Вера 14 лет, она ненавидит школу, учительницу английского и заранее ГИА. Но всё это (как и нашим блогерам) не мешает ей каждый день писать заметку и участвовать во флешмобе «100 дней счастья». В издательстве «Самокат» выходит повесть Ларисы Романовской «Удалить эту запись?», которая заняла третье место в конкурсе «Книгуру» в 2016 году. Мы публикуем отрывок из книги.
Классчас у нас теперь называют «классчай»: напротив кабинета ОБЖ, где ВМ нас собирает, потому что обе англ группы в ее кабинет не влезают, теперь стоит кофейный автомат. На переменах все таскают оттуда стаканы с чаем и кофе. А там все очень горячее, сразу не успеваешь выпить. И на уроке ВМ всегда ругается на стаканчики, а на часе — нет. Ну вот, теперь у нас «классчай».
Это, конечно, КД придумал. Все-таки не зря я в него когда-то влюбилась. Но это единственное хорошее за сегодня. Потому что все остальное — это домашка. И «впереди ГИА». И англ.
Англ. Англ. И снова англ. Иногда мне кажется, что, если я перестану думать о том, как я ненавижу англ и ВМ, у меня в голове будет пусто. Словно там не осталось других мыслей. Только рефлексы: домашка на завтра, погулять с Марсиком, ответить на комменты, помыть посуду, ответить на комменты, кино посмотреть — одна или с Лилькой. Или с мам. И опять комменты. И сквозь это ползут ядовитые мысли про англ, как табачный дым.
Одиннадцатый факт обо мне: я никогда не курила, и мне не нравится запах.
Двенадцатый факт: и я никогда не была в Икее. В Париже я тоже никогда не была, но это никого не волнует. А когда я говорю про Икею, все так удивляются.
За окном ветрище дикий. Мне даже страшно смотреть в окно. Вижу, как прыгают бельевые веревки вместе с простынями и прищепками, и такая жуть берет. Сразу кажется, что меня тоже может унести ветром. Но надо пойти с Мар- сиком. Он уже кладет лапы мне на колени и ругается. Он так рычит, что кажется, что он мне говорит: «Вер-р-р-ра!»
ДЗ на завтра по био!!! Не то, что на сайте!
***
Так странно, что я час назад писала про англ и био, про «Икею», простыни. Глупость такая. Как будто я не я.
Прошел час, а я как будто сейчас другой человек. Как будто из квартиры вышла одна Вера, а вернулась другая. Версия Веры 2.0. Как-то так. Ничего не случилось. И именно поэтому я теперь другая.
Меня сейчас чуть не убило деревом.
Меня сейчас чуть не убило дерево.
Я не знаю, как правильно, я набираю эту фразу, у меня дрожат руки, но я все равно попадаю по нужным кнопкам. А могла бы сейчас лежать прямо на асфальте с проломленной головой мертвая. И уже ничего бы не было.
Я сейчас опять перечла свой предыдущий пост. Он такой глупый. Он мог бы быть моим последним постом.
Может, это судьба?
Я только что избежала смерти. Марсик рванул поводок, я дернулась, упала. Пропахала кучу листьев, заляпалась как свинья, хотела его обругать. А тут треск. Громкий скрип. И дерево, под которым я раньше стояла, вдруг наклоняется вбок. Как зуб, который сейчас выпадет. Так же резко.
Как в мульте или в фильме, но по-настоящему.
Моя собака спасла мне жизнь.
Это тоже как в фильме. Как будто я героиня и у меня только что была инициация. Я чудом избежала смерти, и теперь мне надо как-то действовать. Это, конечно, детский сад — думать, что раз тебя спасли, то ты особенная.
Но я все равно особенная. Сама для себя. Я головой понимаю, что я чувствую, а словами объяснить очень трудно. Слова мелкие. А страх был глубокий.
Я сейчас сижу на кухне и хомячу все подряд: гречку, эклеры, котлеты, глазированный сырок. Как будто я выжила не случайно, а после какой-то катастрофы. После цунами? Или не успела на разбившийся самолет. И мне теперь надо набираться сил.
Адреналин. Отходняк такой.
Со мной так было однажды: мы с Лилькой смотрели кино про то, как один парень манипулировал людьми в инете и доводил их до суицида, потому что ему самому было слабо суициднуться. И у этого фильма очень мощный финал. Жесткий, как пощечина. Как не знаю что. Мне потом странно было, что мы выходим из зала, что в туалете очередь. А в холле на полу попкорн рассыпан. Я это все видела как продолжение кадров фильма. Не могла переключиться.
И мы потом пошли на фуд-корт и там что-то ели. Я тогда тоже ела как не в себя, как будто не понимала, голодная я или уже нет. Сейчас тоже не могу понять. Наверное, это из-за страха.
Так глупо. Я могла умереть. И я не помню, о чем я думала за секунду до того.
Это я вру. На самом деле помню, но мне стыдно. Я ругалась на Марсюшу матом. Он очень больно дернул поводок.
Моей последней мыслью могли бы быть матерные ругательства. А последней записью — всякая глупость.
Надо Марсюше вкусного дать. Он герой. Спас меня. Хоть он у нас не альпийский спасатель-сенбернар, а метис боксера с ризеншнауцером. Метисы самые умные и верные!
Может, меня не просто так чуть не убило? Чтобы я все переоценила и стала жить иначе?
***
Я все время думаю о смерти. Какая-то я ненормальная.
«100 дней счастья»: Я жива.
***
Я хотела рассказать Лильке про дерево. Но не смогла. Не успела. Она меня первой начала грузить про своего отца, как обычно. Л всегда говорит: «Я с тобой, я рядом, я тебя поддержу», а потом, когда мне на самом деле надо выговориться, она начинает опять по сто раз гнать про своего папашу. Как будто нарочно. У меня нет отца, и я не знаю, каким бы он был. Такого, как у Л, я точно не хочу. Но как будто от того, что у меня нет отца, я какая-то особенно счастливая. Л так считает.
В общем, я сидела на кухне, точила все подряд, думала про дерево и про свою последнюю запись. А Л в домофон позвонила. Я не помню, мы договаривались, что она ко мне придет, или она сама захотела и пришла. У меня из-за дерева провал в памяти. Как будто меня им немного стукнули. Но мне у Л неудобно было спрашивать, договаривались мы или нет.
У Лильки нос был розовый — значит, плакала.
Я живу на семнадцатом этаже. Пока лифт приедет и вверх поднимет, можно заплакать и успокоиться. Или чуть не лопнуть, если надо в туалет. Или накраситься серьезно, не только помадой, но и подводкой. Или сделать запись в блог. Л плакала. Опять из-за отца.
Я его уже сама ненавижу за нее. Потому что Лилька после того, что у нее дома происходит, уже не Лилька.
Мы пили чай, и Л рассказывала про то, как он на нее орет и доскребается, а потом через пять минут к ней в комнату приходит с наивными глазами: «А как у тебя дела, доча?», как будто не он только что орал Л, что она тупая и ее правильно не возьмут в десятый.
Я пишу про Л, и мне кажется, что я сама как Л. Что я — это она. Она мне так про свою боль рассказывала, что как будто ей делилась. Если бы можно было сделать переливание радости, как крови, я бы отдала свою Лильке. Мне не жалко.
И зря она думает, что, если у меня нет отца, мне никто не жрет мозги столовой ложкой. Мама после родительского собрания точно так же мне жужжала про ГИА, англ и десятый класс. Как будто, если я пойду после девятого в другую школу, это будет самая страшная вещь на свете. Я не знаю. Я, после того как выжила, к этому по-другому отношусь. К этому — в смысле, к смыслу жизни.
Но я не успела рассказать Л про дерево. Я начала про то, что завалить ГИА — это не самое страшное, но дальше уже сама Лилька говорила. Про то, как это подло и мерзко, как она ненавидит отца, потому что она беспомощная и ей деться некуда, он это знает и все равно так поступает, и про то, как я ее поддерживаю. И мы обе плакали.
Мы пили чай с эклерами и со слезами. Я Лильке об этом сказала, и она начала ржать. У нас с ней теперь новый мем такой.
Мне кажется, это столько раз было уже, когда Лилька ко мне приходит, и мы пьем чай, и треплемся обо всем, про одноклассников, про то, как мы выглядим, или Лилька начинает про сестер рассказывать, что Динарка отмочила в детсаду и что Алсушка написала в сочинении. Там невозможные косяки, то, как третьеклашки пишут эти сочинения. Вроде не смешно, а когда рассказываешь, то смешно. И про папашу Лилькиного можно придумать, как его тупизмы оборжать.
«Как в школе дела, доча?»
«Я взорвала школу, папочка». «Ну молодец, доча».
Такие плоские шуточки, на уровне младшей группы детсада, но они очень помогают. Когда ты уже хохочешь, как-то глупо плакать.
Мы с Лилькой решили, что в любой ситуации можно или плакать, или ржать. Мы будем ржать. Как та девочка из анекдота, которая до сих пор бегает в каске и смеется.
Потом Л сказала, что пора забирать Динарку из сада и Алсушку с продленки. И шнуровала ботинки и одновременно жевала эклер. Он у нее торчал изо рта, и Марсик чуть с ума не сошел. А у него с печенью плохо. Ему совсем нельзя сладкое. Но он же Марсик и герой (хотя Л так и не узнала, почему герой).
В общем, была картина Репина «Кормление моей собаки эклером через рот». Я сфоткала, запостили у Л быстренько. И она побежала за Динаркой в сад. В тот самый, куда ходили я, Л, КД, Пашка и Катька Муравьева, с которой мы с Л дружили одновременно по разные стороны.
Странно вспоминать.
Я дружила с Катькой, и Лилька дружила с Катькой, но между собой мы не дружили. А в пятом классе Муравьева переехала на улицу Пестеля, ушла в другую школу, и мы с Лилькой начали друг другу рассказывать, как мы без нее скучаем. И тогда подружились. А как сейчас Муравьева живет, я не знаю.
Наверное, если бы она была здесь, Лилька бы к ней ходила, а не ко мне. Потому что они в одном доме раньше жили. В общем, как-то грустно про это думать. А так Муравьевой нет, и мы подруги.
Потом Марсика затошнило эклером. Я за ним убирала и думала, что я сегодняшний вечер запомню навсегда. Не только из-за того, что меня чуть не убило деревом. А из-за разговора с Лилькой.
Мне кажется, что мы у меня на кухне говорим без перерыва. Что это не много разных разговоров, а один долгий бесконечный разговор. Разговор-сериал, бесконечный, как лента в фейсбуке. Вроде смешно, а иногда — о смысле жизни. Я не знаю, как будет, когда мы с Лилькой вырастем. Как было с Катькой Муравьевой, когда я думала, что лучше нее у меня подруги нет.
Хочу в будущее. Не вырасти, а посмотреть, как там будет со мной, с Л. Вообще со всеми нами. С человечеством. И сдам ли я эти чертовы ГИА нормально.
***
Дождина такая. Марсик дошел до своих кустов, а потом сам повернул обратно. Порядочная собака, понимает, что мне холодно и чаю хочется. В осени самое паршивое, что она наступает, обязательно. Это как с возрастом.
Жалко, что нельзя прожить по кругу: семь лет, десять, тринадцать, пятнадцать и опять семь… Молодеть вместе с весной. Завидую Марсюше адски: мне по этой дождине в школу и обратно, а он будет спать на моей кровати. Как будто он — вершина человеческой эволюции. Будто это собаки заводят людей.
***
Отец Лильки подарил ей айфон. Просто так. Она принесла в школу. А потом опять придет ко мне и будет рыдать о том, какая она несчастная обиженка и как ей папочка жить не дает. А я опять буду жалеть. Овца.
Вы действительно хотите удалить эту запись? Да.
