«Мел» начинает очередную неделю свежим манифестом об образовании. Сегодня высказывается отец троих детей, актер Анатолий Белый. Он размышляет о том, что должно быть в школе и от чего ее нужно срочно избавить.

У меня двоякие впечатления от собственной учебы в школе. Начальные классы пронеслись в каком-то тумане, я не помню о них практически ничего. Дальше была потрясающая классная руководительница, учительница математики. Она была учителем по призванию: любила свой предмет, любила детей. Представьте себе средние классы, когда у девочек начинаются мальчики, а у мальчиков — мопеды, например; и вот в этом возрасте я ходил до (!) школы, в семь утра, на факультатив по математике. Сейчас у меня совершенно не укладывается в голове, что может заставить меня в семь утра куда-то прийти. Разве что на съемки поехать.

Можно сказать, что у меня генетическая связь со школой: тетя учитель, мама учитель. И, может, поэтому у меня всегда была тяга к знаниям. Она была, но ее жестоко убивали на остальных предметах. Физика — более-менее. Химия — скучно. География — совсем плохо, контурные карты вообще кошмар.

В старших классах нашей школы учат огромному количеству ненужных вещей. Ненужных и по объему, и по направлению

Это давняя проблема, потому что система образования у нас не меняется вообще. Сменился строй, ушла эпоха, а школьная программа в основе своей осталась ровно такой же. И в ней куча ненужного.

Нам давно пора вводить в старших классах специализацию, как это сделано в США, в Израиле, в западных странах. Это правильно, тут не может быть никаких сомнений. Сидя на бессмысленных (для себя) уроках, человек совершает сразу две большие потери. Во-первых, он теряет время. Чем раньше каждый поймет, к чему он приспособлен в жизни, и начнет этому учиться, тем лучше и правильней. Банально, но чем раньше ты что-то начнешь, тем скорее ты чего-то достигнешь. Во-вторых, отбивается желание. Это важнейший психологический момент. Так не бывает, что ты безмятежно и со спокойным видом отсиживаешь, например, химию или биологию, которые тебе ни капли не нужны. В это время ты скучаешь, каждую секунду думаешь: «да на фиг мне вообще эта школа нужна, что я здесь делаю?» С годами изучения ненужных предметов все это накапливается и приводит к тому, что вырабатывается негативное отношение к учебе в целом, ко всему процессу познания.

Скучание и ничегонеделание на бессмысленных уроках не могут пройти просто так — они приводят к тому, что человек больше не любит учиться

А значит, не может по-настоящему получать знания. Нет ничего страшного в том, что я любил математику и не стал ей заниматься в итоге. Эта любовь к математике, эндорфины, которые у меня выделялись, — вот что было самым главным для меня в школе. А то, что потом меня увело в другую сторону — это нормально. Мне нужно было самому до этого дойти, к девятнадцати годам понять, что я занимаюсь не тем, и повернуть свою жизнь. Это нормально, если, выбирая в школе специализацию, подросток ошибается. В этом нет ничего страшного и тем более нет никакой катастрофы. Сама возможность выбора для подростка в этот момент очень важна. К нему, возможно, впервые в жизни относятся как к взрослому и говорят: «Выбирай». Это совершенно другой статус, другое ощущение себя. Возможность и полноценное право выбора — это грандиозно уже само по себе.

Перед тем как наш сын Макс пошел в первый класс, мы провели настоящее исследование всех школ в районе. И в каждой школе нам говорили что-то хорошее о себе: «у нас хороший преподавательский состав», «у нас танцы», «у нас дополнительные занятия» и так далее. Мы ходили и не могли понять, куда нам в итоге отдавать сына. И, наконец, зашли в школу № 1621, она же «Школа Лидерства Лаудер Эц Хайм». Сначала очень сомневались: это еврейская школа, со своей спецификой, системой и всем остальным. Я боялся, не дай бог, что там есть какой-то религиозный уклон — просто свернут парню мозги и все. Но дальше случилось то, что сразило нас с женой наповал. Директор, молодая женщина нашего возраста, сказала:

«Знаете, я не буду вам много говорить. У нас маленькая школа, домашняя уютная обстановка. И что мы делаем с детьми здесь: мы учим их любить учиться»

Всё. У меня отпали все вопросы. Мы выходили оттуда с поставленной галочкой в нашем виртуальном школьном бюллетене.

Мне кажется, что школа должна быть инкубатором, где воспитывают любовью и только любовью. Человеческий организм учится сопротивляться злу во внешнем мире, но если приучать его к этому с самого раннего детства, он закуется в броню, из которой его потом уже, возможно, никогда не достать. То, что где-то есть зло, он знает или узнает в свое время, и не надо в школе его к этому готовить. Мы же не в Спарте, в конце концов.

Российской школе очень не хватает творчества. Потому что именно творчество лежит в основе человека, и это тот механизм, который заводит очень многие процессы в нас. Творческая составляющая должна быть в человеке с самых ранних лет. Вам никогда не казалось странным, что в детском садике нас учат петь, танцевать и делать представления, а в школе забывают об этом? Это очень большое упущение, и западная традиция с обязательными школьными театрами, мюзиклами и рождественскими спектаклями — это прекрасно. Потому что это правильно.

Даже если ты занимаешься кибернетикой, анатомией или чем-то еще, эта составляющая в тебе все равно присутствует. И я знаю по себе, что театр — это терапия. Например, «Прикасаемые» в Театре наций у Евгения Миронова — это инклюзивный спектакль, в нем играют в том числе слепоглухонемые актеры. И театр дал им сильнейший толчок к развитию: они зажили совершенно другой жизнью, врачи наблюдают массу позитивных изменений в их состоянии. Кто-то, возможно, и относится к этому «ну театр, скажете тоже, глупости какие», но в действительности это потрясающая терапия. И будь ты хоть трижды физик-ядерщик в будущем, это нужно тебе. Это нужно для высвобождения чего-то, что обязательно есть у тебя внутри.

Отец обязательно должен погружаться в образование детей. Только недавно для себя открыл (продолжаю образовываться вместе с детьми), что понятие отца появляется у маленького человека чуть позже, чем понятие матери. И вообще близость и любовь к отцу не приходят с молоком. С молоком — только мама, мама и ничего кроме мамы. Она составляет весь мир маленького человека и потом вдруг — бам! — и появляется папа. А папы нет — папа на работе. И это совсем плохо. Я все время ощущаю это на себе.

Возвращаюсь со съемок, и кажется, что меня не было всего ничего, неделю, но каждый раз я чувствую, что должно пройти какое-то время, прежде чем ребенок снова повернется и привыкнет ко мне. И это дико некомфортно и неприятно ощущать на себе, потому что ты-то готов уже взять его и съесть, а он уже немного на расстоянии от тебя. И это расстояние надо сокращать любой ценой. Надо делать все для этого: подмывать и менять памперсы тем, кто младше; делать уроки и находить общие занятия с теми, кто старше. Иначе отец останется где-то на периферии детской жизни, и это плохо. Очень плохо.