15-летняя Мария (имя изменено) растет в религиозной семье. С детства она ходила в храм и в воскресную школу, а потом поняла, что делает это не по своей воле. Мария рассказала нам, как пытается найти общий язык с родителями и почему не может больше врать, что верит в Бога.

«С какой стати я должна отказываться от материальных благ, если рождена человеком?»

Мне десять лет, я стою в храме, слушаю пасхальную службу. Не знаю, откуда она взялась, но в одно мгновение у меня рождается яркая, сильная, даже дерзкая мысль, что я не хочу здесь быть. Всё больше и больше думаю о том, что не вижу смысла в происходящем. Теперь на каждое слово, высказанное на уроке в воскресной школе или на проповеди, я реагирую дурацкими едкими замечаниями в своей голове:

— Не сотвори себе кумира, помимо Бога.

— Блин, а как можно не поклоняться Алёне Швец?

Священник читает проповедь о том, как важно жить духовно, а не материально. Якобы материальное калечит душу человека, нужно отказываться от всего вещественного, ограничивать себя, жить скромно. Всё это время я мысленно веду с ним спор, на каждую фразу реагирую агрессивным, бунтарским выпадом: «С какой стати я должна отказываться от материальных благ, если я была рождена человеком? Почему я должна осуждать себя, если хочу вкусную еду, какие-то удовольствия? Пусть это и грешно, но это приносит мне радость. Разве это не хорошо?»

Не знаю, как это описать — наверное, похоже на попытку как-то себя оградить, отстраниться, доказать себе, что я другая. Видимо, у меня просто никогда не было вот этого взрослого, правильного, искреннего, осознанного чувства веры. Моя вера ни на чем не основывалась, поэтому так быстро пропала.

Когда ты рождаешься в религиозной семье, у тебя нет выбора, верить или не верить в Бога. Ты должен верить — это база, это норма

Раньше я ходила в храм и не видела в этом ничего плохого — раз все идут, значит, и я иду со всей семьей. Помню, мне было лет пять, я стояла на рождественской службе, и вдруг Евангелие запели на разных языках. Я всегда очень любила музыку, даже училась в музыкалке, но это пение — до сих пор одно из самых больших музыкальных впечатлений и теплых воспоминаний. Не знаю, воспринимала ли я это просто как красивую песню или действительно верила, что она может творить чудеса. В детстве, пусть не особо глубоко и осознанно, ты веришь в Бога, не задаешься никакими вопросами.

Сама я никогда не молилась. Но читала утренние и вечерние молитвы вместе с родителями, когда они заставляли. Часто бывало, что я сопротивлялась из-за лени, но они всегда ругались и в конце концов уговаривали. Я бы не сказала, что меня прям насильно заставляли читать Евангелие или какие-то рассказы по библейским сюжетам, но говорили, что это будет мне во благо.

Воскресную школу я воспринимала как кружок по интересам, а еще повод выбежать из храма — там было очень душно. Мы пели песни, разбирали детскую Библию, рисовали, читали стихи, отмечали праздники. Какое-то время мы даже учили английский. Для меня долгое время всё это вообще особо не ассоциировалось с религией: «Приду раскрашечки пораскрашиваю, с друзьями потусуюсь, мне там что-то про Бога скажут, и всё на этом».

«Я вижу, что у других детей нет крестиков, и меня накрывает мощное чувство стыда»

Постепенно я стала замечать, что, оказывается, не у всех так — не все ходят в храм, молятся и постятся. И это «не у всех так» хочется скрыть. В первый раз это произошло еще в детском саду. Мне всего пять лет, я вижу, что у других детей нет крестиков, и меня накрывает мощное, очень неприятное чувство стыда и неловкости: «Снять его, что ли? Но тогда родители будут ругаться». Постепенно я начинаю недоговаривать или открыто врать:

— Мы на выходных поедем в ТЦ с родителями.

— Да, мы тоже, — хотя, конечно, никакого ТЦ не будет, мы, как обычно, пойдем в храм.

Ладно, не говорить правду другим — еще как-то объяснимо. Но я не могла быть честной даже с собой. Недавно нашла дневник, который вела в девять лет. Там я делилась всеми своими переживаниями, секретами, распорядком дня, планами. В воскресенье такая запись: «Утром меня будил папа, и мы поехали по делам». Не понимаю, почему я написала «по делам»?

Почему даже в своем личном дневнике я не призналась, что мы поехали в церковь? Как будто мне перед собой за это стыдно

Мне было стыдно водить друзей в гости — у нас везде иконы. Или вдруг папа будет молиться? Уже в школе у меня появились одноклассники, у которых верующие родители. Причем они знали, что мои родители тоже верующие. И всё равно каждый раз, когда заходила речь о церковных праздниках или походах в храм, я отмалчивалась. Боялась, что услышит кто-то еще.

Помню, как-то после уроков иду с подружкой до дома. Она зовет погулять, но я не могу — мне нужно на вечернюю службу. Пытаюсь что-то ей объяснить в общих чертах, будто оправдываюсь, и стыд меня просто сжирает. В следующий раз я рассказываю о себе всё больше и больше, и со временем мне становится легче. Не могу сказать, что чувство стыда полностью пропало, но теперь я хотя бы иногда могу прямо говорить о своей семье.

«Есть только Бог, есть только Церковь, и только там будут говорить истину о мире»

Я ничего не говорила родителям о своих переменах, просто старалась как-то откосить от похода в храм. Я стала чаще заниматься учебой на выходных, болеть, крепко спать — настолько, что на службу не добудишься. Но года полтора назад произошла такая сцена: прихожу на кухню заварить себе чай, а там папа слушает какой-то классический рок, типа The Beatles. Папа спрашивает:

— Что есть хорошего из современной музыки?

Называю нескольких крутых исполнителей, в том числе рэперов, у которых качественные стихи.

— В этой музыке нет ничего духовного, осмысленного. В ней нет ценности.

Я уже хочу уйти, но папа продолжает:

— Искусство должно учить, наставлять на праведный путь, подавать пример.

Я тоже так думала, пока не прониклась творчеством одного режиссера. Он снимает эмоциональные фильмы по биографиям поэтов и писателей, у которых была сложная судьба, — Мандельштам, Довлатов. В одном из интервью он сказал: «Искусство никому ничего не должно». Эта мысль будто всегда во мне жила, но тут ее кто-то четко сформулировал, и я поняла, что так и есть.

— У каждого свое мнение, свои вкусы и своя правда. Каждый может любить то, что он хочет. И слушать такую музыку, которая ему нравится.

— Ты можешь что угодно думать, придерживаться каких угодно взглядов, но всё равно есть только одна правда — и это Бог. Есть только Бог, есть только Церковь, и только там будут говорить истину о мире.

Я не отвечаю прямо: «Я не верю в Бога», я не настолько смелая. Но мямлю что-то и дальше уже объяснить не могу, потому что тут же давлюсь слезами и соплями. Почему-то мне очень тяжело обсуждать религию, тем более свою веру, со взрослыми людьми — мгновенно плачу. Папа всё же разбирает, что я хотела сказать, и начинаются крики:

— Тебе промыли мозги! Это всё от лукавого! В 16 лет в подоле принесешь по итогу!

Последняя фраза меня особенно задевает. Неужели он правда теперь так меня оценивает?

Радикально с тех пор наши отношения не изменились, но теперь у нас не прекращаются споры. Любой бытовой разговор превращается в конфликт отцов и детей. Допустим, как-то папа по второму кругу смотрел какой-то фильм про священника, а мне очень хотелось включить документалку про Бродского. Папа уступил мне телевизор, но остался в комнате. Когда фильм закончился, он спросил: «Ну и как тебе? Ты в курсе, что Бродский — предатель?» Я могу включить не тот фильм или просто забыть помыть кружку — всё закончится фразой: «Это потому, что ты живешь не духовной жизнью».

Каждый раз думаю о том, что ссоры можно было бы избежать, что я слишком остро реагирую. Понимаю, что моим родителям неприятно точно так же, как и мне. И обычно наши ссоры ничем не заканчиваются. Мы просто расходимся и делаем вид, что ничего не было. Но я всё больше чувствую какое-то отдаление. Изменилось мое ощущение себя в семье, как будто я стала чужой. У нас точно потеряно доверие. Мне повезло, что у меня очень хорошие друзья и педагоги — из-за них у меня нет чувства одиночества, им я могу рассказать гораздо больше, чем родителям.

Мне всегда казалось, что, раз мы семья, значит, мы должны вместе решать все конфликты. Ну и что, что я не верю в Бога, — это же просто взгляд на жизнь, а мы всё еще семья и любим друг друга. Это всё равно что не есть гречку — не убивать же меня после этого. Раньше я правда считала, что родителям пусть и тяжело будет смириться с моим отходом от веры, но они смогут. Выяснилось, что не смогут.

«Я никогда тебя не понимала»

Я рада за своих родителей — вера приносит им удовольствие, это их опора в жизни. Раньше меня раздражало, что все наши разговоры сводятся к Богу, сейчас же я стараюсь это принять, потому что для них это очень значимо. Но я понимаю, что религия до сих пор сильно меня триггерит. Иногда меня прорывает, и я начинаю много об этом думать, говорить, выражать в своем творчестве — в картинах, стихах:

Ненавижу купола и церкви,

Сигареты и людей.

Ненавижу край бессмертный,

Ненавижу хипарей.

Душ холодный,

Сон забытый,

Мятая страница дня.

Ненавижу блик избитый, что так важен для меня.

Мне так важно ровным счётом ничего и никогда…

Утро. Понедельник. Окна.

Завтрак мамин для меня.

Руки. Варежки. Одежда.

Буря, мусор, школа, сад.

5 людей и 7 частушек,

Вот бабулю хоронят.

Танцы, дряблые ботинки, семь картин и два стишка.

Всё осталось от дочурки,

Всё досталось для меня.

Я делаю это не совсем осознанно, оно как-то само выливается. Меня как-то спросили, знаю ли я, что в моих текстах есть богоборческие мотивы, и я посмеялась. Видимо, есть, раз люди их видят.

Возможно, было бы легче, если бы я просто соврала, что верю в Бога, но я так не могу. Я ощущаю это на примере с искусством. Искусство — центр моей жизни сейчас, я всё свожу к нему. Для моих родителей точно такой же центр их жизни — Бог. И я осознаю, что никогда не смогу относиться к нему так же, потому что я не верю. Просто не верю, и всё, так получилось. Нельзя что-то доказать с научной точки зрения и прийти к вере, нельзя вычитать какой-то эпизод в Священном Писании и прийти к вере, нельзя заставить себя верить. Ты просто либо веришь, либо нет.

Когда я вижу, как сильно мои родители верят в Бога, я не начинаю верить больше, а, наоборот, понимаю, насколько мы разные

Я постоянно слышу: «Как можно не ходить в церковь? Ты что! Тебе что, сложно даже ради родителей?» Да, сложно. В церкви я физически ощущаю какое-то давление. Мне тошно оттого, что я должна верить, но не могу. Для моих родителей это странно: «Разве нельзя просто встать и пойти?» Нельзя, потому что за этим должно стоять намного больше, чем просто принуждение. Если бы я пришла в церковь и сделала вид, что верю, я бы проявила неуважение и к людям, для которых вера имеет значение, и к себе, и даже к Богу, потому что это было бы нечестно, неискренне.

Недавно мама сказала мне: «Я никогда тебя не понимала». Меня это очень задело. Я думала, раз меня больше не заставляют так часто ходить в храм, молиться, значит, ледники растаяли, жизнь стала налаживаться. Оказалось, нет. Я не до конца понимаю, что именно мне нужно сделать, чтобы мы с родителями поняли друг друга. Это очень сложно — я сама совершаю ту же ошибку, не всегда получается принять какое-то их мнение.

У меня не самые плохие отношения с родителями, я могу что-то обсудить с мамой, и она даже говорит, что я интересный человек. Это звучит глупо, но во мне всё равно живет страх, что она перестанет меня любить, если узнает обо мне еще что-то. Если мое неверие в Бога так изменило отношение родителей ко мне, вдруг какие-то другие мои взгляды, черты абсолютно отвратят их от меня.

На самом деле это расстраивает меня больше всего — невозможность быть понятой. Я бы хотела, чтобы меня целиком приняли и не надеялись, что я когда-нибудь переболею и поверю в Бога. Перестали спрашивать по вечерам: «Пойдешь завтра на службу?», рассказывать, как меня не хватало в воскресной школе. Меня убивает это чувство бессилия, когда я пытаюсь что-то объяснить, но уже заранее понимаю, что это не сработает, потому что правда одна — это Бог.

Обложка: © Иван Крамской / Public domain