В одном из главных хитов этого лета, сериале «Чики», Стивен Окснер сыграл отца мальчика Ромки, который любит переодеваться в мамины вещи. История ребенка всколыхнула общественность — на сериал даже жаловались в МВД. Стивен Окснер этому только удивляется: сам он не считает детские эксперименты с нарядами чем-то странным. И вообще выступает против предрассудков — в воспитании детей и своей пятилетней дочери Анны-Марии в том числе.

1. Сейчас крутые времена, когда с юных лет у девочек есть возможность избавиться от препятствий, созданных мужчинами для контроля. Однако нельзя забывать про баланс, ведь в этой борьбе многие женщины теряют какую-то важную духовную часть, перестают быть женщинами в полном смысле. В Америке это особенно заметно. Я пока не успел в полной мере осознать, что Анна-Мария не просто человеческое существо, а еще и девочка, будущая девушка. Думаю, этот страшный и одновременно радостный факт в полной мере дойдет до меня позже. А пока стараюсь делать все возможное, чтобы помочь ей разобраться в тонкостях мироустройства.

2. Действия Ромы из сериала «Чики» не кажутся мне чем-то странным, в детстве я тоже примерял женские платья и танцевал. Просто потому, что было интересно. При этом у меня никогда не было сомнений в традиционности своей ориентации. Мне посчастливилось родиться и расти в понимающей семье. Мы жили в маленьком городе в горах, мама — потрясающая нестандартная личность — хранила в своих сундуках множество разных костюмов и платьев. Мы были дворовыми детьми, хулиганами и фантазерами, которые выдумывали забавные истории и верили в них. Нам нравилось играть, переодеваться. И было неважно, рыцарь ты сегодня, дракон или принцесса.

Когда родителям не нравится, что ребенок примеряет различную одежду, вопросы нужно задавать не ребенку, а им самим

Важно понять, насколько сам взрослый умеет рефлексировать свои страхи, насколько разбирается в архетипах. Страх ведь чаще возникает от незнания, а не от знания. И в этом случае речь идет о незнании самого себя.

3. Нет в мире тем, которых при разговоре с детьми можно было бы избегать. Мне было 10 лет, когда в школе нам начали рассказывать о мужской и женской физиологии, о контрацепции, болезнях, передающихся половым путем, о беременности и ответственности. Многие родители были тогда недовольны, потому что это такая тема, о которой мальчику можно говорить лишь раз — с отцом, быстренько, и потом никогда к этому не возвращаться. Но если никто не говорит о сексе в школе и никто не говорит о нем дома, то при столкновении с этим вопросом в реальной жизни дети обречены на ошибки.

Поэтому дома говорить на эти темы просто необходимо. Конечно, секс мы с дочерью еще не обсуждали, ей пока нет до этого дела. А вот про смерть говорим, причем прямо как есть. Я считаю, что из таких вещей нельзя делать что-то специальное, это чувство «специфической части жизни» и формирует табуированность определенных тем. Недавно я открыл театр, мы начали поиск новых проектов и заинтересованных людей. Пришла детская театральная команда со спектаклем о смерти. Прекрасная работа. Так что можно сказать, что пусть и постепенно, но люди переходят на новую ступень открытости, перестают бояться нашей общей правды.

4. Я изо всех сил пытаюсь не наказывать дочку — получается не всегда. Мне кажется, что пора наказаний может появиться в любой сфере, когда у ответственного лица не остается никаких сил или понимания того, как лучше поступить. У моего друга восьмимесячная дочь, он как-то принялся мне рассказывать, что ни в коем случае не нужно ограничивать и наказывать ребенка. И если он капризничает из-за некупленного M& M's, то это ошибка родителя. Что-то в этом есть, раньше мне тоже казалось, что нужно быть идеальным по всем параметрам отцом.

Но чем Анна-Мария старше, тем сильнее я понимаю, что это абсолютно нереальная фантазия. В санкциях нет смысла, когда перед тобой малыш, который не умеет сам есть, спать, понимать свой организм. Но с возрастом, когда он уже может сам ходить в туалет и держать ложку, нужно ввести определенные ограничения и помочь расставить границы: эмоциональные, физические, потребительские. И родитель тут должен быть не надзирателем, а примером.

5. Я стал для дочери телефонной игрушкой. В последний раз вживую мы виделись с Анной-Марией в прошлом году, когда отмечали в Калифорнии Рождество. Потом случилась пандемия, и сейчас мы общаемся только по видеосвязи — играем, смеемся, делимся эмоциями и новостями в режиме онлайн. Ее любимая, для меня крайне неоднозначная, игра заключается в том, что, например, у нее «исчезает» сначала глаз, потом нога, рука, ухо или нос. А я играю куклой, которая изображает Иисуса Христа, своей силой возвращающего пропавшие части тела. Потом меняемся, пропадает что-то уже у меня. Мне не нравится, что приходится говорить за полубога. Но у дочки есть представление, что он сильный и потому способен вылечить кого и что угодно, и ей нравится в это играть.

6. Русские сказки я обычно читаю один, Анна-Мария пока не может их переварить. Происходит это по двум причинам: во-первых, мне пока с трудом дается чтение вслух на русском языке, во-вторых, дочка плохо его понимает. Она и раньше отказывалась от русского, он сложный для понимания ребенка, а после почти года жизни в Нью-Йорке она совсем отвыкла и начала его забывать.

Во время наших разговоров мы много читаем, в основном на английском. Больше всего ей нравится Ульф Старк Сильке Леффлер, «Принцесса и счастье». Это история о том, как принцесса отправляется в волшебный лес, чтобы найти счастье, которое потерял король, ее отец. Ее ждут настоящие приключения, она долго путешествует. В конце, когда девочка возвращается в замок, она понимает, что счастьем короля была она сама.

7. Национальные особенности выдуманы людьми, которые хотят навязать идею о зарубежных врагах. Иного объяснения такому глупому стереотипу я найти не могу. Анна-Мария родилась в Армении, вряд ли она хорошо помнит местный детский сад, но посетить его она успела. Вскоре мы все вместе отправились в Америку, затем в Германию, а теперь понемногу исследуем Россию.

Мне не приходится рассказывать дочери о культуре других стран: мы изучаем традиции изнутри

Несмотря на языковые барьеры, уже на второй день дочь легко отпускает нас с женой и остается в новом садике одна. Анна-Мария пока очень доверчивая и открытая, в силу возраста она не верит, что люди могут обманывать и предавать. Впрочем, наверное, в пять лет все дети такие, возможно, поэтому они так легко сходятся и начинают играть вместе. Лучшие годы — без стереотипов и опасений.

8. Мои родители нечасто видятся с внучкой, и это самая большая проблема в моей жизни. Они уникальные люди, которые могли бы многое рассказать дочери. Мама в 17 лет ушла из дома и в течение пяти следующих лет путешествовала по США, прыгала с парашютом. Потом устроилась в цирк, где мастерила из воздушных шариков разные фигурки. Уже после моего рождения мама занялась HR (управление персоналом) в большой инженерской компании по изготовлению машинных моторов. Папа же всегда был бизнесменом, до моего рождения он занимался чисткой бассейнов, а после открыл свой маленький завод по производству межкомнатных офисных перегородок и рабочих столов.

Папа, дедушка Анны-Марии, любит говорить: «У Генри Форда, когда тот придумывал автомобиль, была идея — с машиной можно будет быстрее добираться до дома, к родным. Как же он ошибался! С возможностью передвигаться быстрее мы лишь становимся дальше друг от друга». Все верно, моя семья разъехалась по разным городам, даже в Америке мы не смогли бы часто видеться: отец — в Колорадо, брат — в Монтане, мать и сестра — в Калифорнии, жена с дочерью — в Нью-Йорке. Мы всё равно встречаемся примерно раз в год, в прошлом, например, собирались вместе на целый месяц. У некоторых нет и такой возможности, так что я стараюсь радоваться и этому.

9. Надеюсь, что дочь не пойдет по моим профессиональным стопам. Анна-Мария безумно активный ребенок, до карантина ей больше всего нравилось ходить на плавание и музыкальные уроки. К счастью, театральная школа пока у нас не появилась. Хотя на день театра в детском саду она чудесно сыграла льва — не отвлекалась, переживала роль. И это понятно: почти все время, с пеленок, она проводит в театрах всего мира, где, несомненно, впитывает актерские навыки. Оттого мне и страшно, что ей захочется стать актрисой.

Театр — это довольно насильственная среда, в которой главный инструмент — манипуляции

И хотя выбор профессии будет целиком решением дочери, мне не хочется, чтобы она проходила через подобное испытание. Такое вот инфантильное родительское желание — защитить ребенка от тех травм, которые получил сам.

10. Мне хочется, чтобы дочь была соратником, а друзей нужно уважать. В прошлом году я ездил по Катару, где брал интервью на весьма деликатные, личные темы у самых разных людей: от бывшего премьер-министра до дрессировщика верблюдов. Так вот там был пожилой мужчина, который рассказал близкую моему мировосприятию историю: когда они с отцом шли по улице, прохожие не понимали, друзья ли это, братья или папа с сыном, потому что все решения они принимали вместе.

Когда я окончил школу, мне поручили работу в театральном лагере, где в течение двух недель мы с детьми разных возрастов общались и занимались постановкой спектакля. Уже тогда я занял позицию равного им друга, а не учителя. В отношении дочери это сложнее, мое мнение кардинально отличается от, например, типичного родительского. Обычно ведь взрослые не рассматривают позицию ребенка, они поступают в соответствии с собственными убеждениями.

Представим, что ребенок сказал кому-то из близких: «Ты такой умный, ты все-все знаешь!» Кто-то в ответ посмеется, кто-то согласится, потому что так выгодно. Ведь на определенной возрастной фазе ребенка удобно, когда он видит в тебе абсолютного лидера.

Но я всегда говорил только правду, мне не хочется, чтобы дочь хотя бы на секунду могла представить себе такую ложь с моей стороны, поэтому мой ответ был бы иным: «Нет, ты неправа, я знаю далеко не все».

Дело в том, что вот такие маленькие обманы потом обязательно превращаются в общепринятое вранье, которое все равно выясняется к 13–14 годам. Вот только исправить уже ничего будет нельзя, вернуть прежнее доверие не получится.

11. Какое-либо распределение ролей внутри семьи мне кажется неправильным. Что делает нас людьми и отличает от животных? Способность видеть черное и белое. То есть если мама не может помочь с каким-то вопросом, то нужно обратиться к папе, и наоборот. Не должно быть дел или тем, которые можно решать только с мамой или только с папой. Так ребенок учится балансировать и в собственной жизни. И сам я лишь пытаюсь занять одну из этих черно-белых частей, чтобы стать для дочери опорой и надежной защитой.