науки, искусства, бизнеса. Я спрашиваю студентов «Кем был Выготский?» И психологом, и дефектологом, и мыслителем.

Иными словами, хотите породить новые смыслы, хотите найти прерванные латентные полеты, хотите, чтобы идеи пробивались сквозь асфальт — сделайте для них «лабораторию жизни» по Юрию Лотману, а не только шарашку, где тоже могли появляться эти смыслы.

Фото: РИА Новости (Александр Натрускин)