В первой серии фильма «Москва слезам не верит» три подруги в середине 1950-х годов отправляются на дачу жениха одной из них. Сам жених, управляя автомобилем, отнекивается: «Да какая это дача, так — садовый участок». И он даже не скромничает: в те времена гражданам СССР действительно выдавали землю не для загородного барства, а для возделывания. И все же заветные шесть соток стали главным летним трендом на многие десятилетия. Вспоминаем, как это произошло.

В десятилетия, предшествовавшие революции 1917 года, в России происходит настоящий дачный бум. Сначала он охватывает окрестности Санкт-Петербурга, а затем распространяется дальше по стране. На первых порах дача становится одним из характерных атрибутов имперского среднего класса — не крестьянина, а горожанина, обладающего достаточным доходом для того, чтобы снять или построить себе загородный дом.

«Дачники» — регулярные персонажи дореволюционной публицистики и литературы. В «Антее» Тэффи петербургский чиновник мечтает о том, что он, как герой мифов Антей, припадет к земле грудью и напитается ее силой, но семья его увлекает за собой в пучину дачного безделья и обжорства. В «Дачниках» Чехова молодая пара страдает от наплыва на их дачу родственников, в «Вишневом саде» Раневская ужасается самой идее, что сад в ее загибающемся поместье может быть вырублен и распродан на дачные участки. В своих «Дачниках» Горький критикует представителей среднего класса, оторвавшихся от народных корней.

После революции дача как явление не перестает существовать, но ее статус немного меняется: если до политических потрясений и войн дача была явлением все более и более массовым, то в Советской России она становится предметом эксклюзивного потребления. Дачей награждают — партийцев, аппаратчиков, военных и чекистов, деятелей культуры и летчиков. В каком-то смысле можно сказать, что в первые советские годы слово «дача» вернуло себе изначальное значение — стала чем-то, что «дают», а не берут или заслуживают. Ситуация стала меняться только во второй половине XX века — и во многом под влиянием драматических и трагических событий.

Война, земля и рождение шести соток

Советский бард Александр Галич начинал свою песню «Тонечка, или Городской романс» такими словами:

В этой песне, написанной в 1961 году, рассказывается не просто какая-то абстрактная и фантазийная история, а дано вполне массовое представление о социальном положении тех, кто мог позволить себе дачу в СССР до войны, — прежде всего представители номенклатуры и элиты.

Ситуация стала таковой вскоре после начала Великой Отечественной войны. Удар, который был нанесен советскому сельскому хозяйству в ходе первых месяцев войны, оказался даже во многом серьезнее, чем потери в промышленности. Всё-таки значительную часть производства удалось эвакуировать на Урал и в Сибирь, а вот территории, захваченные немецкими войсками, были потеряны для СССР до 1944 года — там находилась почти половина сельскохозяйственных земель всей страны.

Сложное положение подталкивало советское руководство к решительным мерам. Одной из них стала официальная поддержка развития подсобных хозяйств и огородничества (еще в конце 1930-х движение огородников находило некоторую поддержку у властей, но не очень масштабную). Это позволяло хотя бы частично решить проблему с нехваткой еды. Инициативу поддержали в главной газете страны — «Правде»; районные исполкомы получили указание способствовать развитию огородничества. Движение развивалось фантастическим темпами: если в начале войны огородничеством занималось около 5 миллионов человек, обрабатывая 1,5 миллиона гектаров земли, то к концу войны этим занималось больше 18 миллионов человек на 5 миллионах гектаров. Уже в 1944 году 12% ежедневного рациона советских граждан составляли продукты, выращенные на огородах и подсобных хозяйствах. Огородами покрылась вся страна.

В блокадном Ленинграде, например, огороды разбили даже в самом центре города — в Летнем саду, на Марсовом поле и Исаакиевской площади

После войны движение за развитие подсобных хозяйств не пошло на спад, а, напротив, стало расширяться и развиваться. Огороды сильно смягчили последствия страшного голода, который разразился в СССР в 1946–1947 годах. Послевоенное восстановление сельского хозяйства в принципе было бы невозможным без поддержки подсобных хозяйств — правительство понимало это и поддерживало; выпускались указы, которые предписывали профсоюзам и предприятиям выделять земельные участки для своих работников. Впрочем, на этом помощь со стороны государства практически и заканчивалась: возделывание земли, покупка семян, удобрений и рассад, а также специального инвентаря — всем этим должны были заниматься те, кому была выделена земля.

Кроме того, земля, выделенная под огороды и подсобные хозяйства (а в дальнейшем и под дачи), не принадлежала тем, кому она выделялась — она оставалась в собственности государства (или предприятий, которые выдавали землю). В этом плане советские обыватели, получавшие земельные наделы под огороды, почти ничем не отличались от номенклатуры, проживавшей на дачных поселках: советские руководители точно так же получали дачи не в собственность, а лишь в пользование. Более того, у рядовых советских граждан даже было преимущество — они, в отличие от обитателей номенклатурных элитных дач, могли передавать используемые участки по наследству.

В 1949 году Совет Министров СССР выпустил постановление «О коллективном и индивидуальном огородничестве и садоводстве рабочих и служащих», которое не только институционализировало и закрепляло практику огородничества и подсобных хозяйств, но и вводило дополнительную деятельность, допустимую на земельных участках, — «садоводство». Именно в этом документе впервые появилась норма, ставшая впоследствии канонической:

Именно от этого постановления нужно отсчитывать рождение представления о 6 сотках, которые стали стандартом советского личного земельного хозяйства. В те годы городская застройка была гораздо более разреженной, чем в наши дни, и свободной, некультивируемой земли в городской черте было много.

Земля выдавалась с условием — она должна была использоваться не для летнего отдыха, а для сельского хозяйства и садоводства. Постановление гласило: «Рабочие и служащие обязаны в течение первых трех лет полностью освоить личным трудом или трудом членов своих семей отводимые им земельные участки под сад и посадить фруктовые деревья и ягодные кустарники (крыжовник, малина, смородина и др.) в количестве, устанавливаемом городскими и поселковыми исполкомами». То же самое относилось и к огородам — земля предназначалась исключительно для выращивания овощей и фруктов.

Несмотря на все минусы и сложности, разрешение огородничества было встречено населением с большим энтузиазмом. В 1952 году 903 тысячи семей в Москве возделывали землю на подсобных хозяйствах в городе и области — это было на 56 тысяч больше, чем годом ранее. Исследователь Горлов приводит даже точное количество выделенных участков: «Для садоводческих участков в Московской области было отведено 8300 га за счет колхозных и совхозных земель, подсобных хозяйств, из земель гослесфонда и госземфонда. Все отведенные под садоводство земли были разделены на 82 615 участков, в том числе в Московской области — 75 052 участка; в лесопарковом поясе — 6012 участков; в пределах МКАД — 1551 участок».

«Летние домики» идут в наступление

И снова вспомним «Москву слезам не верит». На том самом «садовом участке», куда все едут в гости, все-таки строится небольшой домик, а отец жениха с гордостью рассказывает о том, где будет высажена смородина, где — яблони, а где — помидоры.

Этот эпизод довольно точно отражает процессы, которые начались в Советском Союзе после того, как подсобные хозяйства и огороды устоялись и получили поддержку со стороны государства. Довольно быстро стало понятно, что всем, кто получил земельные участки в пользование, просто необходимы хотя бы технические помещения, в которых можно было бы хранить инвентарь, семена, удобрения — словом, все то, без чего культивирование земли было бы невозможно. Местные исполкомы в начале 1950-х понимали проблему и санкционировали строительство на выданных землях небольших «летних щитовых домиков» площадью не больше 16 квадратных метров — фактически сарайчиков и амбаров, которые должны были исполнять чисто техническую роль.

На практике все оказалось не так гладко, как виделось властям. Население, получившее возможность использовать землю в период социальных катаклизмов, видело в ней не только способ выращивания продуктов питания, но и источник безопасности, стабильности и в каком-то смысле независимости — по крайней мере, от скудного ассортимента советских магазинов. Дачный образ жизни в этом смысле приобретал особое значение для советского обывателя — это была возможность вырваться из города на природу, возможность лучше обеспечить свою семью и почувствовать себя хозяином собственного (пусть и очень небольшого) земельного участка.

Впрочем, важно понимать, что «хозяйство» это было весьма условным: в СССР невозможно было построить отдельный загородный дом и владеть им; строительство дачи было возможно почти исключительно путем вступления в дачный кооператив или товарищество; это гарантировало защищенность дачного участка и возможность передачи права пользования членам семьи по наследству.

Совершенно неудивительно, что многие из построенных в начале 1950-х «летние домиков» вышли за пределы предписанных властями нормативов — некоторые строили себе «домики» в два, а то и в три раза больше предписанных законом. Когда об этом стало известно властям, то в 1953 году было принято решение: все конструкции, которые серьезно превышают размером 16 квадратных метров, должны быть снесены. В Ленинграде власти даже пошли дальше — и предложили строить коллективные «павильоны», которыми могли бы пользоваться сразу несколько десятков человек.

Вместе с тем, несмотря на все эти строгости со стороны властей, в первое послевоенное десятилетие было много сумятицы и беспорядка, что позволяло многим сохранять не вполне согласующиеся с законом дачи.

Власти и сами не могли определить статус дач и как он согласуется с советским представлением о законности и морали. Были дачи частной собственностью? Или личной?

Споры об этом продолжались не один год — а за это время люди мало-помалу, правдами и неправдами строили себе летние домики.

Вместе с этими личными, можно сказать «кровными», дачами разрослись в послевоенные годы и номенклатурные дачи. По советским меркам они считались роскошными, хотя если посмотреть на них через оптику наших дней, то несложно убедиться, что это было очень и очень скромное жилье. Стивен Ловелл, исследователь истории дач, так пишет об этом:

«В 1946 году мест для дачи, доступных для сотрудников аппарата ЦК, было сравнительно мало — Бережки, Кратово, Мамонтовка, Сходня и Быково-Удельная — но вскоре их стало больше, появились такие места, как Усово, Успенское, Серебряный Бор и Кунцево. Годовой бюджет на содержание этих поселений в конце 40-х годов был в районе 5 миллионов рублей. Все поселения были сильно субсидированы. Доля расходов, покрываемых из государственного бюджета, варьировалась от 70 до 90 процентов; некоторые жители не платили даже номинальную плату за проживание. <…> Семья в среднем получала чуть больше полутора комнаты. Например, в середине 1950-х годов 90 семей, проживающих в дачном поселке Мамонтовка, имели в своем распоряжении 1865 квадратных метров. <…>

Ведомственные дачи, такие как те, например, которые были построены Министерством строительства в нефтяной промышленности (Миннефтестрой) в 1956 году, имели две или три комнаты, построенные по стандартному проекту, оборудованные электричеством, сантехникой и центральным отоплением, и расположенные на земельном участке примерно в 1000 квадратных метров».

Параллельно с подсобными хозяйствами, огородами, и ведомственными дачами, существовал еще и самый настоящий (хоть и полулегальный) рынок аренды, что находило позднее и свое отражение в литературе. Например, у Юрия Трифонова в «Доме на набережной» один из героев так пытается сдать на лето свою дачу — старую, безобразно выглядящую, но находящуюся в собственности:

«Соня вдруг сказала:

— А хотите, я вам предложу нашу дачу? Там есть сторожка летняя, очень удобная, с электричеством и с водой. Хочешь, Светочка, ко мне на дачу?

— Хочу! — закричала девочка, прыгая.

На слова Сони никто внимания не обратил, точно их не слышали. Продолжали браниться. Отец рукою махал.

— Не волнуйся, поедет она, никуда не денется.

Тетя Поля, плача, головой мотала.

— Не могу я в такую даль… И не хочу с ней, она меня знать не желает…

Соня шепнула Глебову:

— Скажи про Брусково… Это вполне реально…

Клавдия вдруг обернулась к Соне.

— Девушка, не путайтесь в наши дела, пожалуйста. Спасибо за предложение, но дача ваша нам не по карману и вообще не подходит».

Упорядочивание хаоса и «борьба с излишествами»

Новый этап в отношениях между гражданами, дачами и государством начался во времена правления Никиты Хрущева. Относительный хаос, который царил в первое послевоенное десятилетие, начал оформляться в некое подобие порядка и системы.

В 1957 году был опубликован один из ключевых документов хрущевской поры «О развитии жилищного строительства в СССР». В этом постановлении кратко суммировались меры по обеспечению населения жильем, которые предпринимались советским правительством еще с 1920-х годов, и признавались очевидные проблемы, связанные с качеством и количеством жилья, доступного советскому гражданину. Именно от этого постановления следует отсчитывать старт массового строительства хрущевок — не только в Москве и Ленинграде, но в общесоветских масштабах.

Перемены коснулись и правил строительства дач. Они стали более бюрократизированными и упорядоченными. Тем, кто желал построить дачу, надлежало обращаться с заявлением на имя главного архитектора города, прикрепляя письма от профсоюзной организации и от руководства предприятия, на котором они работали. После рассмотрения заявления подписывалось соглашение с отделом коммунального хозяйства местного исполкома; при передаче земли в личное пользование заявитель подписывал договор, согласно которому он был должен построить на участке дом в течение 3 лет, — при этом ему были доступны займы, которые могли покрывать до половины стоимости дома (с 2% ставкой по кредиту). Строительство новых дачных поселков было возможно только в форме ДСК (дачно-строительных кооператив), для основания которых требовалось не менее 10 человек.

Размеры дач, предписанные законами, были по-прежнему весьма скромными: для семьи из 2–3 человек — одна комната; для семьи из 4–5 человек — две или три комнаты. Общая жилплощадь не могла превышать 60 квадратных метров, а допустимое количество комнат — не больше 5. Размеры выделяемых земельных участков не изменились: от 3 до 6 соток в городе, 7–12 соток вне городской черты. Норма об обязательной культивации земли сохранялась в силе — дача по-прежнему рассматривалось не столько как место для летнего отдыха, сколько способ производства пищи.

Примечательно, что для огородов и подсобных хозяйств нормы строительства были еще жестче — там нельзя было строить дома площадью больше 16 квадратных метров (при Брежневе увеличили норму до 25 квадратов).

За соблюдением правил следили довольно жёстко. И это приводило к тому, что отношение к дачам и их владельцам в хрущевские годы было двойственным. С одной стороны, дачное строительство рассматривалось как символ успеха и достатка советских граждан, поэтому государство поощряло этот процесс и рассказывало о том, как простые советские труженики процветают под руководством Коммунистической партии. С другой стороны, дача была уже практически частной собственностью — что плохо согласовалось с советскими нормами морали, тем более что многие нарушали предписания и строили себе не дачи, а практически особняки. Регулярной темой в прессе стали разоблачения «жуликов», которые обманывают государства и живут на «нетрудовые доходы»; журналисты изданий «Крокодил» регулярно совершали рейды в подмосковные дачные поселки, разыскивая героев для разоблачительных репортажей и острых карикатур.

Пожалуй, самым известным примером осмысления этой темы в художественных произведениях той поры был фильм Эльдара Рязанова «Берегись автомобиля!»; главный герой картины — Юрий Деточкин — угоняет машины у представителей класса советских богачей (продавцов, которые продают товары «налево», нечистых на руку бухгалтеров, вороватых чиновников). Одна из его жертв — продавец Семицветов, который «на свете живет по доверенности». В повести, которая стала основой сценария фильма, его жизнь описывается так:

«Как и вся страна, Дима Семицветов был охвачен строительной лихорадкой. Страна строила коммунизм, Дима — дачу. «Каждому свое», — как говаривал в аналогичных случаях Сокол-Кружкин

Еще в школе Дима учил — коллектив великая сила! Один в поле не строитель! Задумав вложить свои сбережения в недвижимую собственность, Дима возглавил дачно-строительный коллектив из себя самого и своего тестя.

Благодарное отечество выделило подполковнику в отставке Сокол-Кружкину тридцать соток Подмосковья. Получив надел, Семен Васильевич пошел по стопам Мичурина. От великого селекционера он отличался не только тем, что не был новатором. Сокол-Кружкин пристрастился исключительно к одной культуре — «клубника ранняя». Пока его старые боевые друзья трудились на целине директорами совхозов, поднимали в деревнях отстающие хозяйства и создавали животноводческие фермы, Семен Васильевич добивался высоких урожаев «клубники ранней» на собственном участке. Признательные москвичи платили ему за это на новых благоустроенных рынках немалые деньги.

То, что участок был оформлен на имя тестя, в общем, устраивало зятя. Конечно, лучше иметь дачу на свое собственное имя, но придут люди в синей форме, и невежливо спросят: — Откуда у вас деньги? К подполковнику в отставке они не придут. Бежевая «Волга» тоже была записана не на Димино имя, а на жену. Дима ездил по доверенности. Доверенность была основой его существования. Он все делал по доверенности».

Государство считало подобные процессы проблемой — и последовательно с ними боролось. Дачи, построенные на доходы, происхождение которых владельцы не могли объяснить, конфисковывались. Арендная плата, которую мог установить владелец на свою дачу, должна была составлять не более 3 рублей 60 копеек за квадратный метр (в случае Москвы и Ленинграда; в регионах ставка была еще ниже). Впрочем, стоит отметить, что с критикой и проблемами сталкивались не только «ушлые жулики», но и вполне добропорядочные советские граждане, пытавшиеся улучшить свои жилищные условия хотя бы на лето: за соблюдением правил инспектора следили и правда довольно жестко, «с перебором».

В 1960 году и вовсе было выпущено постановление, повсеместно запрещавшее выдачу советским гражданам земель под дачное строительство, продажу дач и вводившее жесткие ограничения по использованию уже имеющихся дач — вплоть до конфискации за попытку зарабатывать на даче.

И тем не менее люди продолжали наслаждаться дачами. Для советской интеллигенции дачные поселки (вроде Комарова под Ленинградом или Переделкина под Москвой) были и местом силы, и отдушиной, и способом приятно провести каникулы. Для основной массы населения дачи предоставляли возможность хорошо отдохнуть летом, дополнить опостылевший городской быт, а также помогали улучшить ситуацию с питанием. Дача становилось мечтой, неотъемлемой частью достойной жизни советского человека.

Брежнев: дачи наносят ответный удар

Перегибы хрущевской поры были в значительной степени отменены после его смещения в 1964 году (сам генсек доживал свой век на небольшой персональной даче — с участком в 15 соток). Брежнев отменил постановление 1960 года — и вновь разрешил выдавать землю под дачные участки. В 1966 году был определен новый порядок учреждения садоводческих товариществ и кооперативов (разница между ними сводилась к тому, что товарищества учреждались руководством профсоюзов и получали деньги в основном от них, а кооперативы могли быть учреждены и другими институциями — заводами, НИИ, предприятиями и т. д.), разработаны стандартные проекты дачных домиков (за нарушениями регламента продолжали строго следить, что, впрочем не препятствовало многим строить себе дачи сверх норм).

Дачное строительство во времена Брежнева шло с размахом — и неудивительно, что строители дач сталкивались со всеми проблемами советской экономики времен застоя. Строительные материалы были дефицитом — и для того, чтобы их «доставать» (еще одно характерное слово той поры), приходилось пользоваться блатом и знакомствами (а иногда прибегать и к воровству).

Пожалуй, именно в эти годы дачи становятся местом идеального и типичного летнего отдыха советского гражданина. Наличие собственной дачи — гарантированное место уединения и спокойствия на лето.

На дачу вывозят семью в полном составе — от бабушек и дедушек до подростков и грудных младенцев

Для подростков и детей дача была местом отдыха и свободы; здесь проще процитировать стихотворение Джанни Родари в переводе Маршака:

К 1970-м годам дачи стали нормой: около половины москвичей и петербуржцев либо имели свою дачу, либо снимали дачу на лето. Цены разнились: несмотря на официальные нормы, многие ими пренебрегали — спрос на дачи был высоким, и владельцы старались этим пользоваться. Существует немало свидетельств, что к началу 1980-х за аренду дачи некоторые отдавали 300–600 рублей за лето (в некоторых случаях цена доходила и до 1000 рублей — огромные деньги в те времена). По оценкам ленинградских архитекторов, общее количество денег, которые платили арендаторы дач за сезон (в конце 1970-х — начале 1980-х) составляло около 25–30 миллионов рублей. Покупка дачи и вовсе могла обойтись в астрономическую сумму — в диапазоне от 5 до 50 тысяч рублей.

Количество дач в Москве и Подмосковье росло особенно стремительно. К 1980 году в Московской области было уже 1897 садовых товариществ и 210 000 земельных участков; дачных же кооперативов насчитывалось 256 единиц, с 20 тысячами земельных участков. А в конце 1980-х годов в Москве было уже коло 1,8 миллиона дачных участков и около 0,5 миллиона в окрестностях Ленинграда.

Размышляя о причинах популярности дач в позднесоветский период, Стивен Ловелл заключал, что:

«В послевоенную эпоху дача как явление была встречена с большим интересом со стороны общества, чем в 1930-е годы. К концу 1980-х миллионы простых городских семей почувствовали преимущества скромного второго дома. Для них, как и для многих довоенных дачников, летняя миграция была способом создания дополнительного жизненного пространства, избавления от отчаянно стесненных условий в городских квартирах. Вряд ли случайно, что дачный бум произошел в период, когда стремление многих людей иметь отдельную квартиру для своей семьи было осложнено продолжающейся нехваткой жилья. Довольно типично было и то, что родители средних лет уезжали на дачу на лето, оставляя своих детей наслаждаться относительно свободными городскими квартирами.

Для многих семей (особенно в небольших провинциальных городах) дача была способом борьбы с дефицитом, гарантируя доступ к фруктам и овощам, которые не всегда можно было увидеть в открытой продаже. В некоторых населенных пунктах в 1960-х и 1970-х годах даже картофель не всегда можно было купить в государственных магазинах. Этот психологический рефлекс — рассматривать дачу как элемент стратегии выживания — был значительно усилен кризисами предложения перестройки и постсоветского периода».

Все это привело к небывалой распространенности летних дач — которые выполняли в итоге не только функцию сельскохозяйственной поддержки семьи, но и давали возможность личного (а не коллективного) отдыха.

Иллюстрация: Дарья Фомичёва для «Мела»