Сосны, салки на мопедах и легенда о мертвой корове: истории профессорских дач в Кратово
Сосны, салки на мопедах и легенда о мертвой корове: истории профессорских дач в Кратово
Изначально на территории поселка Кратово хотели построить город-сад для работников железной дороги, но вместо этого появились десятки тенистых дач, где проводили лето советские ученые и работники культуры с семьями. Их потомки до сих пор приезжают в Кратово — одно из самых популярных и престижных загородных направлений Подмосковья.
Кратово находится в 20 км от МКАД между Жуковским и Раменским. Чтобы добраться туда с Казанского вокзала, нужно ехать на электричке до станций Кратово, Отдых или 42 км. Неофициально Большое Кратово делится на две части — платформу Кратово и платформу Отдых. В каждой из них есть своя «Тверская» — главная улица, по которой когда-то каждый вечер прогуливались знаменитые отдыхающие. В Кратово это улица Горького, в Отдыхе — Комиссарова.
Кратово было дачной местностью ещё в XIX веке, этими землями владел князь Голицын-Прозоровский, и в честь него дачный посёлок до 1930 года назывался Прозоровским. В 1910 году Николай фон Мекк, владелец проходящей рядом Московско-Казанской железной дороги, выкупил эту территорию. Он мечтал построить там современный город-сад для служащих железной дороги — с собственными школами, церковью, больницей.
Фон Мекк привлёк к проекту молодых звёзд архитектуры: над проектом работал Владимир Семёнов — будущий главный архитектор Москвы, Алексей Щусев — автор Казанского вокзала и Мавзолея, мост-плотину спроектировал Александр Таманян. Смотрителем города-сада был Ипполит Чайковский, брат великого композитора.
Главными улицами стали три луча, расходящиеся от железнодорожной станции. Центральный шел от вокзала до центральной площади, боковые лучи должны были связать церковь, больницы, школы, подходы к пруду и Москве-реке. Планировалась большая церковь на 500 человек, но построили только цокольный и первый этажи — полноценный храм возвели тут только в конце девяностых, а в старом здании открыли церковную лавку.
Больничный городок выстроили полностью, здания сохранились, сейчас это территория подмосковного Жуковского. В одном из них — театр «Стрела», в другом — авиационный техникум. Из школьных построек сохранилось здание начальной школы на улице Фаустовской. На Симбирской улице находилось управление строительством города-сада, сейчас там подворье храма Державной иконы Божией Матери.
Первая мировая война и революция помешали реализовать план города-сада полностью, стройка прекратилась
А после 1917 года здесь стали строить и выдавать дачи старым большевикам: в Кратово жили революционеры Ян Стэн, Феоктист Березовский, Владимир Антонов-Овсеенко. Позже многие из них были репрессированы во время Большого террора.
Казанская железная дорога, окружённая сосновыми лесами, была модным дачным направлением, и в тридцатых годах Кратово начали активно застраивать. Дома теперь выдавали профессорским семьям и работникам культуры. У Сергея Эйзенштейна была дача в Кратово, и, по некоторым данным, он хранил там архив Мейерхольда после его ареста. В разные годы здесь жили Михаил Зощенко, композитор Владимир Шаинский, автор «Волшебника Изумрудного города» Александр Волков. В шестидесятых в Кратово гостили Марк Донской, Григорий Чухрай, Александр Галич, Юрий Визбор.
Достопримечательность Кратово — детская железная дорога. Её почти полностью построили силами пионеров и открыли в 1937 году. Линия длиной 5 км до сих пор действует под началом «РЖД», школьников здесь учат железнодорожным профессиям — дети сами заменяют машинистов, стрелочников, проводников.
«Повеселились хорошо, вымокли жутко»
Олег Амитров, 16 лет, в будущем — доктор геолого-минералогических наук
3 мая 1953 года:
«Снова были в Кратове, на этот раз всем семейством, но приехали порознь — сначала мама, потом я, потом папа и Никаха с Нюрой. Они привезли бутылку шампанского и еду. Занимался я мало, хотя захватил учебник и тетради по истории. На участке работали много: сожгли огромное количество хвои, окучивали и удобряли клубнику, белили яблони, но работы ещё осталось много. После закуски с шампанским мы с Никахой, Сашкой и Кирой Мироновой пошли на болото. Сначала мы с Сашкой залезли на сосну, и девчонки обстреливали нас шишками и моими тапочками; мы им отвечали. Потом они спрятали одну тапочку в кустах, а мы сняли доску-мост через Хрипань и издали наблюдали, как они будут перебираться. Но им кто-то поставил мост. После этого мы играли в весёлую игру: девчонки заняли один берег Хрипани, мы — другой и „перестреливались“ кусками дёрна, стараясь бросить его в воду и как можно сильнее обдать его „врагов“ брызгами. Кроме того, снимали и вновь ставили мост, совершали вылазки на вражеский берег, таскали друг у друга обувь и одежду, снятые во время битвы и брошенные на берегу. Повеселились хорошо, вымокли жутко, о времени, назначенном родителями, забыли, так что они бегали, разыскивая нас, по посёлку и спускались к болоту. Нам с Никахой попало от мамы, но очень скоро её злость прошла».
27 августа 1954:
Настроение в Кратове было весёлое, подготовка к вечеру шла полным ходом. <…> Начали мы вечер с еды. Вина, семи бутылок, оказалось маловато. Тосты поднимали идейные, друг за друга, за нашу дружбу и ещё за что-то хорошее. Казалось, что у нас очень много продуктов, но за ночь мы с ними расправились полностью. Много танцевали. Играли часа полтора во флирт. Саша помирился с Таней, на которую вначале дулся, и танцевал в основном с ней. Под утро они ушли вниз ставить чайник, а мы, Инэсса, Света, Лёка, Володя и я, сидели в маленькой комнате и рассказывали анекдоты и случаи, не всегда приличные (Инэсса то и дело повторяла: «Хамство какое»), но от которых мы катались по полу со смеху.
Когда лучи восходящего солнца осветили вершины сосен, мы пили чай и открыли последнюю бутылку вина. Потом с прежним азартом и энергией продолжались танцы, отчасти на террасе, хотя и было холодно. Некоторое время играли в жмурки.
В половине восьмого мы вышли из дачи и отправились провожать Милу. Шли довольно медленно, дошли минут за сорок. Обратно возвращались по шоссе через горку, по дороге болтая лениво, но весело. Придя домой, все завалились спать».
«У нас второй этаж, у соседей — первый»
Тихон Дзядко, главный редактор телеканала «Дождь»:
«Значительная часть Кратово — это поселок профессоров. Наш прадед Цви Фридлянд был первым деканом истфака МГУ и красным профессором, и ему дали в Кратово дачу. Когда его расстреляли, в конце тридцатых, дачу и участок отобрали. После его реабилитации, в начале шестидесятых, дачу вернули его сыну — нашему деду Феликсу Светову, но это был уже другой участок.
Изначально участок был на две семьи — семья деда и соседи. Дом был поделен горизонтально: у нас второй этаж, у них первый. Значительная часть участка была лесом, куда никто почти никогда не ходил, разве что поискать какие-нибудь грибы. Уже в нулевых мы с соседями из горизонтального деления сделали вертикальное, разбили участок и построили ещё один дом в той части, где был лес.
У нас большой тенистый сосновый участок, главная прелесть которого в том, что, когда летом в Москве пекло и плавится асфальт, здесь довольно прохладно. На участке почти никогда ничего не выращивали: родители моего отца пытались сделать тут какой-то огород, пытался и наш отец, и наш брат Тимофей, но этим нужно либо усиленно заниматься, либо смириться. Здесь всё в соснах и не так много солнечного света, поэтому мы смирились. Есть яблони и одна вишня, но они дают довольно условные плоды.
На даче часто жил наш дедушка, и сюда, в частности, к нему приходили с обыском, когда сажали (в 1985 году. — Прим. ред.)
В девяностые мы сюда приезжали примерно на месяц в году, в августе. Был ещё только старый дом, без удобств, с печкой, с туалетом и душем на улице, поэтому жить здесь зимой возможности не было. В девяностых каждую зиму в дом залезали, пытались что-то украсть, хотя красть было решительно нечего.
У нескольких наших друзей тоже дачи в Кратово, другие друзья снимали здесь дачи. В детстве мы играли в футбол, в «Монополию», в какой-то момент все решили, что они страшные толкинисты, и делали мечи и щиты и бегали по посёлку. Купаться здесь особо негде: есть речка Хрипань глубиной примерно по щиколотку и Кратовский пруд у станции, про который, когда мы были маленькие, ходила легенда, что в этом пруду плавает мёртвая корова. Корова там, наверное, не плавала, но это была иллюстрация, что в пруд лучше не заходить — настолько он грязный. Мы там плавали на лодках и катамаранах».
«Дача, откуда бесконечно раздаются звуки рояля»
Лика Кремер, основательница студии подкастов «Либо/либо»:
«Участок в Кратово получил в кооперативе «Культотдых» мой прадедушка Василий Васильевич Горностаев в 1928 году. Он работал в ВЦСПС — органе управления профсоюзами.
Сначала на участке ничего не было. Дома тогда строили не в центре участка, а вдвоём с соседями, с общей стеной: построить дом стоило 600 рублей — немыслимые деньги, поэтому так экономили. Поставили небольшой сруб по типовому проекту, на две комнаты: две у нас, две у соседей. Этот сруб до сих пор видно сквозь все надстроенные сверху конструкции. Отдельно была летняя кухня — это потом она стала называться летней, вообще она была единственная. Отдельно туалет, тоже на улице. Моя прабабушка Лена посадила на участке какие-то дорожки из декоративных растений, но потом мы всё это забросили. У нас заросший участок: ни огорода, ни цветов. Но мне всегда приятно видеть, что эти растения, посаженные бабушкой Леной, до сих пор растут на тех же местах.
Кухня в доме и крыльцо были частично построены на деньги, которые я заработала в пять лет, когда снималась в фильме «Карантин»
А в девяностые моя бабушка, профессор консерватории, которая регулярно преподавала за границей, накопила денег, чтобы выкупить дом: соседи как раз продавали свою часть. Это была моя детская мечта — прорубить туда дверь, на вторую половину, и в конце девяностых мы действительно прорубили две двери на первом и втором этажах.
Нашим соседом по дому был журналист Александр Борин, его папа — высокопоставленный строитель Борис Бакман. В восьмидесятых им на дачу провели телефон. В детстве для меня это была совершенно безумная ситуация: стоит дача, обычный деревянный дом, и в этом доме моя мама — в восьмидесятые! — брала трубку и говорила: «Люсь! Зальцбург можешь дать?» Это означало, что мама звонит папе: он уже эмигрировал из России, но они держали связь и дружили. Сам факт, что на даче есть телефонная связь, был удивительным, а мама еще дружила с телефонистками, и было вот это вечное «Люсь!».
Отопление было печное, комнаты часто освещали керосиновыми лампами, но можно было взять трубку и связаться с каким-то магическим Зальцбургом — это было невероятное ощущение
Все в семье, кроме меня, пианисты и музыканты: и бабушка, и мама, и брат. Поэтому на даче до сих пор стоят, наверное, три рояля и четыре пианино. Вся дача разделена на места, где пианисты — мои родственники, их ученики, их однокурсники и друзья — могут заниматься. Это дача, откуда бесконечно раздаются звуки рояля.
Летняя кухня, где когда-то стоял чёрно-белый телевизор — моё первое в жизни воспоминание о телевизоре, как мы смотрим по нему закрытие Олимпиады в Москве или что-то такое, — тоже стала студией для занятий. На веранде, которую купили у соседей, тоже теперь стоят два рояля. В общем, такая консервато́рская дача.
Меня в детстве тоже пытались заставить заниматься и сделать из меня пианиста, поэтому у меня дача ассоциировалась с двумя вещами. Это место, куда взрослые приезжают, чтобы позаниматься, и им до меня нет дела — и слава богу, можно сбежать и погулять. Или это место, где меня будут вылавливать и, вместо того чтобы кататься на велосипедах и мопедах с друзьями, я должна сидеть учиться и пытаться стать такой же великой, как мои родственники.
Иногда под вечер все на веранде играли в карты, но классических интеллигентских вечеров у нас не было
У меня была компания в основном из мальчишек, с которой мы колесили сначала на велосипедах, потом на мопедах, по ночам в том числе, устраивали заезды между Кратово и Отдыхом, играли в салки на мопедах. Это совсем не было интеллигентным времяпрепровождением.
Между Кратово и Отдыхом были дачи фабрики «Красный Октябрь», часть моей компании была оттуда — дети сотрудников шоколадной фабрики. Это были почти коммунальные квартиры — дачи, где на одну комнату одна семья, дома не были у них в собственности. Но в этом плане у меня в семье никогда не было снобизма.
Однажды мы с парнями обнаружили заброшенный дом и начали туда лазить чуть ли не каждый день. Помню, что я спёрла из этого заброшенного дома учебник по истории 1937 года, и от одного факта, что этот учебник связан с чудовищным временем террора, у меня были мурашки, казалось, что это какая-то книга страшных заклинаний. Там же я спёрла учебник по английскому тридцатых или сороковых годов, и он потом валялся у нас на даче. Позже наш друг, композитор Лёня Десятников, обнаружил этот учебник и написал по словам из него целую симфонию. По учебнику, который я стащила из заброшенного дома».
Иллюстрации: Дарья Фомичёва для «Мела»