Художница Надя Рушева родилась 31 января 1952 года в столице Монголии Улан-Баторе. Она выросла в Москве в творческой семье и с детства любила рисовать. В 10 лет Надя начала заниматься в изостудии Дворца пионеров, в 11 ее рисунки напечатали в «Пионерской правде», в 12 она стала всесоюзной знаменитостью, а в 17 умерла — внезапно и трагически.

6 марта 1969 года

«После завтрака я собрал новую рабочую папку с черновиками и чертежами. Дочка оторвалась от писем и вышла в коридор:

— А ты уже на работу? Дай я почищу сзади на тебе пальто.

Мы вышли на лестницу, и, пока Надя обмахивала меня щеткой, она как бы подводила итог:

— «Мастера и Маргариту» я завершила. «Войну и мир» — тоже. Биографию Пушкина, пожалуй, тоже… Буду продолжать Лермонтова, Некрасова, Блока, Есенина, Грина и, конечно, Шекспира! И еще: принеси мне, пожалуйста, сегодня из библиотеки «Дон Кихота»: вижу новый цикл!»

Этой записью от 5 марта 1969 года дневник художника-постановщика Центрального телевидения Николая Константиновича Рушева обрывается почти на полгода. За день до этого утра Николай Константинович с дочкой Надей вернулись из Ленинграда, где снимался документальный фильм «Твоя пушкиниана». Одна из трех частей фильма была полностью посвящена творчеству Нади.

О том, что произошло на следующий день, 6 марта, родители Нади Рушевой смогли рассказать только через четыре года. Было обычное утро буднего дня. Надя проснулась, позавтракала, проверила собранный с вечера портфель, надела школьную форму, нежно попрощалась с мамой, которая уходила на работу пораньше. Наклонившись в коридоре к своим школьным сапогам, Надя потеряла сознание и упала. Отец работал в другой комнате и выбежал на шум. Он расстегнул Наде воротничок, позвал соседей — одна из живших в подъезде женщин оказалась медсестрой, — а сам побежал в поликлинику за врачом. Вернулись. Сделали укол. Вызвали скорую. Надю увезли в Первую градскую больницу и пять часов боролись за ее жизнь. Но она умерла, так и не приходя в сознание. Официальная причина смерти — «Кровоизлияние в мозг. Разрыв аневризмы сосуда Виллизиева круга». Ей было 17 лет, и она была знаменита на весь Советский союз.

А Емелька две подушки положил и ушел

14 апреля 1964 года в до отказа набитом людьми лекционном зале ждали встречи с юной художницей Надей Рушевой, персональная выставка которой открылась в здании МГУ. Небольшой рассказ о себе, потом ответы на вопросы: о творчестве, любимых книгах, школе, детстве, вдохновении. Такой был план. Под гром аплодисментов ведущий объявил: «Это Надя Рушева, ей 12 лет, она учится в пятом классе 653-й школы Москвы, любит играть в куклы, кататься на коньках и лыжах».

Но едва поднявшись на сцену и увидев полный зал, Надя растерялась, расплакалась и убежала.

По воспоминаниям мамы, Натальи Дойдаловны Ажикмаа, Надя любила рисовать с детства и это получалось у нее «удивительно легко — будто она обводила уже существующие линии». Рисуя, она приговаривала: «Какая-то слива получается… Или нет? Это, пожалуй, пароход. Ах, нет, нет! Это печка. А Емелька две подушки положил и ушел».

«Это была игра в рисование, свободные шутки воображения», — много лет спустя вспоминала Наталья Дойдаловна

До четырнадцати Надиных лет семья Рушевых жила в коммуналке на Шаболовке — у дедушки Константина, бывшего солиста оперных театров, а с 1946 года — преподавателя вокального факультета Московской консерватории. Именно дедушка первым обнаружил, что любовь внучки к рисованию не просто детское увлечение.

«Однажды мы вернулись после работы. Дедушка отдал какой-то лист и с гордостью сказал: „Познакомьтесь, пожалуйста, дорогие мои, с первым творчеством вашей дочери“. Там были нарисованы лошадки-кентавры».

Оказалось, что накануне вечером дедушка читал Наде «Мифы Древней Греции», где было в том числе и о кентаврах. Весь следующий день она сосредоточенно рисовала. Рисунок, как и сотни последующих работ Нади, поразил семью своей недетскостью, легкостью и уверенностью линий. Но главное — он был нарисован не по памяти, а по воображению.

Браво, Надя, браво!

Отец Нади всегда был ее лучшим другом, советчиком, наставником и проводником в мир искусства. До первого класса ее не учили ни читать, ни писать, но зато постоянно водили в музеи и на выставки, возили в Крым, на мамину родину в Туву и в Ленинград. Она успела полюбить Эрмитаж до того, как освоила прописи. Николай Константинович много и интересно рассказывал дочке о художниках, поэтах, картинах и книгах. Сначала читал вслух, а потом приносил из библиотеки Центрального телевидения все самое интересное и новое. Он читал артистично, с полным погружением, разыгрывая тексты по ролям, а Надя слушала и рисовала. Свой первый цикл она создала еще до поступления в первый класс — 36 иллюстраций к «Сказке о царе Салтане».

В 10 лет Надя начала заниматься в изостудии Дворца пионеров на Ленинских (сейчас Воробьевых) горах. Начало 60-х — разгар недолгой оттепели, прекрасное время, когда в Москве можно было посмотреть новый французский фильм, купить югославскую пластинку и сходить на выставку Пикассо.

Во Дворце пионеров часто проводили встречи с писателями и художниками, во время одной из них любимый в России Джанни Родари увидел Надины рисунки. На одном из них он написал: «Браво, Надя, браво!»

В декабре 1963 года в нескольких номерах газеты «Правда» публиковалась фантастическая повесть польского писателя Тадеуша Ункевича «Эльмис профессора Рембовского».

Все иллюстрации нарисовала 11-летняя Надя Рушева. Кроме них, «Пионерская правда», выходившая тиражом около 9 миллионов экземпляров, напечатала 6 Надиных эскизов костюмов для новогоднего бала. Тогда же, перед самым Новым годом, Николай Константинович принес три ее импровизации на выставку «Рисуют наши дети», которая традиционно проводилась в Шаболовском телецентре. Там их увидел внештатный корреспондент журнала «Юность», попросил у Рушевых еще и отнес папку главреду — знаменитому писателю Борису Полевому. Весной 1964 года в редакции «Юности» открылась персональная выставка рисунков московской пятиклассницы. В июньском номере журнала вышла статья «Воображение Нади Рушевой», которую написал Лев Кассиль. Это была всесоюзная слава, которая вот-вот должна была стать мировой (в 1966 году 150 ее работ выставляли в Варшаве и Кракове). А летом 1967-го случился «Артек», поделивший ее жизнь на до и после.

Сижу, слушаю пластиночки

В «Артеке» у Нади появились и новые друзья, и новые наставники. Не без легкой печали Николай Константинович, которому было уже 50 лет, писал: «Изостудию Надя перестала посещать и теперь советовалась в основном со своими новыми друзьями Кушнировыми». Кушнировы — это вожатый и руководитель артековского пресс-центра, выпускник ВГИКа Марк Антонович Кушниров и его жена Аня, с которыми Надя продолжала общаться после возвращения в Москву.

Надя активно переписывалась с Олей Бариковой и Аликом (Олегом) Сафаралиевым, вместе с которыми она работала в пресс-центре. С Олей делилась сложным, девичьим, личным; в письмах же к Алику старалась звучать легко, остроумно и независимо. За полтора года общения она отправила Алику в далекое казахское село больше 30 писем и открыток — и в некоторых из них, среди хлестких замечаний о туговатых одноклассниках, князе Андрее и кинопремьерах, все-таки проскакивает и женская обида за редкие суховатые ответы, и робкое желание слегка подсократить слишком дружескую, «пионерскую» дистанцию (что именно отвечал Наде Алик, мы не знаем).

— Теперь о тебе, — писала Надя 12 января 1968 года. — В последний вечер у моря я, кажется, сглупила. Ты не сердишься? И не смеешься? Приходят ли к тебе такие мысли? Или все это бред сивой лошадки? Не сочти за что-нибудь такое, но мальчишки тут или не доросли, или… а черт их знает! Глупенькие какие-то, чудаки.

В остальном это письма умной, активной, легкой, очень современной девочки, жадно, даже торопливо познающей мир литературы и искусства:

— Смотрела в театре Маяковского «Медею». Когда она истошно кричала, выбегали два мима с огромной ревущей маской. Из актеров понравилась только героиня.

— Встретились с Марком Антоновичем. Чудесно! Он пишет пьесу про нас. Свободное время трачу на рисунки, книги, выставки и лыжи. Но этого времени мало.

— Не очень-то люблю Пабло Пикассо. Была два раза на его выставке… Нравятся только ранние вещи, голубые и розовые.

— По телику была передача «Артек-67». Видела Вовку-психа, Мишку-Зверь-Человека, Недобитого, Ритку, московских, соседнего вожатого и себя. Здорово! Да… Золотое было время… «Я помню чудное мгновенье».

— Мне починили проигрыватель: сижу, слушаю пластиночки. Сейчас, например, Радмила Караклаич поет «Падает снег». Потом будут «Ростовские звоны» (знаешь?!), а потом что-то английское, кажется, Поль Джонс.

Оставаясь всесоюзной знаменитостью, Надя всего дважды упомянула о своих творческих успехах. В одном из своих писем Алик, видимо, назвал ее «великой художницей», и она ответила:

— Насчет «великой художницы»… Ну что ты. Куда там. Ах, Алька, Алька! Смешной ты, славный мальчишка! Пришли, ради Бога, свою фотокарточку!

Очевидно, что в «Артеке» начался новый этап Надиной жизни и она только привыкает, присматривается к нему — потому что этот этап потребовал от нее не только творчества, но и подвижничества: узнав о высоком и прекрасном сам, ты должен поделиться этим с другими, научить их размышлять, творить, взаимодействовать, даже если они сами не очень-то этого хотят. В «Артеке» отдыхала специальная, самая прогрессивная молодежь своего времени, и Надя, вернувшись в Москву, по мере возможностей пыталась сделать хоть немного прогрессивнее своих царицынских одноклассников.

В письме от 14 марта 1968 года, рассказывая Алику о сложностях с подготовкой школьного КВН, она писала:

— Если хочешь, чтобы они немного потлели, гори дотла сам. Вот мы и начали гореть. Иначе они совершенно обрастут шерстью. А ведь, казалось бы, плевать. Но нет, надо продолжать. Это страшно трудно, но нужно. Нельзя — только себе. Ведь правда? А?!

Интересно, что ровно за 10 дней до этого Надя делилась с Олей Бариковой своими переживаниями по поводу творческого кризиса:

— С рисунками туго — кризис. Да, да. Нет той прежней уверенности, точности, все выходит изможденным, как из концлагеря. Кошмар какой-то. И не с кем поделиться. Теперь мне 16 лет. Многое изменилось за эти месяцы. Произошел какой-то перелом. Во многих вещах разочаровалась, а некоторые воспринимаются сейчас с новым, радостным интересом. Даже послушаешь, о чем говорят малыши на улице по дороге в школу, и улыбнешься! Так любопытно и интересно. Себя виню за слабость. Ленка говорит, что я пессимистка. Слишком многие пустяки принимаю близко к душе, нервничаю, скандалю, уступаю. Надо как-то перестроиться.

Это не просто подростковые сложности — это глубокая саморефлексия большого художника, начинающего осознавать свое предназначение. Надя будто готовилась к какому-то новому откровению, и очень скоро оно ее настигло: в июне 1968 года она прочитала роман «Мастер и Маргарита».

ОБЯЗАТЕЛЬНО ПРОЧТИ!

Михаил Афанасьевич Булгаков умер 10 марта 1940 года, едва успев закончить черновой вариант романа, над которым работал больше 12 лет. Следующие 20 лет у его жены Елены Сергеевны ушли на то, чтобы собрать черновики в единый текст и подготовить книгу к печати. Еще 7 лет книга ждала, пока оттепель потеплеет настолько, чтобы напечатать роман, в котором есть персонаж, олицетворяющий Иисуса Христа. Первая публикация романа состоялась 31 января 1967 года — в двух номерах журнала «Москва». На всю страну, которая еще не знала о существовании «Мастера и Маргариты» (сейчас невозможно себе это представить), всего 200 тысяч экземпляров. Николай Рушев встал в очередь в библиотеке Центрального телевидения в феврале. Книгу он получил через полтора года. На 2 дня. Он прочитал, но от преждевременных восторгов воздержался: слишком мало времени и слишком много дел, чтобы осмыслить такое произведение всего за 2 ночи. Наде он решил ее не показывать по целому ряду объективных, в общем-то, причин. Но все равно кажется, что главная причина была в том, что он просто почему-то очень не хотел этого делать:

— Тогда Надюша успешно заканчивала экзамены выпускного, обязательного 8-го класса… Она продолжала свою огромную (в 400 рисунков) серию к «Войне и миру», с увлечением читала трехтомное издание сочинений Байрона, 8 томов Шекспира. Она создавала свое прочтение «Маленького принца», серию рисунков «Воспоминания о Варшаве», «Балет», «Восток», «Эллада», «Пушкиниана». Поэтому я и подумать не смел, чтобы обратить внимание слишком юной и перегруженной Надюши на роман «Мастер и Маргарита». В «Артеке» Надя приобрела друзей в лице вожатого Марка Кушнирова с женой Аней. Вот эти люди впервые и дали Наде прочитать поэтов-символистов, дореволюционных сатириков, а главное — они дали ей переплетенную из двух журналов «Москвы» книгу «Мастер и Маргарита». Надюша вдруг преобразилась и повзрослела!

Несмотря на огромную и нежную отцовскую любовь, которой пропитаны все записи Николая Рушева и интеллигентнейший стиль его письменного языка, в словах «вот эти люди впервые и дали Наде почитать» слышится то ли скрытая обида, то ли невысказанная претензия. Дали то, чего не надо было давать. Дали и не спросили. Эти люди.

Первое, что сделала Надя, прочитав «Мастера и Маргариту», — попросила отца принести из библиотеки всего Булгакова, которого он только сможет найти

Новый цикл она начала сразу же и меньше чем за год нарисовала 160 иллюстраций, некоторые из которых оказались пугающе точными. Например, Мастеру она нарисовала точно такой же перстень, какой носил Михаил Афанасьевич — той же формы, на том же самом пальце. А Маргарита получилась очень похожей на Елену Сергеевну, которую Надя никогда в жизни не видела.

10 июня 1968 года Надя написала Алику:

— Здравствуй, Алик!

Прости, что пишу с таким жутким опозданием, просто на прошлой неделе Я БЫЛА В ЛЕНИНГРАДЕ!

!!!!!

Перечисляю только где была: Эрмитаж, Русский музей, Мойка, 12, Петергоф, Летний сад, Михайловский замок, Смольный концерт (ансамбль «Дружба», Эдита Пьеха!).

В Выборгском дворце открылась моя выставка. Основная тема — Пушкин, так как организатор — Музей Пушкина. Одновременно в Москве — выставка в музее Л. Толстого «Война и мир».

Алик… Если не читал М. Булгакова «Мастер и Маргарита»,

ОБЯЗАТЕЛЬНО ПРОЧТИ!

О двух персональных выставках, проходящих одновременно в обеих столицах, она упомянула вскользь, как о чем-то не слишком важном. И уж точно не сравнимом с восторгом от поездки в Ленинград или прочтения «Мастера и Маргариты».

В сентябрьском письме она снова спросила Алика, прочитал ли он, возможно, не до конца понимая, что в селе Акколь Таласского района Жамбылской области найти журнал «Москва» гораздо сложнее, чем в Москве.

А дальше Надины письма становятся печальны. В ноябре она пишет, что настигает тоска из-за того, что впереди несколько месяцев зимы. Говорит, что за високосный год умерли многие родственники.

26 декабря 1968 года пишет: «Ну вот и кончается этот високосный год. Последние дни тянутся ужасно долго. Скорей бы!» Через два месяца и несколько дней Надя умрет.