Соцсети демонстрируют нам, каким должно быть материнство. Мы смотрим на постановочные фото с мирно спящими новорождёнными и на мам, которые уже из роддома выписываются посвежевшими и готовыми к новой беременности. И разве может быть по-другому? Журналист и мама Ольга Шапкина рассказывает, как она пережила послеродовую депрессию.

Мы с мужем долго шли к родительству. С момента, когда мы поняли, что хотим ребёнка, до рождения сына прошло три года и три неудачные беременности. Поэтому беременная сыном я чувствовала себя хрустальной вазой и грезила о том, как буду плакать от умиления, когда буду разглядывать его пальчики и ушки.

На деле оказалось всё кардинально по-другому. Ведь я не мечтала о рутине, замкнутом круге домашних забот и одиночества. Об этом у нас не принято говорить. Все вокруг из всех горнов трубят о том, как весело быть мамой младенца. Как это круто и вообще удивительно.

А ещё у нас закрывают глаза на послеродовую депрессию. Типа её нет. А если кто-то посмел употребить это словосочетание — он сразу становится нюней, которому нечем заняться, кроме как в депрессии впадать. Иди займись делом, депрессуешь тут.

В общем, на третий день после выписки сын перестал спать днём. Ну как перестал, спал по 15 минут. Потом начинал плакать. Ночью просыпался дважды на поесть. Я не могла отойти от него ни на шаг. Как только я отворачивалась, чтобы сходить в туалет, я слышала плач. Я не могла расчесаться, помыть полы, сварить обед и поесть. Потому что сын плакал и требовал моих рук. Муж работал за городом: уезжал в семь утра и приезжал в восемь вечера. Мама была за 400 километров от меня. Все оказались далеко. О подругах и говорить нечего. Бездетные и незамужние (некоторые), они просто покинули меня, решив, видимо, что со мной теперь не о чем поговорить.

Через несколько дней я стала понемногу сходить с ума. Сын на одной руке или на груди у меня, в другой руке ложка, тряпка, зубная щётка. Что угодно, чем на тот момент я могла заниматься. Ночами подключились колики, более-менее нормальный сон ликвидировался. Муж приезжал с работы голодный и уставший (работал физически), надолго вечерами его не хватало, максимум искупать сына и дать мне его на кормление. Потом забрать и убаюкать, если он не уснёт во время еды.

В общем, картина маслом: общения нет, на себя времени нет, поспать — ну у многих родителей с поспать проблемы, так что это не особо важно. Во время уличных прогулок присесть банально на скамейку я не могла, потому что сын спал только в едущей коляске. Не едет коляска — не спит сын, кричит, плачет, но не спит. То есть во время прогулки перекусить или почитать — нет!

Через две недели после родов (а у меня было экстренное кесарево) меня второй раз прооперировали — аппендицит. И вот я оказалась с четырёхкилограммовым ребёнком на руках и с порезанным животом с двух сторон. С синяками под глазами, худющая, желающая сесть в уголок и начать раскачиваться. Где была моя идиллия? Почему не предупредили о том, что вместе со сказкой родительства приходит кошмар? В общем, я столкнулась с жалостью к себе. С гигантской. Я плакала постоянно. Я не плакала, только когда спала.

Я не могла и панически боялась остаться с ребёнком дома одна: когда он кричал, я хотела выйти в окно. Или отправить его туда

Я могла накричать на него (на месячного ребёнка, как будто он что-то понимал). Но я оставалась, потому что другого выхода не было. Я потеряла контакты с людьми. Не по своей воле, таковы обстоятельства. До материнства я была очень общительной. Я всегда с кем-то общалась: по телефону, лично, на работе (я журналист), в переписке. А тут — вакуум. И голова моя поехала.

Я обратилась к психотерапевту. Благо моя голова дошла до того, что сама я не справлюсь, а ребёнок должен расти у нормальной матери, а не у поехавшей. С того момента началась моя война, которая только вот-вот сдаёт свои позиции и сходит на нет. Я признала и приняла факт того, что у меня не вышло весёлого и розовоединорогового первого года моего малыша. И дело было во мне. Я жалела себя за невозможность в любой момент сорваться с места и куда-то пойти, поехать, веселиться. Добавлю, что родила я в 27 лет. Я поняла, что не повзрослела для материнства, но менять ведь что-то было поздно и пришлось взрослеть экстренно.

Сейчас моему сыну год и десять. Он ходит в сад на четыре часа в день. Много умеет сам: есть, обуваться, ходить на горшок, пить из кружки, говорить много слов, играть самостоятельно около 40 минут. Я вышла на работу и уже не чувствую того удушливого вакуума. Я люблю, когда мы с ним дома вдвоём. Мы строим башни и ворота, через которые катаем машины. Мы лепим печенье и печём пироги. Мы надеваем фартуки и моем шваброй пол. Мы строим замки из песка и играем в футбол. Я спешу к нему после обеда, отработав свои шесть часов с девяти утра, чтобы скорее обнять и рассмотреть его пальчики, потому что раньше я потратила слишком много времени на жалость к себе. Больше у меня этого времени нет. Потому что пальчики слишком быстро растут.

Случаются дни, когда мне слишком тяжело. Когда сын капризничает весь день из-за погоды или зубов. Когда его невозможно заинтересовать чем-то и он не слезает с рук. Под вечер мне снова хочется плакать, жалость к себе не отступает насовсем. Но спасает меня мысль о том, что если я заплачу, заплачет и он, жалея меня. Поэтому я беру себя в руки и успокаиваюсь.

Я не хочу, чтобы он плакал. Я люблю его всем сердцем. Он — моё продолжение. Наше продолжение

Он уникальный, интересный, смешливый, мягкий, тёплый и пахнет солнышком и ветром. Он мой сын. И я очень его люблю.

Дети растут быстро. Время расставляет по местам всё. Но я сделала вывод, что нельзя игнорировать симптомы, которые могут говорить о больших проблемах. Их надо решать, чтобы рядом с детьми были адекватные родители.