Если у вас нет времени, чтобы научить читать и писать своего ребенка, потому что вы зарабатываете деньги на его развивающие курсы, у меня для вас плохие новости. Любой воспитательный аутсорс предполагает разрыв связи с родителями, а для дошкольника это стресс.

Мне жалко детей, которых приводят ко мне на курсы. Им бы сейчас снеговиков лепить и играть с мамой и папой в снежки, а не пытаться выучить английский. Но меня распнут последовательно мамы, преподаватели и специалисты по раннему развитию, если я заявлю, что эти самые курсы раннего развития и все дополнительные занятия, кроме тех, на которые дети сами бегут с огромным желанием, — вредны.

«А вы знаете, мне бабушка дала много-много денег, а я отдал их маме, потому что мой папа маме денег не дает». Это было мое второе занятие с мальчиком-второклашкой. И мы вообще-то пытались запомнить новые слова, как вдруг он мне выдал эту фразу. И грустно-грустно посмотрел. Я слегка опешила, но виду не подала — переключила его внимание на другую игру. Мама в этот момент сидела за стеклянной стеной в коридоре и улыбалась. Честно — лучше бы она этот час потратила на то, чтобы поиграть с сыном.

У дочери одного из моих знакомых серьезные логопедические проблемы. В четыре года она говорит хуже трехлеток, при этом проявляет агрессию к родителям. Отец — владелец неплохого развивающегося бизнеса, мать пытается реализоваться через свою кондитерскую, хотя всю жизнь мечтала работать в пиаре. Несмотря на декларируемую любовь, девочка никому не нужна. «Возьми планшет, поиграй», — это папа взял ее с собой на работу. Она строит замок из магнитных деталей и говорит: «Папа, посмотри. Скажи им (посетителям — прим. автора), пусть они все посмотрят!». Папа машинально улыбается и вновь погружается в расчеты. «Мы водим ее в частный детский сад, почему она до сих пор не умеет писать? И снова на меня кричит. Вот что мне с ней делать?» — жалуется он неделей позже. Я могу сказать: «Оторвись от своих дел, они никуда не убегут. Проведи с ней время. Поговори с ней. Научи ее писать сам. Поиграйте втроем, в конце концов». Но я молчу, потому что кто б меня послушал.

Когда-то меня попросили позаниматься с сыном одного очень обеспеченного человека. Трехэтажный особняк, гувернантки у каждого из трех детей, кухарка, охрана, два личных водителя.

К третьему занятию я поняла, что ребёнка слушаю только я. Прислугу он не считает за людей, а родители обращаются с ним так же, как он с прислугой

Проблемы в коммуникации выливаются в то, что в новой школе он не может завести друзей. В такие моменты особенно остро чувствуешь свое бессилие. Я даже лишние полчаса поговорить с ним не могу — сразу после меня приходит другой репетитор.

И ведь все эти родители с гордостью говорят, что у их детей нет свободного времени! «Я с двух лет вожу его на „развивайку“, с трех мы учим английский, с четырех на хоккей». Они наивно считают, что вот это и есть то самое «воспитание», а на самом деле они просто не знают, чем занять ребенка. Как играть с ним. Как самостоятельно объяснить ему, что хорошо, что плохо, как себя вести, как дружить, что такое любовь, семья, счастье. Возможно, потому что сами не знают. Возможно, потому что им некогда, в погоне за мифическим «будущим успехом». Они не знают, что здоровая, не истерзанная психика ребенка гораздо важнее для его будущего, нежели набор навыков и умений, которые он с таким невыразимым трудом получит до школы.

Ко мне привели девочку: «Подтяните ее по английскому». Девочке 15, в глазах — мировая тоска. Я спрашиваю, что ей интересно, а в ответ: «Ничего». Мама говорит: «Мы заставляем ее ходить в музыкальную школу, потом она еще дополнительно занимается танцами с пяти лет, и у нее еще три репетитора — готовимся к ЕГЭ». «Ты любишь танцевать?» — спрашиваю я ее. «Нет», мотает головой девочка. В 15 лет ей уже ничего не надо, впору выходить на пенсию. Они уходят, а я долго не могу начать готовиться к следующему уроку. Я вижу плоды «воспитания на аутсорс», когда связь ребенка и родителя безвозвратно потеряна, и мне страшно.

Той девочке нравились животные, а она нравилась моей кошке, которая все уроки дремала у нее на коленях. Она бросила танцы и музыкальную школу, пошла учиться на ветеринара. Родители долго сопротивлялись, но потом смирились. Я видела ее недавно — глаза горят. «Спасибо», — говорит — «вы с кошкой меня спасли». Ну, хоть где-то я не бесполезна.