В 2011 году Олеся Егорова устроилась учителем русского языка и литературы в подмосковную школу, но через 10 лет перестала преподавать и сейчас собирает сумки в роддом для продажи на маркетплейсах. Олеся рассказала нам о причинах своего разочарования в педагогике и о том, что ей нравится в новой работе.

«У одного сопли текут, у другой волосы пергидролем убиты»

Я была недовольна работой в школе с первых дней трудоустройства. Но образование-то получено, да и семью кормить надо. Вообще-то, ничто не предвещало беды: студенческую практику я вспоминаю с теплом. Я проходила ее во Владимирской области: сначала в Юрьеве-Польском, затем в селе Сима, где мне поручили уроки в коррекционном классе.

Там было семеро ребят — все такие неказистые, долговязые: у одного сопли текут, у другой волосы пергидролем убиты — и на всех какой-то отпечаток ненужности. Но за 45 минут урока мы становились самыми близкими людьми.

Я была для них не просто главной, не просто учителем — я была для них человеком, которому они нужны и интересны

Они это остро чувствовали, отвечали взаимным вниманием, искренне хотели мне понравиться. Этот опыт зажег во мне интерес к профессии, я была уверена, что и с обычными детьми получится выстроить диалог, работать с удовольствием.

Но не тут-то было. В 2012 году я пришла работать в одну из школ в Реутове. К тому моменту я уже вышла замуж, родила двоих детей.

Самым неприятным оказалось ведение отчетности. С появлением электронного дневника ее стало гораздо больше (в Подмосковье «Школьный портал» начал работать в сентябре 2015 года).

«Школьный портал» ведь — вариант для преподавателей, привыкших во время урока сидеть за учительским столом. Я же люблю двигаться: либо рассказывать, стоя у доски, либо ходить между рядами. Без этого нет контакта с классом: дети в лучшем случае не усваивают информацию полностью, в худшем — занимаются чем угодно, кроме учебы. Урок для меня — представление: если актер, простите, дохлый, то и зрители скучают.

Мне, как «не сидячему» преподавателю, у которого к тому же не было собственного кабинета, приходилось делать заметки, ждать конца урока и переносить всё в портал. Пока я мучилась с переносом, кабинет уже заполнялся детьми, которые пришли на следующий урок. Естественно, они кричат, выплескивают энергию. Не могу же я их выгнать. И запереться в кабинете, который закреплен за другим учителем, тоже не могу.

Поэтому приходилось откладывать отчетность на конец дня и сидеть в учительской допоздна. Либо нести работу домой, где меня ждали собственные дети, уделять внимание которым оказывалось просто некогда.

«Идеальный преподаватель — бездетный и холостой человек»

Отдельная тема — родители. Ты учишь детей чему-то хорошему (начиная с того, что нужно здороваться, желать доброго утра и приятного аппетита), а у них это, что называется, не откладывается. Потому что они приходят домой и попадают в атмосферу взаимного неуважения, грубости, забывают все нормы вежливости — из-за того, что родители не выполняют свою домашнюю работу, не занимаются их воспитанием.

Родители иного толка, чересчур требовательные, — тоже головная боль. Я вижу ребенка, понимаю, как выстроить стратегию взаимодействия с ним. Если мы можем в школе с учеником договориться, что вот, мол, сегодня поставлю только тройку, но ты всё равно молодец, завтра будет лучше, мы к твоим ошибкам вернемся, — то родители игнорируют динамику и ругают за оценки.

В итоге ребенок начинает видеть во мне злую тетку, врага. Из-за меня ведь на него накричали

Звонки от родителей редко были содержательными. В большинстве случаев я объясняла, почему у ребенка тройка, хотя вся семья не спала до двух часов ночи, делая с ним домашнее задание. А ответ почти всегда один: «У него потому и три, что он не выспался, у него нет энергии воспринимать информацию».

Это было рабство. Рабство в том, что ты живешь жизнью других людей. Я знала, что происходит с успеваемостью у условных Васи и Пети, а за оценками и успехами своего старшего сына следить просто не было времени. Родители Васи и Пети звонили мне чаще, чем родная мать.

Я в разговоре всегда должна была уточнять, что имею в виду под словосочетанием «мои дети»: своих учеников или дочь с сыном. И те и другие нуждались в неотрывном внимании. Учителя почему ведь не любят брать больничный: пока тебя нет в школе, класс рассыпается, его нужно пересобирать как коллектив, настраивать на учебный лад, а это очень непросто. Учителя на замене просто отсиживают положенные 40 минут, чтобы дети по школе не носились во время урока.

Потому за время больничного у учителя вместо двух неприкаянных детей (родных) становится 30 таких

Семейному человеку в школе работать тяжело. Нехватка времени на собственных детей, тоже школьного возраста, тоже требующих внимания, очень разочаровывает: чувствуешь себя виноватой, отсутствующей. Поэтому идеальный преподаватель — бездетный и холостой человек.

«Да, возможно, я деградирую»

В 2021-м я перестала преподавать. Пару раз выходила на замену, но понимала, что класс и часы больше не возьму. Репетиторство не рассматривала: проблемы те же, только без отчетности. Быть домохозяйкой за год с небольшим тоже осточертело: не могу сидеть безвылазно дома. В августе я нашла вакансию комплектовщика на склад. Девочки продают на маркетплейсах готовые сумки в роддом — искали работника. Никогда бы не подумала, что рассмотрю такое предложение всерьез. Впрочем, откликнулась.

Я пришла на пробный день, вижу: косметика для ухода, салфетки, подгузники, лактационки (впитывающие вкладыши для сбора излишков грудного молока в период лактации. — Прим. ред.) — и все разных брендов, разных видов, разных цветов. Их берут из больших коробок, фасуют, комплектуют в готовые «родильные сумки». Это всё настолько чисто, настолько эстетично… Первое, что я сказала будущим коллегам, — «Как же у вас тут интересно!». И вот уже почти год я с удовольствием хожу на эту работу. На новом месте всегда есть чем заняться. Причем заняться с удовольствием.

Теперь я вижу результат своих стараний и получаю четкую, объективную обратную связь. Я сложила сумку, ее отправили заказчице, через некоторое время пришел отзыв:

«Всё аккуратно сложено, чисто. Пять звезд». Я считаю, это прозрачно и справедливо

Моя задача — просто сделать всё по инструкции. Кто-то скажет, что и в школе можно работать по инструкции, неглупые ведь люди их составляют. Но всё упирается в то, что дети-то разные: ведешь урок по «инструкции», один всё понял и воспринял, а остальные 29 — едва ли.

Сейчас я пашу и устаю не меньше, чем в школе, но уверена, что все 20 сумок, собранные за смену, дойдут до получателя и всё будет хорошо, все будут довольны.

Во мне осталось, так скажем, прежнее сострадание. Работа моя такая же социальная, это тоже забота о других. Собирая сумку, я, естественно, представляю беременную женщину, которую, скорее всего, всё раздражает, которая переживает за себя и за ребенка. И представляю, как она расстроится, если в ее «родильной сумке» чего-то будет недоставать, что-то будет сложено неаккуратно, нитки будут торчать. Я сама дважды становилась матерью, понимаю это положение. Это мотивирует работать на совесть.

Да, тяжело таскать коробки. Да, это физический труд. Да, я деградирую, возможно. В свободное время мы с коллегами не литературу обсуждаем, а смеемся и, простите, матом ругаемся. Естественно, работа в школе постоянно держит мозги в тонусе: ты постоянно что-то читаешь, пополняешь словарный запас и общий уровень грамотности, но… Знаете, хорошо быть дурой. Это мне вообще жить не мешает. В нашем обществе этот момент, оказывается, облегчает жизнь.

Фото из личного архива Олеси Егоровой