Однажды, разбирая бумаги своего деда, журналист Роман Трушечкин наткнулся на его короткую автобиографию, написанную в 60-е годы для поступления в вуз. И понял, что он очень мало знает о своей семье и корнях. В конторы, обещающие восстановить эти знания за деньги, Роман обращаться не стал — решил распутать дело сам. А нам рассказал, зачем ему это нужно и что он успел понять за 15 лет архивных раскопок.

Начиналось это так: побежали цифры по экрану «айфона», а с ними наперегонки потянулась нить, реагирующая нервными прыжками на малейший звук, — заработал диктофон. За таким клубком, когда он спрыгнул с рук на пол, с пола — на крыльцо, с крыльца — на двор, герою русской сказки хочешь не хочешь, а бежать надо обязательно. Даже если клубочек повел в дремучий, темный лес.

Вот я и побежал, хотя при этом — вот же я, сижу с дедом на его старой кухне. Стол под клеенкой, кружка остывшего чая. Таблетки, которые деду нужно принимать по часам каждый день, и желтую перфокарту, на которой я крупными печатными буквами расписал ему график, мы немного отодвинули в сторону.

— Дед, — говорю. — А каким был твой отец?

Запись я расшифровывал уже после его смерти. Слушал, останавливал, возвращал курсор назад, переслушивал заново. Пытался вникнуть, связать куски друг с другом. И понимал, как же фатально я не успел. Как же я опоздал с тобой, дед! «Брат» в твоем рассказе плавно превращался в «сына» (чей? чьего именно?), прабабка умирала в деревне на Рязанщине, но вскоре, как живая, ехала помогать вышедшей замуж дочери куда-то под Кировоград, и уже там обе пропадали из рассказа окончательно. Телега русских переселенцев в Карелию, звеня ведром, с привязанной коровой, шла через вологодский лес туда, куда еще не добрался пожар советско-финской войны, а в следующей сцене (так умеет монтировать только жизнь и немножко кино) они уже где-то на целине Северного Казахстана. Сводный старший брат деда — председатель колхоза, отсюда его призовут на Ленинградский фронт. Уже навсегда.

Деду было 85. У него были отличные, яркие и цветные воспоминания. Он с ними прекрасно уживался, и его совсем не волновало, что они как будто отрывочные или перепутанные. Для него они такими не были. Он просто помнил свою жизнь так, как, видимо, все мы или многие из нас — свою: сценами, звуками, красками, чувством холода и чувством тепла. А я все-таки опоздал, потому что мне нужна была по возможности цельная, с узлами, но без обрывов цепь, уводящая в прошлое, внутрь меня самого. Держась за которую, можно идти без боязни. Потому что звенья в ней — это моя родня. От тех, кого видел и знал, к тем, кого не мог увидеть никак.

Истории людей, которые вызвали к жизни лично вас

В читальном зале подмосковной библиотеки на встрече любителей краеведения и составления семейных родословных я еще раз убедился, что действовал интуитивно правильно, но слишком долго запрягал.

Докладчик, дядька средних лет, с милой борьбой стеснения и гордости на лице, жмет кнопки на пульте и комментирует свои слайды:

— Первое: расспросите своих старших родственников. Записывайте имена и даты, которые вам удается узнать. Второе. Продолжите свой поиск в архиве. Вам пригодятся метрические книги и ревизские сказки…

По столам при этом он пустил нам на разглядывание небольшую пачку фотографий 10 на 15, отпечатанных с «мыльницы». Провинциальный ресторан, желтой штукатурки стены, на крыльце в два ряда позирует разного возраста народ. А вот они все уже внутри за длинным столом, отвлеклись ради снимка от тарелок, еще почти не тронули салаты, и в зеленом стекле бутылок пока темно. Так что красные глаза кое у кого — это просто вспышка так сработала. Пиджаки серой ткани, рубахи в темную клетку, платья и броши. Люди как люди.

— Всех родственников Михайловых, — дядька уже свернул свою короткую презентацию и комментирует фотографии, — разыскал и собрал за одним столом. Каждому подарил по такой брошюрке, тут и наше древо, и все даты.

«Длинный стол родни», как это называет один наш современный писатель

Только здесь он — из ныне живущих, способных позировать на мыльницу, а у писателя имелся в виду стол образный, за которым вместе сидит родня всех поколений. Стол, дальний конец которого уходит в необозримую даль.

Хотел бы и я такой собрать. Присел бы хоть на краешек, завел бы разговор с ближайшим осанистым и некрупным таким мужичком (кто это? Какой-нибудь мой пра-пра-пра…), у него большие и неловкие крестьянские пальцы, стакан в них, давно приподнятый, уже подрагивает, но встрять в разговор не решается.

За большинством таких вот столов сидел бы простой народ с набором своих историй — от вполне банальных до фантастических, особенно у тех, чья жизнь пришлась на исторические переломы.

Вы любите истории? Вы каждый день их потребляете в буквах и картинках. Ими наполнены ваши персональные ленты. Их вы включаете каждый вечер в своем онлайн-кинотеатре. Вообразите, что вы приступили к просмотру историй непридуманных, которым, во-первых, нет числа, а во-вторых, все они имеют к вам самое прямое отношение: это истории людей, которые через череду рождений и смертей вызвали к жизни лично вас. А тяга разыскать своих людей в пространстве и времени, услышать их голос, посмотреть им в глаза — огромна. Через одну только программу «Жди меня» люди уже 27 лет ищут кого-то, в базе поиска три миллиона и почти триста девятнадцать тысяч анкет.

Люди инстинктивно стремятся хотя бы на живую нитку соединить семьи, разорванные стихией истории. Люди ищут людей — среди живых и мертвых.

Семейное древо «под ключ» — за 299 тысяч с учетом скидки

Несколько месяцев таких поездок — и я полюбил это чувство. Раннее утро, сумерки, свободная дорога. В динамике подкаст на два часа, хватает примерно на три четверти пути. Мне уютно в этом плавно меняющемся пейзаже и нескучно быть одному. Доеду, поздороваюсь с вечно живой родней.

В архив соседнего со столичным региона — можно и одним днем туда-обратно съездить, а можно и заночевать — записываюсь онлайн. Утром одного из понедельников, ровно в 9, начинаю попытки забронировать себе рабочее место на следующий месяц. В каждом таком месяце дозволено не более четырех посещений, «лишние заявки после рассмотрения администратором будут удалены», гласят правила архива. Кое-какие фонды, описи и дела уже оцифрованы, в некоторые архивы уже не нужно ездить лично — всё доступно в Сети. Но архивное дело — это такое дело, в котором бумага пока не умерла.

Страница падает, постоянная 503-я ошибка. Мы диддосим страничку читального зала провинциального архива с таким упорством, как будто толкаемся в очереди за страшным дефицитом. А ведь не сетевые же мы злодеи, я точно знаю!

Видели бы вы нас: безобидные, с легкой чудачинкой любители тихой бумажной охоты и рыбалки

Но вот в таких виртуальных очередях я не бывал с 17-го года, когда пытался купить билет в «Лужники» на Аргентину с Лео Месси. А тут — просто стул и стол на семь рабочих часов в трех сотнях километров от Москвы, за которым ты получишь возможность полистать столетней давности бумагу, исписанную от руки. На моем веку опустели читальные залы библиотек, и переполненность читального зала архива — непонятна и неправдоподобна. Неужели нас так много? 385 рабочих человеко-мест, разбросанных по дням месяца, становятся доступны для бронирования в 9 утра, а заканчиваются максимум через пятнадцать минут.

Много ли нас? На форуме популярного «Всероссийского генеалогического древа» за первые десять лет работы, с 1999-го по 2009-й, зарегистрировались 30 тысяч человек. А за последние 15 лет их число выросло почти в 23 раза — там сейчас 684 тысячи посетителей, создавших более трех с половиной миллионов сообщений. Вместе с частниками, посильно копающими свою личную историю, там водятся профессиональные помощники, готовые за мзду с экскаваторным размахом добыть вам почти любые сведения из любого архива России и сопредельных стран.

На самом мощном из ресурсов, которые берутся вырастить ваше семейное древо «под ключ», гарантируют найти вам не менее 15 родичей за последний век, в противном случае — вернут 19 900 рублей (цена базового древа с учетом скидки), а максимально подробную родословную с двумя сотнями имен и тремя веками глубины изготовят вам в течение года за 299 тысяч — да, и тут тоже действует спецпредложение.

Генеалогия — индустрия, там, конечно, есть крупные игроки, которые буквально ловят сетями. Но мне пока хорошо с моей удочкой, и в некоторые поездки поклевки бывают совсем скудные. Но любая, даже самая мелкая рыба вашей мечты гарантированно потянет за такую леску, которая почему-то ведет прямо к сердцу и заставит его на секунду замереть. Грибники, охотники, рыбаки, кладоискатели, открыватели периодических таблиц элементов, астрономы в поиске нового небесного тела, героиня «Москвы слезам не верит» в электричке — вот далеко не полный перечень лиц, которым не надо объяснять это чувство.

Родились близнецы, крещены повивальной бабкой. Умерли в тот же день

— Дед, — так бы я сейчас продолжил тот разговор из 2012 года, — могу тебе кое-что рассказать о твоей матери. Знаешь, а ведь ты, оказывается, не знал ее настоящей девичьей фамилии и даты рождения.

Или не надо бы так? Не мне перед дедом хвастать. Он из раскулаченной семьи, которая пережила две революции, мировую войну, войну гражданскую, антоновщину, еще одну войну «забытую» и еще одну мировую. Когда я смотрю на карту известных мне перемещений моего прадеда, овдовевшего и женившегося повторно — на такой же вдове, создавшего семью из детей, рожденных в общей сложности в трех браках, я просто замолкаю. Молчу и продолжаю смотреть в эти посеревшие от времени лица с черными чернильными зрачками. Лица я себе рисую в воображении. Серого цвета в избытке на старых страницах церковных метрик. Чернила на них — увы, выгорают. И с почерком — как повезет, некоторые имена, начертанные рукой пономаря (или дьячка), выписываю себе без полной уверенности, со знаками вопроса.

Но написанного уже — десятки страниц и сотни имен. Гроздья семей, в годах рождений и смертей — быстрый шифр полных жизней, подчас совсем коротких: русская деревня прошлых столетий каждый год десятками хоронила детей в возрасте от нескольких недель до считаных лет. Вижу, к примеру, запись в своем роду: родились близнецы, крещены повивальной бабкой. Умерли в тот же день.

Все умершие — оживут!

— Дед! А дед! — напоследок мне его охота немного развеселить. — Слушай, а ведь мы с тобой должны бы зваться Щукины! Твой прадед в 1850-м женился на девице Степаниде и почему-то взял ее фамилию!

Дед не верит, смеется, хлопает себя ладонями по коленям. А я ведь ему докажу, у меня всё четко выписано. А почему да как так вышло — мы гадать не будем, подсядем за нашим бесконечным столом к самому этому Гавриле да и расспросим его обо всем, пусть расскажет, зачем пошел в примаки. Времени-то у нас — вечность.

Обложка: © Volodymyr Nikitenko, Rawpixel.com / Shutterstock / Fotodom