Почти 7 лет в Архангельске работала частная студия, где девочек от 4 до 17 лет фотографировали без одежды и снимали видео с их участием. Родители детей утверждали, что не знали о специфике съемок, но все равно были осуждены и получили даже большие сроки, чем хозяева конторы. Вместе с писательницей Натальей Ремиш, психологом и одной из потерпевших «Мел» попытался разобраться в этой истории.
Бесплатное портфолио для маленьких моделей
Ольга Гусарова и Вадим Двораковский познакомились в 2006 году на кладбище. Вадим работал там ночным сторожем, Ольга торговала цветами. Она была на 13 лет старше. Ей за пятьдесят, ему за сорок. Сошлись, стали жить вместе. В ее квартире — у Вадима не было ни жилья, ни документов.
Через пару лет совместной жизни Вадим попросил Ольгу купить в кредит профессиональный фотоаппарат. Объяснил, что будет разоблачать педофилов в сети ловлей на живца: фотографировать маленьких девочек в макияже и взрослой одежде и выкладывать их на форумах. А пойманных педофилов сдавать куда следует.
Ольга согласилась, хоть и не сразу. Взрослому сыну Гусаровой, первое время жившему с ними, придуманная Вадимом схема сразу показалась подозрительной. Он написал заявление в полицию и сообщил, что, похоже, его мать пытаются втравить в организацию чего-то незаконного. Полиция провела формальную проверку и ничего подозрительного не выявила. Ольга и Вадим съехали с квартиры и несколько лет не отвечали на звонки ее сына. Он встретился с матерью только в 2011 году — и обратил внимание, что половина комнаты в ее съемной квартире была полностью заставлена фотооборудованием.
Конечно, никакими разоблачениями Вадим заниматься даже не думал. Его схема была проста: они знакомятся с родителями маленьких девочек, предлагают им сделать портфолио для «модного журнала» или «компании — производителя детской одежды», потом уговаривают девочек сняться без одежды, фотографии продают в даркнете иностранцам. Средняя цена за фотосессию из 250 фотографий — 400 долларов. За сет со связыванием — 600.
И 64-летняя Ольга, в прошлом тюремный надзиратель, решила, что это вполне устойчивая схема заработка. Моделей искали через знакомых и бывших коллег — охранниц, кассирш, медсестер. Родителям и бабушкам Двораковский и Гусарова говорили, что, поскольку студия только начинает работу, качественное профессиональное портфолио для их маленьких моделей они сделают бесплатно.
Слово «портфолио» действовало как гипноз — родители с удовольствием приводили в студию детей
А потом с гордостью вешали на стены фотографии своих маленьких дочерей во взрослом макияже, на каблуках и в чулках с подвязками.
Через студию Двораковского и Гусаровой прошли 10 девочек. Их снимали по отдельности и вместе. Это были фотографии и видео. У Вадима и Ольги были постоянные клиенты в Японии, Германии, США и Франции. В некоторых видео Гусарова снималась сама: надев черный балахон, имитировала сцены насилия. На вырученные от съемок деньги бабушка двух моделей (они начали сниматься в 5 и 7 лет) купила себе домик на Азовском море.
Военные не обманывают
В 2009 году Вадим Двораковский зарегистрировал свой сайт, сделал рекламу на соответствующих форумах. Ольга Гусарова занималась рекрутингом моделей. Двух сестер, известных как Агата и Полли, она нашла через бабушку — Валентину Варакину, которая когда-то работала с Гусаровой. Варакина была дворником, Гусарова — охранником. Мать сестер (им было 5 и 7 лет), банковский кассир, не просто не удивилась предложению поснимать дочерей «для портфолио», а наоборот — обрадовалась. И с гордостью выкладывала их фотографии в белье у себя на странице во «ВКонтакте». Папка называлась «Мои модельки».
Еще одна модель фотостудии, Ксения, попала туда в 11 лет, после того как бывшая коллега ее бабушки зашла к ним в гости поболтать. Это была Ольга Гусарова: в начале 90-х они вместе с бабушкой Ксении работали в системе ФСИН. Ольга пришла в гости к старой приятельнице, они выпили чаю, поговорили, познакомились с матерью Ксении — Юлией Красновой.
Выбрав момент, Гусарова предложила Красновой сделать фотосессию дочери, чтобы Ксения «попробовала свои силы в модельном бизнесе»
Мать согласилась и на первые сессии водила дочь сама. Но потом времени стало не хватать (Юлия Краснова служила старшим прапорщиком в секретариате местного ФСБ), и Ксения стала ходить на съемки одна.
— Прежде чем согласиться, мама спросила моего мнения, — рассказывает 22-летняя Ксения в интервью писательнице Наталье Ремиш для «Мела». — Я была очень рада, ведь меня воспитывали достаточно консервативно: не разрешали краситься, сопровождали везде, решали спорные вопросы в школе за меня. Несмотря на то что у меня есть отчим, моим воспитанием занимались в основном мама и бабушка. Поначалу все было хорошо. Меня водила мама. Она очень много работала, и в студию мы могли ходить только по выходным. Лишь иногда я посещала студию одна. Ходила я в нее на протяжении 5 лет. Договор между студией и нами не заключали. Никакие финансовые отношения нас не связывали.
Мама считала Ольгу Гусарову честным человеком, потому что она бывшая военная. По мнению мамы, военные не обманывают. Ольга была приятельницей мамы, она периодически звонила просто поболтать. И знала многое о нашей семье. В какой-то момент работы у мамы стало ещё больше и она не могла меня больше водить в студию. А так как мама доверяла Ольге, то разрешила ходить на съемки мне одной.
В первый же день как я пришла без мамы и было понятно, что меня никто не встретит, Ольга и Вадим предложили мне сделать фото без одежды.
Мы, мол, будем давать тебе деньги и дарить подарки, потому что ты самая красивая девочка. А взамен сделаем немного фотографий, где нужно будет раздеться, хорошо?
«Никому не говори об этом, и мы не скажем маме, что ты сегодня разделась. Это наш с тобой секрет. Ты сможешь бывать у нас чаще. Ведь мы же друзья», — сказали эти люди. И я согласилась. Я им уже достаточно доверяла. И не очень-то умела говорить «нет» взрослым. У меня до сих пор с этим проблемы. Мне правда покупали всякие заколки, резинки, давали небольшие суммы денег. Когда мама спрашивала, откуда они, я отвечала, что дали бабушка с дедушкой.
Через пару лет после первых съемок без одежды ко мне добавилось еще несколько детей. Снимали совместные фото и видео, иногда с использованием различных приспособлений. С ребятами мы ничего не обсуждали. Все боялись, что все откроется, и просто делали то, что просили. И у нас же был секрет, договоренность, которую никто не смел нарушить.
Если кто-то из детей начинал плакать, его успокаивали, отводили в душ, кормили и просили пробовать снова. Сразу после съемок мы разбегались по домам
У Вадима было 2 карты памяти: одна — для фото в одежде, вторая — для фото без одежды. Он командовал «стоп» и менял носители. Когда родители просили показать сделанные фотографии, Вадим вставлял карту памяти с фотографиями в одежде. Ни у кого из родителей не возникало мысли, что может быть что-то не так. Им говорилось, что нарабатывается портфолио для того, чтобы на нас обратило внимание крупное модельное агентство. Фотографии были действительно хорошо сделаны, так как Вадим проходил специальные курсы.
Вкусно кормили и спрашивали, как дела в школе
Интервью с Ксенией Наталья Ремиш, писательница и автор мультсериала «Про Миру и Гошу», специально подготовила к выходу мультфильма о границах ребенка. Чтобы в очередной раз показать родителям, насколько важно научить ребенка говорить «нет».
«Нет, я не хочу!», «Нет, со мной так нельзя!», «Нет, у меня другое мнение». Ребенок, привыкший произносить такие слова, знает: его мнение тоже имеет значение. Пусть не на 100 и даже не на 50%, но право сказать и быть услышанным без страха последующего наказания — важный элемент воспитания уверенного в себе человека. В гонке за воспитанием послушного и удобного ребенка есть риск создать реальность, в которой он не сумеет отстоять себя. И этим воспользуются другие люди.
— Я была зависима от этих встреч, — продолжает Ксения. — Казалось, что только эти люди меня понимают. Меня вкусно кормили, спрашивали, как я себя чувствую, как дела в школе, интересовались моей жизнью, разговаривали, убеждали, что со мной все в порядке. И ни к чему не принуждали. Мягко уговаривали, поддерживали, говорили нужные слова. Чуть позже я стала прогуливать уроки и в музыкальной, и в обычной школах, сбегала из дома. Мама водила меня к психологу. Она чувствовала, что что-то происходит. Но я и психологу ничего не сказала. Отделавшись от терапии общими фразами про пубертатный период, мы эту тему закрыли.
В 15 лет я окончательно осознала, что все неправильно, и захотела с этим покончить. Но меня начали шантажировать, говорили, что расскажут маме
И страх, что все откроется, пересилил желание уйти. Я даже не подозревала, что организаторам тоже может быть страшно. А в полицию пойти просто не догадалась, потому что сама согласилась на участие во всем этом. Когда мне было 16 лет, Вадим пригласил меня в студию, но Ольги там не было. Сказал, что нужно снять видео… В общем, в тот день у нас был сексуальный контакт на камеру. Я чувствовала себя ужасно, но ничего не могла сказать. Было просто противно. Впоследствии видео, которое якобы записывал Вадим, так и не нашли. У меня есть подозрение, что он его и не снимал. После этого случая я сдерживала себя, чтобы больше не ходить туда. Звучит ужасно, но, с одной стороны, я была зависима от походов в эту студию. А с другой — жила как на пороховой бочке, боясь огласки. И в то же время очень была обижена, что ни Вадим, ни Ольга после того последнего эпизода мне больше не позвонили. Так все и закончилось.
Я мать-одиночка, мы нуждаемся в деньгах
Когда организаторов фотостудии разоблачила полиция, вместе с ними обвиняемыми по делу проходили 4 матери и одна бабушка детей, которые снимались у Гусаровой и Двораковского. Именно они и получили самые большие сроки — по 12–13 лет лишения свободы. При этом Вадиму и Ольге дали 8,5 и 9,5 года — за «помощь следствию». Из пятерых осужденных родителей свою вину признала только одна — Наталья Нивина, младшая медсестра роддома, мать модели с ником Катрин:
— Я лично не делала ни фото, ни видео, — говорила она на следствии. — Я только убедила дочь раздеваться, потому что мы нуждаемся в деньгах. Я мать-одиночка… В передаче «Топ-модель по-американски», которую очень любила смотреть моя дочь, часто были съемки ню. И я не понимала, почему здесь нельзя.
За «помощь следствию» и признание вины Нивина получила 4 года.
Остальные матери в сентябре 2019 года были приговорены к очень суровым срокам — от 9 до 13 лет лишения свободы. Бывшая сотрудница ФСБ, мать собеседницы «Мела» Ксении Юлия Краснова получила максимальный — 13 лет и 3 месяца по ст. 132 УК РФ (Насильственные действия сексуального характера в отношении несовершеннолетнего).
После того как приговор был оглашен, а потом подана апелляция, Ксения начала общественную кампанию по привлечению внимания к неоправданно жестокому приговору в отношении ее матери. Уже замужняя девушка с собственным ребенком, она утверждает, что ее мать ничего не знала о том, что происходит за закрытыми дверями в квартире Двораковского и Гусаровой.
— Мама не могла контролировать меня на 100%, — говорит Ксения. — Я считаю, что это в принципе невозможно. Я просыпалась, мама уже была на работе. А когда она возвращалась, я уже спала. Мама так уставала, что могла задать мне один и тот же вопрос трижды. Позвонить ей тоже особо нельзя было: телефон она сдавала перед работой. На съемки я ходила максимум пару раз в неделю. Могла забежать туда в перерыве между общеобразовательной школой и музыкалкой, так как студия была в нескольких минутах ходьбы.
Приговор без изменений
Фотостудия Двораковского и Гусаровой функционировала около 7 лет. За это время на продаже фото и видео с детьми они заработали 2 миллиона 917 тысяч рублей. По словам Двораковского, который полностью раскаялся, признал свою вину и выдал более 10 000 фотографий и рабочих материалов, разбогатеть на этом у них не получилось: надо было оплачивать съемную квартиру, платить за купленную в кредит фототехнику, что-то платить моделям, в месяц оставалось около 30 тысяч чистой прибыли. Похоже, что в выигрыше от всей этой истории осталась только бабушка Варакина с ее домиком на море. Хотя в выигрыше ли? Пока она сидит в колонии в Нижнем Новгороде, домик простаивает на побережье без хозяйки.
6 способов сделать ребёнка заложником манипуляторов
— В 2016 году, через год после окончания школы, я встретила отца своего будущего ребенка, — вспоминает Ксения. — Осенью этого же года раздался звонок. Звонили из Следственного комитета. Меня забрали из квартиры моего партнера и не отпускали до самой ночи. Я проходила по делу как потерпевшая. Именно тогда мне и пришлось рассказать маме обо всем, что происходило в той студии. Она не могла в это поверить.
Через пару недель после моего допроса к ней приехали с обыском. Папа в тот момент был на сутках. Маме сказали, что в обыске ничего страшного нет. Потом сказали, что она поедет в Следственный комитет как свидетель, поэтому звонить никому не нужно. Телефон у нее забрали как улику. Так мама оказалась в СИЗО. Без права на телефонный звонок, без адвоката. Мы надеялись на справедливость правоохранительных органов. Но когда поняли, что от нас просто так не отстанут, наняли адвоката. Адвокат представляла нас в суде вплоть до последнего слушания. Бабушку вызывали лишь единожды, но она сразу пришла с адвокатом и взяла 51-ю статью. Начались бесконечные допросы. Следователи давили на меня и пытались найти родительскую причастность к случившемуся. Как выяснилось, это была сеть студий в разных городах. У них был главный и много организаторов, подобных Вадиму и Ольге.
В СИЗО мама провела год, затем ее выпустили под подписку о невыезде. Следствие до суда первой инстанции длилось два года
Следователи собирали доказательства вины родителей, которые так и не собрали, проводились экспертизы, которые не подтвердились. До самого слушания в сентябре 2019 года судья говорил, что мы можем надеяться на оправдательный приговор, так как не было никаких доказательств.
24 сентября 2019 года маму забрали в СИЗО прямо из зала суда. Ей и еще четырем родителям вынесли обвинительный приговор. В приговоре не были отражены ни показания свидетелей, ни мои показания, ни наши ходатайства, приобщенные к делу. Мою маму осудили на 13 лет. Следующий суд, апелляционный, вызывал у меня надежду, но приговор оставили прежним. Кассационный суд — судья покинул зал суда в середине слушания, заканчивали без него. Дело в 36 томов рассматривали около трех часов. Приговор оглашали минуту. Без изменений. Нарушения исправлены не были, все отклонено. Суд не принял во внимание ни показания потерпевших, ни свидетелей. Видео с сексуальным контактом между мной и Вадимом так и не нашли, и этот момент вообще убрали из дела.
Светлана Маркова, психолог, кандидат психологических наук, проект «Тебе поверят»:
— Сексуальное насилие над детьми — это любые действия сексуального характера со стороны взрослого по отношению к ребенку или между двумя детьми со значительной разницей в возрасте. Есть мнение, что насилие — это именно изнасилование, а все остальное — нет. Но на самом деле в это понятие попадает многое — все то, что мы в быту называем словами «совращение», «развращение» и «попытка изнасилования». Сексуальное насилие детей чаще всего строится через постепенное сближение с ребенком, пошаговое нарушение его личных границ, а в дальнейшем через всё более неприятные прикосновения.
К сексуальному насилию относится и демонстрация порнографии или намеренная демонстрация своих половых органов взрослым человеком, просьба к ребенку потрогать половые органы другого человека. Дедушка потрогал свою внучку между ног — это насилие. Отчим показал ребенку порнографию — это насилие. Дядя регулярно и целенаправленно распахивает халат перед племянницей и демонстрирует свои гениталии — это насилие. 12-летний брат играет с 5-летней сестрой в доктора и трогает её интимные части тела — это тоже насилие.
Все эти действия могут повлечь серьезные последствия для эмоциональной сферы ребенка, поскольку являются травмирующими. Например, у ребенка может сформироваться страх и недоверие к окружающим людям, депрессия и суицидальные мысли, повышенная тревожность, нарушения пищевого поведения или сна, агрессивность, глубокое чувство вины. В дальнейшем, при отсутствии профессиональной помощи, эти проблемы могут усугубиться и перерасти в хроническую депрессию и тревожность, хроническое посттравматическое стрессовое расстройство, самоповреждающее поведение или попытки суицида, хронические боли необъяснимой этиологии.
Фото: Shutterstock / Kuttelvaserova Stuchelova, New Africa
