Виктория Хогланд рассказывает, как начался её отдых с семимесячной дочкой и чужой курицей в саду. Не повторяйте ошибок Виктории: не пытайтесь успеть всё накануне отпуска.

Мы тут недавно собирались в отпуск. Я поняла, что когда упакуешь свои вещи и вещи семимесячного ребёнка, то сразу же после надо бросать всё и ехать на йога-ретрит в Индию, недели на четыре. И только потом уже в сам отпуск. Дело в том, что прошедший месяц мы провели без няни. И всё бы ничего, если бы не тонна свалившейся на меня работы.

Это круто, конечно, выглядит в Instagram: брать ребенка с собой на встречи, изображать супермать и ваять презентации по ночам, но на деле совершенно не здорово и по большому счёту неумно. Так что я к моменту отъезда находилась в легком истерическом трансе. Да, такое тоже бывает.

Как там у Алеси Петровны: «Собрала сумку, детей. Сама оделась в белое. Это очень тревожный знак вообще, когда мать двух маленьких детей одевается на прогулку с ними в белое. Или она собралась умирать, или сошла с ума и её надо усыпить уколом, чтобы она уже не мучила никого». У меня, правда, всего один ребёнок, но зато ещё есть глухой бульмастиф в старческом маразме и меланхоличный бордосс Джино. Ну и ещё по мелочи: всякие ёжики в саду, рыбки в пруду. И муж.

Сборы — это просто какой-то квест. Сначала, как нормальная мать, ты мысленно перечисляешь, что нужно взять с собой для ребёнка. Но список-то нужно апгрейдить примерно каждую неделю. А я взяла и загрузила в голову старую версию марта 2016 года. Машинально беру так, пакую те же летние вещи, что брала в Ниццу три месяца назад.

Не спрашивайте, где был мой мозг. Он, как говорилось в предыдущем посте, уже год в федеральном розыске и даже открыток не шлёт, такой засранец

И меня не смущало в тот момент, что из каких-то вещей Коринн давно выросла, что теперь надо брать с собой всякие кашки и перемолотые, прости господи, соцветия броколли (на вкус — вареная бумага). Что ей нравятся определенного типа бутылочки и уже появились любимые игрушки.

Наконец до меня доходит, что хорошо бы соотнести габариты собственного ребёнка с размерами одежды. Судорожно нахлобучиваю панамку ей на голову и оцениваю масштаб трагедии. Коринн уже начинает догадываться, что с такими сомнительными родственниками лёгкой жизни ей не видать и презрительно смотрит на меня, наморщив нос. В слишком маленькой сдвинутой на затылок белой тиаре она похожа на сердитого папу римского ростом семьдесят один сантиметр. Пытаюсь донести до неё мысль, что матерей не выбирают, альтернативы не предвидится, надо брать, что есть. Ребёнок, судя по лицу, в шоке.

Появляется Адри и строго спрашивает меня, упакован ли подаренный им купальник. Это тот самый случай, когда у твоего грудничка есть бикини Tommy Hilfiger, а себе ты торопливо стираешь и сушишь на батарее прошлогоднюю «беременную» футболку. Потом идёшь в магазин и небрежно роняешь через плечо: «Нам верх мал, дайте нам лифчик на 10 месяцев».

«Шхат, — Адри снова материализуется из ниоткуда — веет яй мишхин ваар зяйн май витте спяйкебрюк?». В переводе с тарабарского — это значит «Дорогая, а где мои летние белые джинсы?».

Я молчу и загадочно улыбаюсь. Мама всегда говорила мне, что в женщине должна быть некая недосказанность. Никогда не звони первой. Не демонстрируй любимому маску из голубой глины у себя на лице и на попе. Не сознавайся мужу, что его любимые белые брюки уже два часа яростно вращаются в стирке вместе с цветными обкаканными ползунками. И это — за час до отъезда.

Я стараюсь сменить тему. «Адри, — говорю восхищенно, — ты так похудел». И элегантно пячусь назад, как краб, чтобы заслонить собой стиральную машинку. Пять лет назад прокатило бы. Сейчас нет. Но муж спокоен. Это уже давно не свойство характера, а инстинкт самосохранения. Он предлагает вытащить остатки брюк из машинки, надеть их на шомпол для барбекю и закрепить, как флаг на крыше машины.

По его расчетам где-то в районе Люксембурга белые с разводами лохмотья приобретут необходимую сухость и даже разгладятся на ветру

Выезжать нам через час, а мне ещё нужно успеть принять душ, нарисовать на своем лице сверху новое, уже человеческое лицо, собрать свои вещи, уложить Коринн спать. Покормить через зонд Джино, который, как всегда перед нашим отъездом, устроил сухую голодовку. Проверить жива ли ещё наша собачья старушка Стива. Разбудить дочку, поменять памперс, ещё раз поменять, потом плюнуть на всё и украдкой помыть ребенка целиком в кухонной раковине. Затем убедиться, что муж ещё не сбежал от меня к флегматичной бездетной Лоннеке из массажного салона.

Пока я мечусь по дому, в сад забредает курица. Не спрашивайте. Породы «соседский каркающий урод». Это такой универсальный подвид, среди людей тоже встречается. Разведчик из стана врага! Куриного штирлица надо поймать и выкинуть к чертям собачьим. Если Джино неожиданно выйдет из депрессии и увидит её, то вполне может курицу поймать и сожрать. Тогда мы точно не уедем. Потому что во-первых, соседка отсудит у нас за павшего в бою урода дом или почку, не меньше. Во-вторых, нежная пищеварительная система Джино такую подставу никому не простит. Однажды я накормила его остатками цыпленка с приправами, и о том, что случилось потом, в приличном обществе лучше не рассказывать.

Поэтому я зубами хватаю сдержанно рыдающего Джино и руками кричу мужу, чтобы пришёл и спас нас всех. Тот уже бегает по саду и почему-то шёпотом орёт на курицу «Сидеть!». Коринн же, вмонтированная в свое автокресло, яростно стаскивает с головы тиару, швыряет оземь и автоматически запускает функцию «разогрев». Она занимает около трёх минут и предваряет основную программу «сопли, вой и ор».

Наконец курица выдворена из сада и все уселись в машину. Мы выдвигаемся во французскую деревушку Виттель. По дороге я шумно радуюсь, что мы выбрали отель, в котором есть такая дополнительная услуга, как ясли.

Я мечтаю. Видения мои смутны и беспорядочны. В них мелькает Пина Колада, массаж шиацу и сидение на траве с книжкой и чашкой кофе

Может, даже занятия йогой или ужин вдвоём. Честное слово, мне не нужно много: полтора-два часа на себя или на нас! И вот я уже нормальный женский человек, а не панда, расходующая банку тонального крема в день в бесплодных попытках замазать круги под глазами.

Но тут выясняется, что Адри ясли нам не забронировал. «Мы ведь семья, — тихо говорит он и голос его дрожит от слёз и гордости, — и я хочу двадцать четыре часа в сутки быть со своим ребёнком». Дальше я впала в состояние аффекта и личной неприязни, поэтому следующий диалог помню отрывочно. Воздух вокруг нас бурлил и выплёвывал непечатные слова. Но тут, как пишут в романах, случилось непредвиденное.

Наша семимесячная дочь, которая и чётких слогов-то ещё никаких не выдавала, вдруг посмотрела на меня, потом на Адри и обыденно, как нечто само собой разумеющееся, ясно произнесла: «Ммммм. Ма-ма. Мама.» И вид у нее такой, как будто она это всё месяцами готовила, репетировала и выжидала подходящий момент. Вот как сейчас, например, когда мама бьёт папу по голове стерилизатором для бутылочек. Насладилась произведенным эффектом, решила, что с нас хватит, отвернулась и скучно уставилась в окно.

И всё остальное вдруг стало совершенно неважно.

Фото: iStockphoto (AND-ONE)