«Медляки со слишком крепкими объятиями». Обратная сторона «дружбы» детей и вожатых в летних лагерях

Сейчас в медиа и соцсетях активно обсуждают скандал вокруг Летней экологической школы. Поводом для обсуждения стал подкаст «Ученицы» журналистки Насти Красильниковой, которая расследовала многолетнюю историю домогательств к детям в ЛЭШ. Наш блогер Алена Громова вспомнила свою историю. К сожалению, с похожим сюжетом.

Девочки из первого отряда

В 90-е годы, учась в школе, я ездила отдыхать в детский лагерь — от одной большой и серьезной госструктуры. Когда я слышу рассказы своих ровесников о жизни в летних лагерях, то понимаю — в нашем лагере правила были очень строгие. Бегать в ларек в соседней деревне, курить за отрядом, да даже просто нарушать режим дня — все это было не нормой, как у всех, а настоящим преступлением.

Да, кто-то курил, кто-то в магазины бегал и в карты играл — но делали это очень-очень тихо. Если тебя ловили — исключали из лагеря, а родителям на работу отправляли рапорт. Но было в нашем лагере еще кое-что. Вот на это «кое-что» как-то не сильно обращали внимание.

Сотрудников для работы в лагере набирали из «головной» госструктуры — в ней были и врачи, и повара, и разного рода технические специалисты, и административный персонал. Вожатые-юноши приезжали из профильного учебного заведения, это всегда были второкурсники (то есть ребятам было в среднем по 19-20 лет). Девушек-вожатых брали из пединститута.

Молодых людей всегда приезжало гораздо больше, чем девушек — они работали вожатыми, физруками, худруками, диджеями. Сидели на КПП и охраняли лагерь, кем-то работали на кухне — в общем 19-20-летних ребят в лагере было много. А девочек-студенток, напротив, мало. И все они были довольно скромные — на смены приезжали обычно отличницы с идеальными характеристиками — те, кто сдал сессию досрочно. Но еще в лагере были мы — девочки из первого отряда, нам было по 14-16 лет.

«С пионерками не заигрывать»

«С пионерками не заигрывать» — так перед каждой сменой администрация лагеря инструктировала тех самых второкурсников из профильного вуза (об этом они сами потом нам рассказывали). Согласитесь, не совсем серьезное предупреждение? Оно скорее подогревает интерес к теме. То есть эти парни изначально приезжали на смены с определенным любопытством: «Что это там у них за пионерки такие?»

К слову, неформальные отношения детей и вожатых в лагере очень быстро складывались сами собой. Несмотря на строгую дисциплину, у нас была очень творческая атмосфера: конкурсы, занятия, много спорта, дни Нептуна, диджейство на дискотеках — во всем этом участвовали и дети, и взрослые. И все между собой очень быстро знакомились и начинали по-дружески общаться.

Никого не смущало, если «пионерки» из первого отряда приходят в гости к вожатым из десятого

А потом на дискотеке эти же вожатые приглашают «пионерок» на медленные танцы и танцуют далеко не на пионерском расстоянии. Хотя нет, кое-кого это всё же смущало — тех самых немногочисленных студенток из пединститута. Но тогда все думали, что девушки просто завидуют — вот, мол, потенциальные женихи не обращают на них внимания.

Не смущало такое общение и нас, школьниц. Это же лагерь! Взрослые и дети на «ты», тусить с вожатыми-студентами на равных — круто!

Медляки со слишком крепкими объятиями

Например, мне 14. Мы с подругой дружим с вожатым из младшего отряда, ему чуть больше 20 лет. Часто ходим к нему в гости, просто болтаем, сидя на спортплощадке или даже в вожатской, играем с его подопечными. Нам с подругой это льстит — взрослый и симпатичный парень столько времени с нами проводит! Значит, мы крутые, а все девчонки и даже другие вожатые нам завидуют.

Ко мне этот юноша явно проявляет больший интерес, чем к моей подруге: ничего преступного, но то, как он прижимает меня к себе, когда обнимает на прощание, или вдруг начинает слишком часто прикасаться во время разговора, как он любит поправлять сережки у меня в ушах, говорит само за себя. И мне, к слову, это не нравится, скорее напрягает. Мне-то 14, и одно дело просто общаться со взрослым студентом (ну круто же!), а другое — переходить какие-то границы (такого опыта у меня еще нет). Но сказать что-то типа «Друг, стоп, давай без этого» неловко.

На следующий год активные знаки внимания оказывает уже вожатый моего отряда. Тоже симпатичный молодой парень, веселый и открытый. Даже слишком открытый: он мог, например, прийти к нам в палату перед отбоем (нормальная практика для вожатого) и делиться какими-то личными историями, часть из которых были довольно интимными (а вот это уже не ок). Мы в 15 лет хотели, конечно же, казаться классными, с умным видом все это слушали, даже пытались давать какие-то советы, а потом между собой обсуждали:

«Жесть, ты слышала? Зачем он такое рассказывал?»

Потом этот вожатый начал писать мне любовные стихи, постоянно брал за руку, если мы шли куда-то всем отрядом. Медляки на дискотеке с неприлично крепкими объятиями, конечно, тоже были. Приходилось выкручиваться, отшучиваться, прикидываться валенком. Серьезной угрозы я не чувствовала. Но опять было как-то стыдно и неловко. Мне было 15 лет, ему — 24.

В ту же смену у меня был другой ухажер, помоложе (ему 19, мне все еще 15) и деликатнее. Мы просто подолгу сидели на лавочке возле отряда и разговаривали. Или гуляли. В конце второй смены этот юноша признался мне в любви, а осенью мы увиделись уже на нейтральной территории — и начали по-настоящему встречаться.

Роман ничем хорошим не закончился — он студент, я школьница, а вместо тепличного лагеря вокруг — настоящая жизнь. Мой герой быстро начал меня стесняться, в свои взрослые тусовки не брал, дать ему то, что нужно взрослому мужчине, я не была готова. Все сошло на нет, а я уже чувствовала себя не популярной девочкой, которой оказывают знаки внимания большие мальчики, а дурочкой из переулочка, которая не тянет взрослые отношения.

«Мы придём к вам ночью»

В последний год в лагере началась анархия. Прежнее строгое руководство полностью сменилось, а новое начальство за детьми не очень-то смотрело. Когда мне 16-летней после первого медляка на дискотеке один из студентов (он мне даже не нравился!) сказал: «Где находится окно вашей палаты? Мы придем сегодня ночью», я была в шоке! Но сказать об этом не смогла — боялась показаться «некрутой» взрослому мальчику.

Они-таки пришли ночью, гурьбой ввалились к нам в окно, мы все уселись на сдвинутые кровати, смеялись, обнимались, что-то ели и пили — в общем, ничего такого, типичная молодежная тусовка. Но такие ночные тусовки со взрослыми парнями в женской палате первого отряда стали регулярными: «пионерки» в ночнушках, вожатые и физруки, залезающие в окно, посиделки на кроватях с тайно принесенным алкоголем, и вскоре — совсем не невинные обнимашки. Тот самый парень, который мне даже не нравился, каким-то напором и наглостью очень быстро влюбил 16-летнюю меня в себя по уши. У нас начались отношения — полноценного интима не было, но и платонической эту любовь назвать уже было нельзя.

И почти всех моих подруг 15–16 лет в тот год так же «разобрали» парни-студенты

Эта история закончилась очень плохо — я сильно влюбилась, а ему после лагеря отношения со мной были вообще неинтересны. Итог — длительная депрессия (тогда такого слова мы не знали, но к неврологу меня мама в тот год все же водила и неоднократно), проблемы с самооценкой (я долго чувствовала себя недостаточно крутой и взрослой, ребенком, а поэтому как могла доказывала свою «крутость» самыми разными, чаще всего небезопасными способами). Из этой последней лагерной истории я буквально выползала — на полное восстановление ушло несколько лет.

Иллюзия нормальности

И все-таки до выхода подкаста Насти Красильниковой «Ученицы» я не относилась к этим нашим историям из лагеря как к харассменту, злоупотреблению в адрес детей. Я считала так: мы были уже вполне взрослые, разница в возрасте с этими юношами была 2-4 года, старшеклассница и студент — что в этом такого?

Но нет, конечно, это было ненормально. Хотя бы по двум причинам:

• есть совершенно четкий уголовный аспект этой проблемы;
• этический и психологический момент тоже важен. Когда один — зависим, не принадлежит себе, сам не решает, когда ему есть, пить и спать, а второй — взрослый, с гораздо большими возможностями и потребностями, это не естественно и опасно.

Но иллюзия нормальности (весь лагерь знал, что вожатые, физруки и прочие «мутят» с пионерками и молчаливо одобрял это) в итоге совершенно сбивала с толку. Нас, детей, в первую очередь. Это была эйфория: мы чувствовали себя крутыми, популярными, привлекательными. А потом возвращались из лагеря и жестко ударялись о землю: оказывается, конкуренции с более взрослыми, свободными, доступными девушками мы, школьницы, совсем не выдерживаем и за пределами лагеря никому не интересны. В 15-16 лет такое очень сложно переживается.

Это не было хорошим уроком. Это было травмирующей ситуацией, в которую мы, дети, по сути, были вовлечены стихийно и которую никто не контролировал.

Несмотря на то, что я считаю годы в лагере одним из самых ярких и наполненных периодов в жизни, я не уверена, что хотела бы отправлять в детский лагерь свою дочь. Потому что все летние лагеря — про стертые границы между детьми и взрослыми. Но кто контролирует пределы этой «стертости»? Можно ли получить гарантии, что твой ребёнок будет в безопасности? Я не знаю.

И судя по тем историям про злоупотребления в отношении детей, которые время от времени возникают в медийном пространстве, даже «проверенное место с хорошими отзывами» ничего в этом смысле не гарантирует. А зачастую наоборот: в таких местах всё еще страшнее.

Иллюстрация: Archv / Shutterstock / Fotodom