11 июня на фестивале «Я живу — я учусь» мы провели эксперимент среди родителей. Каждый участник на несколько часов мог превратиться в школьника и вспомнить, что звонок — для учителя, и тут же узнать, что учиться можно не из-под палки.

Начало эксперимента — панамки из газет, тетрадки и ручки

Эксперимент начался в восемь часов вечера, после насыщенного фестивального дня. Несмотря на это, собралось много участников — во всяком случае, больше, чем мы планировали. Всем желающим мы раздали бейджи, дневники, тетрадки и ручки, распечатки с некоторыми правилами русского. Мы записали в журнал фамилии и имена участников и предупредили, что обязательным условием будет прохождение эксперимента до конца. Все согласились, и мы раздали им элемент школьной формы — панамки, сложенные из газет. Панамки попросили носить ровно и запретили снимать.

Кроме того, перед началом урока всем участникам и зрителям мы раздали анкету из 44 спорных вопросов. Её надо было заполнить дважды: до эксперимента и после.

Когда все заполнили анкеты, надели ровно панамки, а тетради и дневники сложили на край парты, прозвенел звонок. Все превратились в учеников, сидящих лицом к учителю и доске.

Первый урок: звонок для учителя

Участники стали учениками ещё до первого звонка. Волшебные вещи делает с человеком расстановка парт. Мы попросили помочь нам расставить столы и стулья «как в школе». Когда дело было сделано, каждый занял своё место.

Я несколько раз пытался сбить настрой собравшихся, предлагал им выпить чаю, погулять, поговорить о прошедшем фестивальном дне — практически безрезультатно. Даже заполнив анкеты, они продолжили сидеть на местах и ждать звонка. Первый урок я старался провести, как в обычной школе.

Я был строг, не шёл на диалог, вёл по намеченному плану урок, не допуская отклонений. За смех журил, за непослушание отбирал дневники.

У многих участников, по их признаниям уже после эксперимента, возникло ощущение дежавю, будто бы они вернулись в милые детские дали и глядят на происходящее своими взрослыми глазами.

Это был урок русского языка. Мы разбирали правописание «-ться», «-тся» и «-ца» (читай: «ца, ца, ца» — прим. автора). Ученики скучали, испытывали кто антипатию, а кто и более сильные чувства к учителю, пытались найти смысл происходящего и не находили его.

Урок закончился, звонок прозвенел — но прозвенел он только для учителя. Мы дописали предложение, что-то вроде «Миша и Настя любят учиться в школе», и я задал к следующему уроку пройти теорию правописания «тоже», «также», «чтобы». На втором уроке нас ждала контрольная.

Второй урок: парты парами и творчество вместо диктанта

Второй урок тоже начался по звонку. Но за перемену парты встали иначе, парами друг к другу лицом, шапки из газет ушли в утиль. Я стал мягче и дружелюбнее, учеников стал называть не по фамилиям, а по именам. Я стал позволять себе шутки и небольшие эксперименты. Мы оказались в мягкой школе, а дистанция между учителем и учеником стала гораздо меньше, чем Китайская стена.

Некоторые родители подумали, что вот она и есть, та самая альтернативная школа, которую они ищут или хотят создать: с играми, шутками, менее формальным подходом к образованию. При этом методологически, идеологически я особо ничего не поменял: поставил иначе парты да включил хорошего учителя.

И мы писали контрольную. Но я объявил в начале урока, что писать готовый текст про весну и цветущие осины скучно и менее эффективно, чем самим что-нибудь сочинять. Поэтому ученики по очереди и по желанию диктовали друг другу предложения, которые постепенно вырастали в единый текст и в каждом из которых должна была присутствовать орфограмма на правописание либо ца-ца-ца, либо проблемных союзов.

Здесь уже реакции участников эксперимента разделились: одни почувствовали воодушевление, другие продолжали скучать.

Третий урок: свобода, но в обозначенных границах

Второй урок закончился по звонку, а для третьего звонок оказался не нужен. Как и парты, дневники и журнал. Остались стулья, для тех, кто захочет посидеть, и тетрадки-ручки, если кому-то понадобится что-то записать. Мы с Яной (старшей ученицей НОСа, перешедшей в девятый класс) объявили параллельные занятия — студии: я литературную, а она музыкальную. Ученики должны были обязательно присоединиться к одной из них.

Главную роль продолжал исполнять преподаватель. Мы ставили перед собой определённые цели — и доверить их ученикам, которые априори менее опытны и сознательны, чем мы с Яной, мы не могли. Звонков уже не было, но мы, ведущие студий, следили за соблюдением временных рамок, ведь важно не нарушать расписание. На занятие у нас было всего полчаса.

Работа закипела. Получив инициативу и возможность свободно высказываться, выражать себя, мы сочинили текст песни — четыре куплета, а ребята из музыкальной студии — музыку

Работа не была доведена до совершенства. По-моему, ни один из участников моей студии не удовлетворился результатом, но в целом мы его достигли, как впоследствии говорил кто-то из участников, коммуникативные и творческие навыки здесь прокачивались очень быстро.

Четвёртый урок: каждый может выбирать

Здесь мы убрали все границы, какие только можно было убрать: лишили преподавателей привилегированного положения и решающего голоса, доверились ученикам, предоставили им возможность самим определять, чем они хотят заниматься, сняли временные рамки.

Никаких звонков, разумеется, не было. Мы созвали всех на общий сбор, сели в круг и стали обсуждать, кто что хочет делать.

Мне показалось примечательным, что за предыдущие два часа никто (совершенно никто) из испытуемых не восстал против рамок, которые мы ставили, и не предпринял серьёзных попыток их нарушить или раздвинуть. Никто не сказал: «Я не хочу писать с вами стихи», «Я не стану записывать эти предложения контрольной, потому что не вижу в этом смысла», «Я не хочу носить панамку из газеты». Никто не говорил: «Я хочу играть в конструктор или столярничать». Всего из протеста был только смех на первом уроке и просьба одного из участников выйти в туалет, встретившая отказ.

В углу комнаты в открытом доступе лежали книги, игры, разные инструменты и материалы, но никто за два часа не обратился к ним. Впрочем, вру: на музыкальной мастерской несколько вещей со склада использовали для извлечения звуков — но всё же их использовали именно в рамках, в тех границах, которые были заданы ведущим студии.

Когда мы собрались в круг и решали, что каждый будет делать, большинство участников решили довести песню до конца и снять клип. Кажется, только пять человек (включая меня) захотели работать над своими проектами. Это совещание привело нескольких человек в замешательство такого рода: а что мы должны делать, что нам надо выбрать, какие у нас теперь задачи?

Песня и клип получились яркими, зажигательными, крутыми! Даже сидевшие в сторонке заразились настроением певших. Разумеется, люди были мотивированы, разумеется, они понимали, что это не-совсем-по-настоящему. Да и сработала структура эксперимента. Многие оказались впервые в свободном творчестве, ещё сработал эффект короткой дистанции — работать над общим проектом было интересно, это был эмоциональный и творческий всплеск.

Но при всех сказанных (и других возможных) оговорках заметной была инертность участников — имею в виду их готовность следовать за учителем-руководителем, а если его нет, то искать его и предпочитать общие проекты своим. Взрослые сами оказались в ситуации расшколивания.

Уверен, что если бы эксперимент длился не несколько часов, а хотя бы неделю, многие бы отказались от какой бы то ни было работы и впали в безделье

А если бы он продолжался месяц, полгода, год — они, преодолев этап безделья, перешли бы к этапу самостоятельной работы. Основная часть эксперимента завершилась, когда был закончен клип — по решению большинства участников. После короткого перерыва они повторно заполнили анкеты, и мы перешли к обсуждению.

Опрос и его результаты

Ответы в анкетах доказали эффективность эксперимента. 79% опрошенных изменили своё мнение хотя бы по одному вопросу. При этом лишь в четырёх вопросах данные до и после эксперимента совпали полностью. Мы не ставили цели изменить чьё-то мнение, мы хотели предоставить взрослым доступ к разным системам образования, дать им возможность побывать на месте детей и посмотреть на их реакцию.

Практически все родители считают, что дети могут участвовать в создании правил в школе. Представления родителей балансируют на тонкой досточке между желанием предоставить ребёнку максимально возможные права и свободу — и страхом за него, за его будущее, стремлением контролировать.

Важным моментов остаётся собственный школьный опыт родителей: школа плоха, хочется иначе, но как именно иначе, не совсем ясно, поэтому приходится ориентироваться на школу, отрываться от неё страшно.

Родители убеждены, что быть самостоятельным важнее, чем быть грамотным, успешным ребёнку вырастать необязательно, а невежественным — не так уж и страшно. Во многих важных чертах они вверяют будущее детей в руки самим детям.

Эксперимент я готовил вместе со взрослым участником новой образовательной среды Аней Румянцевой и Яной Павловой, не очень взрослым участником, перешедшим в девятый класс.

Мы ни в коем случае не претендуем на универсальность результатов эксперимента и опроса: он проводился в особенной среде, на образовательном фестивале, и выборка его невелика. Но на мой взгляд, выводы в целом масштабируются, и их можно принимать к сведению.