В марте 2017 года 25-летняя Юлия Рывкина со скандалом уволилась из школы № 19 в посёлке Томилино Люберецкого района Подмосковья, где работала учителем физкультуры и курировала команду по чирлидингу. Поводом стали фотографии девушки в соцсетях, которые сочли слишком откровенными для педагога. Спустя время Юлия рассказала о том, почему главной жертвой скандала стала не она сама, а дети, потерявшие любимого учителя.

Моя бабушка была заслуженным учителем СССР, преподавала в школе русский язык и литературу. Мама преподавала те же предметы плюс обществознание.

Так вышло, что они были и моими учителями в школе, а я оказалась очень проблемным подростком. Сейчас, вспоминая то время, понимаю, что мне перед ними за многое стыдно, особенно перед мамой. При этом я никогда не давала её в обиду, если кто-то криво на неё смотрел в школе, могла и всыпать. Хорошо, таких случаев было немного, потому что мама установила контакт с учениками.

Уже в старших классах поняла, что преподавание — неблагодарная работа. Ведь было много жестоких детей, очень сложных. И много сложных родителей. Учитель отдавал всего себя, получая копеечную зарплату. Я так не хотела. При этом уважения со стороны родителей и детей к педагогам в те времена было всё-таки больше, чем сейчас.

Бабушка предлагала мне отправиться в какую-нибудь деревню на севере, чтобы работать учителем по контракту: так можно было хотя бы неплохо заработать. А когда я окончила школу, уже мама стала раздумывать над тем, кем мне стать, где получить образование. В итоге предложила пойти на педагогический по целевому. Но я ей сказала, что ни за что не буду учителем. И пошла в Российский университет физкультуры и спорта, поступив на специальность «режиссёр-постановщик спортивных и массовых мероприятий».

На третьем курсе у нас была обязательная практика — мы шли работать учителями физкультуры. В итоге я влюбилась в эту работу. Поняла, что очень хочу попробовать. Увы, мамы не стало, когда я училась на 4-м курсе. Но я пошла по её стопам, устроилась всё-таки в школу.

Я нашла вакансию в интернете, школа № 19 в посёлке Томилино Люберецкого района Подмосковья. Это было очень далеко от меня, но я решила попробовать. Пришла в школу с огромным энтузиазмом. Взяла детей с 1-го по 11-й классы, а потом ещё и стала классным руководителем самого проблемного класса, от которого все отказывались. Просто это же был Люберецкий район, а там одни неблагополучные семьи.

У меня было невероятное желание и много идей. Например, вскоре я открыла кружок по актёрскому мастерству (у многих детей не было денег, чтобы ходить в платные секции, а тут появилась бесплатная возможность), создала команду по чирлидингу. Но вскоре поняла, что ожидала многого, а реальность оказалась суровой. Денег платили мало, всё делала своими силами.

Когда мы с детьми поставили новогоднюю сказку, костюмы для неё сделали из моих личных вещей

Зарплату мне дали в первый год 24 000 рублей в месяц (или даже 22 000, сейчас уже точно не помню). Половина у меня уходила на бензин, я же кучу времени добиралась до школы. В итоге, когда пошёл второй год, я устроилась ещё и в спортивную школу, где вела четыре команды по чирлидингу, благодаря чему вышла на зарплату в 60 000. Выезжала в те лихие времена из дома в 6–7 утра, домой приезжала в 22:00.

Директор и завуч казались мне безучастными. Никого не хочу обидеть, но каждый просто сидел на своём месте. Мне не нравилось, что я оказалась в консервативной системе, которая не менялась лет 20–30. Никому не нужно было, чтобы появлялось что-то новое, интересное. В школе было много пожилых педагогов, они стали позволять себе неосторожно высказываться обо мне. Им не нравилось просто то, что я молодая. И что меня очень хорошо приняли дети. Я отлично налаживала контакт даже с самыми сложными подростками.

Пожилые коллеги начали фыркать в мою сторону или говорить: мол, деточка, я преподавала уже тогда, когда ты только родилась

Я сперва помалкивала, а дальше начала отвечать. Потому что знала: свою работу я выполняю хорошо. Я была собой довольна — как и родители, а дети часто говорили, какая у них «классная новая училка». Я не была школьницей, я была таким же педагогом. При всём при этом я не позволяла себе открытых конфликтов, это самое важное. Потому что всё-таки я уважаю пожилых. Я просто тонко, очень аккуратно стала давать всем отпор. И в какой-то момент учителя увидели, как я хорошо справляюсь, и сами стали обращаться ко мне за помощью — в организации праздников, выпускных и так далее. В итоге за полтора года, что я проработала, на меня не подали ни одной жалобы.

Со мной в паре был пожилой физрук, который проработал в школе, наверное, больше, чем мне было тогда лет. Он посчитал себя моим наставником, каждый раз пытался меня подавить. Как-то при детях начал со мной разговаривать как со школьницей, на что я спокойным, но очень холодным тоном ответила, что он, видимо, забыл, что я такой же учитель и мы должны быть на равных. Я указала ему, что так со мной разговаривать не надо. Тогда у него вошло в привычку бегать к директору и завучу, чтобы жаловаться на меня.

Я видела, что он олицетворяет собой старую классическую школу, где царят строгий контроль, следование предписаниям. Он мог позволить себе даже унизить ребёнка. Из-за скверного характера с ним предпочитали не связываться, а просто кивать, выполнять его требования. Однажды я поняла, что физрук разжигал все разговоры пожилых коллег обо мне. Но, повторюсь, собой я была довольна, а это главное.

Особой гордостью для меня стала команда по чирлидингу. До моего прихода чирлидинг пытались безуспешно внедрить в этой школе. Узнав об этом, я на уроках бросила клич, что веду набор в команду, повесила объявление. И дети начали приходить. В итоге команда оказалась большой, но для чирлидинга это не проблема.

Чирлидинг — нереально сложный вид спорта, в котором нужны и координация, и растяжка, и вообще в нём задействованы все группы мышц. По сути, это акробатика, профессиональный спорт. Создавать такую команду — титанический труд.

Моя команда стала ураганом. Мы придумали название Little hooligans, которое полностью отражало её суть. Я смешала трудных подростков с обычными, домашними детьми. При этом такие разные ребята учились быть поддержкой друг другу. В чирлидинге важно доверять, ты должен знать, что тебя поймают. И мы этого добились. Проводили много времени вместе, были счастливы и выигрывали для школы кубки. Руководство очень радовалось, конечно, нашим победам.

Для школы главное — награды, а не то, что дети развиваются и выезжают на соревнования

Мне нравился наш зал: он был слегка убитым, с обшарпанными стенами, но вполне оборудованным. Например, для спортивной гимнастики были все нужные снаряды. В 1-й и 4-й четверти у нас по программе была лёгкая атлетика, ещё на одну четверть приходилась спортивная гимнастика. Мы с детьми строго занимались по программе, но я старалась её разнообразить, придумывала для разминки разные приколюхи. Я могла подколоть кого-нибудь, попросить пробежать в амплуа какого-нибудь животного. И ученикам это очень нравилось, они даже высказывали инициативу самостоятельно проводить разминку.

Начав работать, первое, что я поняла, — не бывает плохих детей. Бывают плохие родители. Несколько раз я даже вызывала родителей проблемных ребят, чтобы понять, в чём их проблема, почему они так себя ведут. Для этого всегда было достаточно познакомиться с родителями. Мне было безумно жаль таких детей, но в то же время я понимала, что их категорически нельзя жалеть, такие дети — очень сильные, они этого не любят. Я показывала им, что я их понимаю, давала понять, что это не их вина.

Было много хулиганов в школе, но я не ставила на них крест, за что они меня хорошо приняли. Родители не показывали им, что такое любовь, как же они могли сами её проявлять? Такие дети в душе на самом деле не злые, просто они глубоко несчастные.

Ко мне реально часто подходили с вопросами. Поскольку я молодая, мне рассказывали всё, потому что доверяли. Был мальчик, у которого в семье оказалось много братьев и сестёр, так у них на холодильнике висел замок! И конечно, он постоянно воровал еду в магазинах, но что ему оставалось делать? Но это недоработка уже органов опеки в нашей стране, к сожалению.

Ещё я узнала, что трое учеников из старшей школы принимают наркотики. Я вывела аккуратно на этот разговор, и один парень сам мне в этом признался

Я не стала говорить ему заученный текст о том, что наркотики — это плохо. Мы просто разговаривали, он поделился со мной. А я рассказала, что жила в Гольянове и из моей подростковой компании в живых почти никого нет, потому что все умерли от наркотиков. Вот такие разговоры реально помогают. Но пожилые учителя на это всё закрывают глаза, делают вид, что ничего не видят, или разводят руками: мол, что я могу. Максимум — расскажут родителям.

Девочки могли что-то спросить про женские штучки, про критические дни. У них не было контакта с мамой, спросить было не у кого. Я тогда рассказывала им про женскую гигиену. Бывали и совсем сложные случаи. Одна девочка занималась оральным сексом в школьном туалете, делала это за тысячу рублей. Речь про шестой класс. И другая девочка настолько впечатлилась, что не знала, как это переварить и нормально ли такое.

Бывало, дети рассказывали и о том, как их бьют родители. Там полный набор — игнор, избиение, безучастность. Родители почти все пьющие в таких семьях. Дети тоже пьют.

Конечно, я как преподаватель физкультуры разговаривала с детьми о вреде употребления алкоголя и курения. Так, в моей команде по чирлидингу было строгое табу на это. Мне нужны были здоровые дети, поэтому ставила вопрос ребром: или сигареты, или команда. Часто разговаривала с девочками из средних классов, предупреждала о вреде. Парней подкалывала: мол, мне как девушке неприятно, что от тебя так сильно пахнет куревом, не мог бы ты пойти и помыть руки. И потом некоторые ребята признавались, что курили, потому что девчонки любят крутых парней. Я тогда объясняла, что сигареты — не круто.

Обо всём этом дети не рассказывают школьным психологам. Мне говорили, потому что со мной проводили много времени, потому что я не гнобила их, они мне доверяли. И знали, что это останется между нами.

Я целенаправленно искала подход к детям из неблагополучных семей, а таких там было большинство

Им нужна была капелька любви, я пыталась показать им, что можно не бояться её проявлений. Дети знали, что могут сказать мне правду, а я в ответ их поддержу и помогу чем смогу. Я была для многих старшей сестрой, которой можно рассказать всё. Но при этом мы друг друга уважали, я следила, чтобы никто не садился на шею.

Хорошо хоть, что я не видела детей с суицидальными наклонностями. Тогда на пике был «Синий кит», и я тем не менее все равно много говорила с детьми на эту тему.

Вообще, дети шли на физру с радостью, часто даже не на сам урок, а ко мне. Они даже придумали для меня прозвище. Я как-то себя повела таким образом, что они увидели во мне героя Дмитрия Нагиева из сериала «Физрук» и стали называть меня Фомой.

Им было со мной классно, поэтому они с радостью делали всё, о чём я просила. Даже бег был им в радость. Если у кого-то была действительно уважительная причина пропускать занятие, я просила сидеть и наблюдать за другими. При этом я понимала, что все мы люди и нужно учитывать, что иногда у ребёнка тоже может что-то случиться, что у него может не быть настроения. За это не надо на него орать и ставить двойку.

Бывало, могло показаться, что я кричу. Но тут дело в том, что у меня сам по себе голос очень сильный, строевой. Плюс когда работаешь в зале, орёшь всегда. Поэтому дети часто говорили: «Юлия Александровна, когда мы перебарщиваем, достаточно вашего взгляда!» Кстати, моей маме ученики говорили то же самое. В общем, я могла, конечно, гаркнуть — но не на ребёнка, а на класс в целом. Когда видела, что дети заигрываются или шумят, могла крикнуть: «Тишина!» И мой голос было слышно на всю школу.

Я никогда не била детей, не хватала их. Но были пожилые педагоги, которые позволяли себе схватить ребёнка, проявить к нему агрессию — просто за непослушание. Или они могли обозвать. Я сразу вспоминала свои школьные времена, тогда тоже были такие учителя.

По-моему, учителя должны ежегодно проходить тестирование у психолога. Психологи должны быть в школах не для галочки, они обязаны активно присутствовать в жизни как детей, так и педагогов. Считаю, что когда работа делает тебя агрессивным, особенно если она связана с детьми, то нужно уходить на пенсию, да и вообще должно быть больше молодых учителей.

В моей школе молодых педагогов почти не было. Я подружилась с психологом. Могла с ней погулять, а не только в школьных стенах общаться. Но дружила и с женщиной из начальной школы, которая была намного старше. Она ко мне очень хорошо относилась, а я к ней. Знала, что могу к ней обратиться, если что. Позже она стала завучем начальной школы, я была этому безумно рада. Но с остальными возрастными педагогами общалась максимум на перемене в коридоре, для поддержания беседы.

Мне кажется, трудно найти школу в России, где нет хотя бы одного учителя, который любит выпить. И у нас такой был, но употреблял строго вне школьных стен. Это не делало его плохим учителем или человеком. Сама я позволяла себе алкоголь в том же количестве, как и до работы в школе, но я же никогда не была алкоголиком. Тем более у меня появилась машина, какой тут алкоголь.

На работу я приходила почти всегда в ярких костюмах. У меня была толстовка с Пикачу и другими мультяшками. При этом я закрывала все свои татуировки. К сожалению, в нашей стране татуировки ещё долго будут табу.

Соцсети у меня всегда были открыты. Все фото в купальниках, снимки с вечеринок, которые были на страничке «ВКонтакте» на момент скандала (их, кстати, в общей массе было немного), оказались старыми. Почти все они — из университетских времён, где мне 18–19 лет.

Где вообще прописано, что я не могу вести соцсети? Это вопрос скорее к родителям, почему их несовершеннолетние дети зарегистрированы во всех соцсетях. В моих фотографиях не было ничего криминального. Если бы не моя молодость, никто не обратил бы внимания. Сейчас у педагогов в возрасте встречаются в соцсетях фотографии с юбилеев, где на столах часто присутствует алкоголь. Или же они выкладывают снимки в купальниках из отпуска. Если такие фото выложит возрастная учительница, никакой шумихи не будет. Просто красивых и молодых мало кто любит…

Из времён, когда я преподавала в школе, был снимок, где я со свистком и джином. Было и фото, где я на шпагате в баре, но на шпагате я везде и всегда, мне для этого алкоголь не нужен. Я, повторюсь, тогда была за рулём, но кого это интересует. Одна фотография была, где я в купальнике! Купалась в проруби… Некоторые из тех якобы откровенных фото, которые выложил Life News, были в альбомах, предназначенных только для друзей. Это только подтвердило мою догадку, что фото слили специально.

До скандала мне никто никогда ничего не говорил по поводу соцсетей. На меня даже некоторые учителя были подписаны

И да, кто-то из учеников тоже. Дети могли мне что-то написать в директ, я никогда от них не отворачивалась, это нормально в наше время. Могу также сказать, что, когда я работала в школе, в соцсетях не использовала матерные выражения. Для меня действовали какие-то внутренние тормоза, правила: я молодая девочка, и мат на страничке не очень-то уместен.

Скандал начался для меня со звонка директора. Она сказала: «Юля, у тебя есть пять минут, чтобы доехать до школы». Я тогда была в соседней школе, на соревнованиях. Оказалось, пять минут оставалось до того, как к школе должны были приехать СМИ. Я просто не прорвалась бы в здание. Одновременно мой телефон стал разрываться от сообщений в соцсетях со словами поддержки, звонков. Но я была на соревнованиях, мне было не до телефона.

Пока я ехала, мне позвонил друг. Он сказал, что меня показывают по всем каналам телевидения, в новостях. И коротко пояснил, в чём дело.

Приехав, я прямо вбежала в школу в последнюю секунду перед появлением толпы корреспондентов. Меня привели в кабинет директора, где уже сидела женщина из министерства. Я видела её впервые в жизни. Она была надменна, разговаривала со мной так, будто я убила человека.

Она сказала, что я даже нижнее бельё должна покупать на другом конце Москвы, чтобы никто не видел. Эта женщина заставила меня написать заявление об увольнении по собственному желанию, причём задним числом. Я сидела и вообще ничего не понимала. Мне кажется, это первый и последний раз в моей жизни, когда я реально, в буквальном смысле, потеряла дар речи. Обычно мне говорят слово, а я 20 в ответ! Но тут, видимо, сыграл фактор неожиданности.

Позже мне разные адвокаты писали, что меня не имели права заставлять писать то заявление на увольнение

Максимум — могли сделать выговор. Но я уже не хотела бороться, потому что всё равно уже не вернулась бы в школу после такого.

Весть обо мне сразу разлетелась по классам. Им ведь ещё приходилось раздавать интервью, они рассказывали журналистам, как меня любят. А в разговорах со мной они плакали, просили не уходить, но им же не объяснишь всего… Они даже присылали фото с плакатом «Юлия Александровна, мы вас любим!». Они до сих пор мне пишут… Мне было очень жаль с ними расставаться.

Команда по чирлидингу без меня распалась, а ведь многие дети строили дальнейшие планы, мечтали развиваться в этой области дальше. Я была в таком шоке, что сама не могла перестать плакать.

Первые несколько дней были адом. Я не могла вернуться домой, потому что вокруг двух моих квартир толклись журналисты. Я ревела белугой, ведь мне было больно всё потерять. Я понимала, что смогу снова найти работу в школе, но уже не была морально готова к тому, чтобы заниматься с другими детьми.

Журналисты раскрутили историю, конечно. Из ничего. Во всех СМИ были заголовки про «откровенные фото». Мне писали люди: повёлся на название, открыл, а там ни одной откровенной фотографии… В то жаркое время я дала только одно интервью, для «России 24», где работала знакомая, которой я доверяла.

Из 100% сообщений, которые я получила по ситуации, только 5 были с критикой моего поведения. Остальные же поддерживали, говорили, что всё это бред, что в моих фото нет ничего криминального. Дети и родители потом тоже пытались доказать, что довольны мною и не хотят меня терять.

О тех событиях у меня остались какие-то обрывки воспоминаний. Соревнования, разрывающийся телефон, кабинет директора с той женщиной. И вечер, как я сижу на диване, не могу вымолвить ни слова. И просто плачу.

Позже меня «попросили» уйти и из спортивной школы. Я надеялась, что хотя бы эту работу у меня не отберут. Но так совпало, что 9 марта со мной произошла история, которую я в шутку назвала «развратная училка», а уже 27 марта должны были состояться выборы в Люберецком районе, в которых участвовал директор спортшколы. И именно на этих выборах я была членом избирательной комиссии.

Не знаю, совпадение это или нет, но буквально на следующий день после выборов директор второй школы попросил меня уйти. Видимо, боялся, что моё присутствие в школе поднимет шумиху. Он со мной даже не разговаривал. Мне просто позвонили и сказали приехать, забрать документы. Директор знал, как я надеялась, что буду дальше работать, а в итоге просто испугался, что я испорчу ему репутацию. Кстати, он всё равно не победил на тех выборах. И вот уже после этого мне показалось, что я потеряла всё, что у меня было.

Родители моих учеников пытались что-то сделать, даже хотели писать петицию, но мне это уже было не нужно

Я не стала прибегать к услугам психолога, потому что понимала — надо срочно искать работу, ведь слезами не наешься. После школы я работала организатором мероприятий, в продажах, даже редактором на ТВ. А потом уехала в отпуск в Турцию и… не вернулась. Стала работать аниматором, познакомилась с будущим мужем, через полгода мы поженились. А две недели назад я стала мамой.

Из той неприятной истории я сделала один вывод: больше никогда, ни за что не стану работать в государственном учреждении. Ведь наша система — это полное дно. Бумажки важнее детей. Бумажки, отчёты, бумажки, отчёты. А молодых учителей, которые способны внести свежую струю, в школу не заманишь, с такими-то зарплатами. И таким отношением. Пожилые учителя работают за копейки, потому что их пенсия ещё меньше, да и боятся они одиночества.

Что до наших соцсетей, личной жизни… Пусть составляют кодекс для учителей, в котором чётко прописывают, что нам запрещено. Про соцсети ни в каких документах ничего не сказано, но за них увольняют. Со мной даже на собеседовании ни о чём таком не говорили и потом тему соцсетей и личной жизни не поднимали.

Моё мнение — учитель тоже человек! Если на его страницах в соцсетях нет порнографии или пропаганды вредных привычек, то и не надо его трогать. Сейчас, кстати, школьники выкладывают фотографии похлеще, чем многие взрослые. К тому же они ведь тоже не глупые и без всяких соцсетей прекрасно знают, кто из учителей курит, кто пьёт.

Сейчас я понимаю, что могла бы вернуться в школу, но работать стала бы только в Турции, где сейчас живу. В России точно нет! Ведь не просто же так у нас на учителей смотрят с жалостью, тогда как в других странах — с уважением.