Ежедневно в редакцию «Мела» родители присылают десятки писем. И каждый второй вопрос в них — о лени и нежелании детей учиться. О том, что такое подростковая лень и как с ней бороться, мы поговорили с доктором биологических наук, профессором, специалистом в области физиологии мозга и нейрофармакологии Вячеславом Дубыниным.

«Лень — это волшебная кнопка»

Чтобы понять, что такое лень, давайте сначала немного поговорим о строении нашего мозга.

В нервной системе человека есть пара десятков центров, которые отвечают за голод, безопасность, любопытство, эмпатию и так далее. И все эти центры (в физиологии и психологии их называют «центры потребностей») с нами с рождения, а баланс между ними зависит не только от текущей ситуации, но и от гормонального статуса, от жизненного опыта, а еще от уникальных генетических настроек.

Программы попроще — дыхание, голод, либидо — базируются на работе очень небольших участков мозга, буквально на активности одного кубического миллиметра нервной ткани каждая. И ученые точно знают, где расположены центры, отвечающие за такие программы. Разрушь их — и дыхание остановится, чувства голода не будет, да и заниматься чем-то, связанным с размножением, даже в голову не придет. Но есть программы, которые «зашиты» эволюцией в деятельность практически всех наших нейронных сетей.

Программа лени — она же программа экономии сил — один из таких алгоритмов. Это глобальное врожденное свойство самых разных отделов и блоков мозга: сенсорных, двигательных, памяти, мышления. Это такой же важный алгоритм и принцип работы мозга, как баланс возбуждения и торможения или, например, настроенность на новую информацию.

Физиологическая логика программ лени такова: будем стараться решить задачу, используя минимальное количество энергии и элементов нашей нейросети (нейронов).

Интересно, что аналогичный феномен наблюдают и разработчики искусственных интеллектов (ИИ). Из условного миллиона виртуальных нейронов, которые изначально трудятся над тем, чтобы научиться отличать, скажем, фотографию собаки от фотографии кошки, к окончанию обучения активными остаются только несколько процентов элементов. Информационные потоки в процессе обучения распространяются по всё более коротким и экономным траекториям. Это подобно тому, как река сначала разливается по долине, а потом прорывает русло и течет уже только по этому руслу, а не по всей долине.

Мы получаем положительные эмоции, осуществляя ту или иную деятельность оптимальным и наиболее «ленивым» способом — например, идем из пункта А в пункт Б по самой короткой дороге.

Источником положительных эмоций является и лень в комфортных условиях. Мы копим энергию и силы, просто предаваясь «сладкому ничегонеделанию». Капибары, кстати, так популярны сейчас во многом потому, что они — живое воплощение правильной реализации программы «экономии сил».

Лениться нужно уметь, этому прям следует учиться. И подросткам в том числе

Хотя бы полчаса в день (скажем, три раза по десять минут) хорошо бы просто ничего не делать. Не читать книжку, не смотреть сериал, не листать ленту соцсетей. Просто смотреть в окно на красивые облака или осенние деревья, или гулять не спеша в одиночестве, или постелить на дачный газон плед и лечь на него. При этом думать и прислушиваться к себе, к своим эмоциям и мыслям не возбраняется, а, напротив, очень рекомендуется. Это не так просто, как кажется, и этот навык важно тренировать. За 10–15 минут такого расслабления снижается стресс, нервные клетки успокаиваются и начинают работать более эффективно.

Наши программы и мозговые центры разных потребностей постоянно конкурируют, соревнуются между собой. Каждая из них способна стать источником положительных эмоций. И с ленью очень серьезно конкурируют нейронные сети, отвечающие за новизну, а также за движения и связанное с ними удовольствие.

В начале нашей жизни подобные «дофаминовые» нейросети особенно активны. Именно поэтому младенцы не ленятся. Вокруг них столько всего нового, что программы любопытства и непоседливости ведут ребенка за собой.

«Не нужно путать лень и переутомление»

В подростковом возрасте начинает мощно увеличиваться значимость программ социального взаимодействия, установления контакта со сверстниками. Завоевать признание, похвалу, стать «своим» в компании — это очень значимо. Если что-то пошло не так — легко возникают эмоции тревоги и стыда. А еще уныние и хандра, с которыми лень отлично вступает в альянс. Конкуренция с программами любопытства и радости движений нарастает.

Помните, как во второй части мультфильма «Головоломка» уменьшается «Остров семьи» и разрастается «Остров дружбы»? Учиться становится не столь интересно, когда ведущими оказываются не центры любопытства, а центры социальной коммуникации или выстраивания иерархии среди «своих». Это фундаментальное смещение баланса в потребностной сфере родители и могут принимать за лень.

А еще лень путают с переутомлением, и хотя данные слова звучат отчасти одинаково, физиологически это совершенно разные явления. Лень, «экономия сил» — это программа, которую можно запустить в любой момент и даже заработать на ней положительные эмоции. А переутомление — это когда энергия кончилась, накопилось много отходов обмена, и центры мозга, в которых всё произошло, громко заявляют об этом. Как компьютерный диск, который сообщает: память заполнена на 99%. Или блок питания, извещающий, что заряда осталось на 15 минут.

Проще всего объяснить это на примере мышц. Накопилась молочная кислота, продукт распада глюкозы, — и мышцы начинают посылать сигналы об утомлении и болевые сигналы. Вы не можете дальше бежать, не можете еще раз подтянуться на перекладине, вам тяжело нести сумку. Если на эти сигналы не отреагировать, то через некоторое время мышечные клетки повреждаются, и у вас на следующий день будут болеть ноги или руки.

Еще один важный момент: пубертат — кризисный период в развитии человека

В это время начинают активно вырабатываться половые гормоны, и это влияет на нейромедиаторные системы глутамата и ГАМК (гамма-аминомасляная кислота). Эти системы отвечают за возбуждение и торможение в нашем мозге. Причем система ГАМК (торможения) взрослеет медленнее, быстрее устает, более подвержена гормональным скачкам. Отсюда постоянное раздражение и даже проявления агрессивности у подростков.

Яркий пример дисбаланса глутамата и ГАМК — поведение младенца при переутомлении. Сначала у него выключается система ГАМК, и ребенок плачет, устраивает истерику. За счет плача и всплеска эмоций его мозг сбрасывает оставшуюся энергию системы глутамата, и младенец, покапризничав, засыпает.

Переутомление в пубертат более распространенная ситуация, нежели лень. Это то, что еще И. П. Павлов называл «запредельное торможение» — когда мозг выходит за пределы своих возможностей. И подростки, у которых контрольные, ОГЭ, ЕГЭ и далее по списку, часто просто не в состоянии со всем этим справиться.

Подростку куда проще спрятаться за тем, что можно назвать ленью, нежели признать, что он тревожится, боится, стесняется, попросту не знает, как и что делать.

Выходит, то, что мы готовы принять за лень у подростка, на самом деле чаще всего ленью не является

Программы лени могут оказаться приемлемой для подростка маскировкой тревоги. При этом и лень, и тревога — вовсе не «отрицательные герои» нашего мозга и психической деятельности. Они хороши на своих местах и отвечают за безопасность и сохранение ресурсов. Эволюционно они древнее, например, любопытства. Взять хоть дождевого червя: стремление к безопасности и потребность экономии энергии уже есть, а любопытства еще нет.

Но, конечно, очень важно уметь отделять лень от других программ. И видеть ситуации, когда экономия сил неуместна, когда она приводит к тому, что называют когнитивными искажениями. Вот примеры таких искажений-сбоев:

• идти привычными путями (стереотипизация);
• выбирать легкие пути (прокрастинация);
• выбирать первое попавшееся;
• выбирать то, что тебе предложили, а не то, что ты сам выбрал.

Вот эти сбои действительно вредят и эффективности нашего поведения, и развитию мозга.

Программы разных потребностей способны весьма ловко маскироваться одна под другую. Те же тревога и неуверенность в себе могут прикрываться не только ленью, но и стремлением к свободе. «Я не буду это делать и даже имею на это право, поскольку независимый и самостоятельный человек».

Алгоритмы свободы, как и программы экономии сил, проявляются в деятельности самых разных нейронных сетей в том случае, когда важно и необходимо преодолевать препятствия. Уже упомянутый И. П. Павлов в 1917 году, между двумя революциями, опубликовал очерк «Рефлекс свободы», где указывал, что это целая группа «безусловных рефлексов», то есть врожденных реакций, направленных на преодоление препятствий. И с точки зрения эволюционной биологии здесь всё понятно: если олень зацепился рогами за кусты или заяц упал в яму — надо выбираться, иначе умрешь от голода и жажды или придет хищник и тебя съест.

Если перенести это на человеческий социум, то подростки во многом именно через программы свободы формируют представления о себе, собственной значимости, границах и возможностях. Первый уровень — свобода от ограничений при передвижениях в пространстве (ребенок пытается выбраться из манежа, а подросток возвращается домой из школы на пару часов позже, чем договорились, — «имею же я право погулять с подружкой!»). Второй уровень — свобода ментальная: а кто мне это говорит? а почему я должен его слушаться и подчиняться? а у меня своя «модель мира» (создать такую модель — одна из главных задач мозга человека). То есть сначала мы преодолеваем препятствия, опираясь на уровень потребностей, а позже — защищая наше представление о мире и самом себе.

Программы свободы ярко проявляют себя ровно в тот момент, когда кто-то приказывает нам что-то сделать

Например, убраться в комнате. И чем в более безапелляционной форме это происходит, тем сильнее будет ответная негативная реакция.

Так что когда ребенок не убирает комнату — это, как правило, вовсе не лень, а программы свободы и собственности. Он попросту метит территорию. Проверяет: «А что в этом доме мое? Это мой стол? А мой стул? А могу я сам без разрешения сварить макароны или испечь печеньки?» И эти программы мимикрируют под лень как под более социально приемлемую ситуацию.

Вот вы пытаетесь уговорить ребенка (или даже собственного супруга) погулять в парке, а он или она ни в какую не хочет. Сидит на диване в своем телефоне. Вы буквально силком вытаскиваете человека из дома. Минут десять он нехотя бредет за вами и что-нибудь бубнит. Потом затихает, а еще минут через десять, когда выработается заметное количество дофамина (ходьба плюс красота природы), может даже сказать спасибо за то, что не оставили его сидеть на диване.

Важно перевалить через некий психологический и физиологический барьер, когда дофамин от движений и новизны победит тревогу и хандру, маскирующиеся под лень.

«Ребенок должен наесться грязи»

Любопытство можно с уверенностью назвать антагонистом и конкурентом лени. Это тоже врожденная программа, генерирующая положительные эмоции через выброс в мозге дофамина. Стремление к новизне необходимо нам, чтобы выжить. Ребенку важно как можно быстрее собрать информацию об окружающем мире, чтобы обеспечить себе безопасность и еду. Кричу так — бежит мама с молоком, кричу по-другому — меняют пеленки.

Задача родителей — позволить ребенку наесться «грязи», получить опыт дискомфорта и справиться с ним. В буквальном смысле это полезно для становления иммунитета и нормальной работы кишечника. А в переносном — для приобретения навыков преодоления препятствий и решения проблем, и тут уже речь не только о младенцах. Наше родительское дело — дать возможность детям познавать мир, максимально удовлетворять любопытство и самостоятельно размечать границы осторожности. Но, конечно, родитель должен быть рядом, поскольку его присутствие и готовность помочь позволяет сформировать оптимальный баланс тревоги и стремления к новизне.

Программы врожденно заданных (биологических) потребностей нашего мозга тесно связаны с психологией. Можно сказать, что биологический уровень — это железо компьютера, а психологический — софт, который на него устанавливается. То же любопытство есть изначально, а дальше, например, родители ругают за плохую оценку. В этот момент может включиться программа преодоления препятствий, и ребенок будет стараться учиться лучше. А может включиться программа тревоги и стыда, и тогда будет затаивание и избегание, которые окажутся похожи на лень и нежелание делать уроки.

Запустить программу любопытства можно множеством способов

Это и двигательная активность, и творчество, и новизна, и юмор, и игра (геймификация). Но какой бы способ этой самой геймификации ни выбрал учитель, если он сам будет делать это из-под палки, у него мало что получится. Мы понимаем эмоции другого человека за долю секунды, поскольку невербальная коммуникация (реакция на мимику, позу, тембр голоса) эволюционно более древняя. Подросток смотрит на учителя и чувствует, что учителю самому неинтересно, что вести уроки ему надоело еще лет двадцать назад, что ученики его раздражают. А без искренней вовлеченности учителя не срабатывают зеркальные нейроны ученика, и эффективность усвоения знаний, уровень любопытства оказываются существенно ниже.

Поэтому критически важно, чтобы у вашего ребенка был хотя бы один учитель, по-настоящему увлеченный своим предметом. Ребенок готов откликнуться на любое взаимодействие. Шестилетка, сидящий в телефоне, с удовольствием побежит с вами лепить из пластилина, играть в песочнице и исследовать лес. Потому что с живым человеком — родителем или воспитателем — гораздо интереснее. Но подросток уже столько раз разочаровался в этих взрослых, которые сами сидят в телефонах, что для него смартфон становится тем самым другом, который не обманет и всегда будет рядом. Подростки уходят в виртуальный мир, потому что в реальности слишком много тревоги, неизвестности, разочарования. Да, собственно, не только подростки.

Гиппокамп, мозговая структура, находящаяся в глубине височных долей больших полушарий, отвечающая за кратковременную память и перевод информации в долговременную, любит дофамин и всё новое. И тут встает следующая проблема — избыток информации, ведь ресурс гиппокампа не безграничен.

«У программы прокрастинации есть биологический смысл»

Информация должна не просто войти в наши нейронные сети, но и стать частью «речевой модели мира». И в этом состоит основная проблема с тем колоссальным объемом данных, который потребляют и подростки, и вообще все современные люди. Информация поступает слишком интенсивно, и мозг зачастую не успевает ее обработать и запомнить.

Мозгу очень тяжело записывать в нейросеть абстрактные термины, физические или математические законы, логику явлений и связь событий, даже просто конкретные факты. И программы лени и экономии сил толкают нас к тому, чтобы просто погуглить. Зачем запоминать температуру кипения воды или реакцию кислоты и щелочи? Ведь это мгновенно можно вытащить из интернета.

Но запоминать необходимо, чтобы этим знанием можно было воспользоваться, включить в процессы мышления и в нужный момент извлечь информацию не из смартфона, а из своей головы. Если информация, термины не записаны в долговременное хранение, не попали в нейросети коры больших полушарий, человек не может про это думать, даже слов таких в словарном запасе не окажется. И тут чем больше точек входа в мозг, тем лучше.

Поэтому так хорошо закрепляется информация, если мы делаем что-то, связанное с ней, руками, двигаемся, трогаем

Собрали гербарий, гуляя по лугу или лесу; рассмотрели цветочки, все пестики и тычинки, тройчатосложные, перистосложные, пальчатосложные листья. А еще нарисовали. И вот задействованы уже минимум три канала поступления информации в нейросети коры больших полушарий.

Прокрастинация — это хорошо изученный естественный алгоритм работы мозга человека. Наши лобные доли (префронтальная кора) заточены на быстрый результат и не любят долгие и сложные планы и задачи. У прокрастинации (это слово переводится как «откладывание», «промедление») есть вполне понятный биологический смысл: а вдруг необходимость в реализации сложной программы исчезнет? зачем тогда спешить? Прокрастинация позволяет накопить ресурсы и не хвататься за дело, которое еще может стать неактуальным.

Если у вас впереди долгая и сложная работа — вы почти наверняка начнете ее откладывать, заменяя даже не на лень, а на более короткие и быстрее приносящие результат дела. Те же подростки регулярно откладывают выполнение домашнего задания на поздний вечер, вместо того чтобы сделать его в более разумное время.

В итоге откладывания сложного дела стресс нарастает (ведь долгую и тяжелую работу никто не отменял), и в какой-то момент короткие программы всё же отступают перед сложной и энергозатратной задачей. Приближающийся дедлайн заставляет нас сесть за то дело, которое мы столь длительное время оставляли на потом. Причем на фоне возникшего стресса работа зачастую идет эффективнее и сосредоточеннее.

И если результат работы после определенного периода затягивания, да еще и на стрессе не хуже, чем если бы вы методично с самого начала взялись за дело, то тогда говорят, что это просто такой стиль жизни и профессиональной деятельности — «активная прокрастинация». Но тем не менее надо понимать, что рано или поздно этот путь спровоцирует хронический стресс и усталость, что не очень хорошо.

А вот если откладывание приводит к тому, что времени на выполнение задачи не хватило и конечный результат оказался плох, стоит серьезно задуматься о волевом контроле прокрастинации, о том, чтобы не идти у нее на поводу.

На нейрофизиологическом уровне в этот момент происходит интенсивная борьба между теменной и лобной (префронтальной) корой. Задняя часть теменной и височной долей (ассоциативная теменная кора) содержит центры речевой деятельности, мышления, отвечает за долгие и масштабные планы. Лобная кора принимает решение, какое поведение запускать прямо сейчас.

Теменной корой можно создать план подготовки к экзамену, даже записать его на лист бумаги, а лобной корой — прокрастинировать и сидеть, листая новостную ленту. Это вопрос волевого контроля, торможения активности лобной коры со стороны теменной.

Данная система в возрасте 6–7 лет может быть еще не сформирована (тогда возникают предпосылки СДВГ), а во время подросткового периода волевой контроль ухудшается из-за резко возрастающей активности половых гормонов.

Наш мозговой ChatGPT — вербальная модель мира, расположенная в ассоциативной теменной коре, — всю жизнь пытается держать префронтальную кору под контролем. И это порой очень сложно, поскольку лобная доля активно взаимодействует с центрами потребностей и готова моментально откликнуться на их призыв. Например, отвлечься от учебника химии или иностранного языка на сообщение, пришедшее от друга, и принять решение немедленно пойти гулять.

Формирование волевого контроля во многом зависит от общего баланса возбуждения и торможения в коре больших полушарий. На нейромедиаторном уровне это уже упомянутые молекулы: глутаминовая кислота (активация) и гамма-аминомасляная кислота (ГАМК, торможение). На поведенческом уровне из этого вытекают такие процессы, как концентрация внимания и упорство в достижении цели.

При этом цель должна быть желанна и вызывать положительные эмоции за счет новизны (выделение дофамина), за счет эмоций соревновательности и преодоления препятствия (выделение норадреналина). Можно еще добавить командный дух (нейромедиатор окситоцин).

В итоге наша способность усваивать те или иные знания и навыки в значительной степени обусловлена «химией» нашего мозга, а та, в свою очередь, — генетическими факторами. Самые разные сложные функции нервной системы, связанные с интеллектуальной и эмоциональной сферами, примерно на 50% зависят от генов, а еще на 50% — от всего остального. Это и то, как протекала мамина беременность, какой сейчас у вас гормональный фон, какой жизненный опыт вы успели накопить, текущая ситуация — ваше настроение, усталость или бодрость — всё имеет значение.

Если вокруг стресс и неизвестность — человек возвращается к исходным паттернам деятельности центров потребностей (это то, что еще называют темпераментом). Что-то вроде «отката к заводским настройкам», и многому приходится учиться заново, осваивать новые навыки.

«Проблема не в ленивых подростках, а в учителях, которые не могут учить»

Живые организмы изо всех сил стремятся к разнообразию. Мутации предусмотрены эволюцией именно для генетического разнообразия. Переход к половому размножению от бесполого тоже появился для достижения большего разнообразия. И нейросеть в больших полушариях формируется во многом по стохастическим законам — для обеспечения разнообразия типов поведения.

А современная образовательная система работает по принципу экономии сил: унификация программы, унификация учебников. Никто не будет делать отдельные классы для «жаворонков» и «сов» — все учатся вместе. Для системы унификация — это хорошо, а для живых организмов — нет. И логично, что подростку, попадающему в систему, может быть очень тяжело. Что отбрасывает нас снова к вопросу прокрастинации.

Главная проблема системы образования, как и любой другой системы, которая призвана всё унифицировать для экономии ресурсов, — одновременно поставить определенные рамки и разработать алгоритмы, при этом сохранив степень свободы и творчества. И этот баланс крайне сложно выдерживать.

Так, повторы и стереотипизация вредят любопытству на биологическом уровне. Но без них не обойтись

Редко кто может усвоить всю информацию с первого раза. Для этого и нужны повторы. Но важно, чтобы при этом сохранялся уровень новизны. Каждое понятие, каждый термин встраивается внутрь нашей модели мира и привязывается к другим терминам, понятиям и операциям. И это тоже требует повторов.

Сначала мы запоминаем, что это яблоко, потом — как этим яблоком пользоваться, потом узнаём, что из него можно сварить компот и варенье и испечь шарлотку. А еще узнаём, что это растение и вообще яблоко — это многосемянный невскрывающийся ложный плод. То есть мы усваиваем информацию по принципу повтора с постепенным наращиванием ее объема.

У всех детей разный темп развития. Например, из 30 человек в классе пятеро всё поняли — и им нужно дать дополнительное задание, потому что им уже скучно. 15 ученикам трудно, и они уходят в лень и тревогу — им нужно дать задание попроще. А до 10 вы не достучались, и они сейчас самые важные.

Я не профессиональный педагог и мало работал со школьниками. Но со студентами я работаю постоянно. Вы ловите глаза студента и видите, кому что нужно дать: одному — творчество, второму — еще раз объяснить, а третьему — отдохнуть. Чем больше индивидуального подхода, тем лучше.

Но у большинства учителей нет на это сил. Да и не факт, что то, что получится из индивидуального подхода, будет соответствовать запросам общества.

Проблема не в том, что подростки не хотят учиться, а в учителях, которые не могут учить

Потому что они уже 20 лет в этой системе. Она их уже съела. И еще постоянно выдергивает на другие задачи вроде составления поурочных планов. А где найти на всё это ресурс? Именно поэтому любой родитель первоклассника знает, как важен правильный выбор первого учителя.

Мы радостно делаем вместе неважно что, просто потому, что у нас есть зеркальные нейроны и если рядом кто-то испытывает положительные эмоции, то мы их тоже испытываем. Правда, важно, чтобы мы считали этого человека своим. Именно поэтому так важны горящие глаза учителя. Такой учитель может втянуть подростков заниматься чем угодно.

Для меня, как для педагога, идеальна ситуация, когда отличники начинают объяснять материал отстающим. Первые, пересказывая, начинают видеть настоящую глубину, а вторые подтягиваются. Преподаватель становится модератором обучения и лишь направляет, подкидывая информацию и креативные идеи, которые так любит гиппокамп. И дети сами приходят за новым, потому что они видят, что это действительно интересно.

Фото на обложке: личный архив Вячеслава Дубынина