Молодая писательница из Донецка Екатерина Рубинская в 21 год написала книгу «Псих», за которую в ноябре 2018 года получила премию digital-издательства Bookscriptor в жанре Young Adult. В книге она рассказывает историю Алисы, которая складывается из коротких разговоров, записей, диалогов с родителями о будущем и сеансов с врачом. Куда без врача, если Алиса — псих.

Они, разумеется, не удивлены, что у меня проблемы с личной жизнью. Ещё бы, мне ведь надо «перерасти». Родители пытаются впихивать меня в общество других лиц женского пола в надежде, что я собезьянничаю у них манеру красить глаза или просто заведу бойфренда, но этот номер не проходит. Я не выношу девушек. В школе и в университете учатся особенно невыносимые девушки. Они ещё большие психи, чем я, если говорить откровенно, но их идиотизм возведён в ранг изюминки. Я так не умею. Вы можете подумать, что я завидую другим девушкам, но я постараюсь показать вам, что это не так.

У каждой из них свой дамоклов меч, если можно так сказать. Одна работает с утра до вечера, чтобы не бывать дома; если она не переспит с работодателем, её уволят. Другая не переносит крик, но кричат у неё дома постоянно — мать-истеричка, отец-алкоголик. Третья вцепилась как паучиха в парня, который ей не нужен, который не нужен никому, но его радует даже иллюзия нужности. И они все красятся утром, как на парад, и идут учиться. Как будто в их голове есть место другому тексту, кроме постоянного самообвинения и обвинения других, как будто можно слышать другой голос, кроме голоса внутреннего критика.

Разговор с родителями

В эту игру играют родители (Р) и ребенок (р). Время и место абсолютно не имеют значения, потому что все равно все кончается одинаково.

р. Я…

Р. Милая, звонил твой доктор. р. Да, я…

Р. Он сказал, что есть какая-то конфликтная ситуация в университете.

р. Ну да, там…

Р. И что ты захочешь её с нами обсудить.

р. Естественно, захочу. Мне нужно…

Р. Милая, имей терпение дослушать взрослых до конца, когда они к тебе обращаются.

р. …

Р. Вот и славно. Он сказал, что в общем и целом вы с ним всё обсудили, и он считает, что для тебя никакой угрозы в случившемся нет.

р. То есть…

Р. Он был довольно убедителен, и мы с папой склонны полагаться на его точку зрения. Доктор ведь не будет советовать плохого, да, милая?

р. (молча пинает кроссовком стену)

Р. Так что ты хотела рассказать нам с папой?

Занавес.

---

— Ок, — говорю я наутро.

— Что «ок»? — интересуется мама, намазывая бутерброд маслом.

— Мне не нравится твой жаргон, милая.

— Давно ли это жаргон, — бормочу я под нос.

— Я не расслышала.

— Не страшно, — говорю я, — просто не надо говорить с филологом про жаргоны.

— Как скажешь, — покладисто отвечает мама. Она определённо ждёт от меня акции протеста против насильственного репетиторства. Как бы не так.

— Я говорю «ок» к тому, что я согласна.

— Согласна быть учительницей? — подозрительно спрашивает мама, капая медом на стол.

— Давай только не называть это «учительницей». Омерзительное слово. Плохо пахнет, плохо одевается и не спит с мужчинами. Впрочем, ладно, всё равно у меня есть условие.

— Какое же?

— Я больше не пью таблетки, — говорю я.

— Мне кажется, мы это уже обсудили.

— ВЫ — да, но вот только я не понимаю, почему ВЫ обсудили то, что отправляется в МОЙ организм.

— Девочка моя, — проникновенно говорит мама, — ты вряд ли в состоянии отвечать за свои поступки, поэтому…

— Поэтому вот то, что и требовалось доказать, — подытоживаю я.– Я в состоянии отвечать за свои поступки только тогда, когда это удобно вам и мировоймедицине. А когда нужно пить химическую бесполезную дрянь, от которой меня рвёт дважды в неделю и от которой я не могу писать, влюбляться и видеть цветные сны в программе телепередач, так это сразу меняет моё состояние. Не пойдёт. Надоело. Короче, я бросаю пить таблетки и иду заниматься с умственно отсталыми. Если я кого-нибудь убью, привези мне мой плед в тюрьму, там вроде холодно.

— Но если…

— Но если кто-нибудь из вас проболтается об этом доктору и он будет заставлять меня пить таблетки снова, или опять попытается положить меня в свой электрифицированный санаторий для овощей, я заявлю о совращении несовершеннолетней. Меня, то есть. Пусть меня у вас заберут и отдадут каким-нибудь пожилым лысым одуванчикам.

Пока мама обдумывает мой спич, я задаюсь вопросом, почему не сделала этого раньше.

— А, и ещё, — говорю я, — не кроши мне таблетки в еду, мы это уже проходили. Представляешь, как меня будет плющить, если я ещё и есть перестану?

Не знаю, как мама, а я себе это уже представила. Я не пью таблетки уже почти неделю, и теперь у меня есть на это официальное разрешение.

Я неделю никуда не выхожу; вы не знаете, что такое ад.

Ад — это когда у тебя нет права закрывать за собой дверь комнаты. Она в любом случае будет распахнута

С криками, без криков, просто с тихим подозрительным шорохом звонить в реанимацию или уже поздно? Моя мама не верит, что бывают моменты, когда мне не хочется «об этом поговорить» (сколько можно говорить об одном и том же?). Иногда мне не хочется говорить вообще. Иногда хочется орать. Иногда хочется послушать громкую музыку. Самое главное, что этого бы хватило. Две, три минуты этого, и я могу нормально функционировать без таблеток.

— Что означает эта закрытая дверь? — иронически спрашивает мама.

— Эта закрытая дверь означает только то, что не надо её открывать, — говорю я.

Мне просто нужен покой, покой и сон, а вместо этого у меня электрический свет, распахнутая дверь комнаты днём и ночью; мои редкие телефонные разговоры внимательно слушают, поэтому я даже не стараюсь понижать голос. Упреждая ваши вопросы о моей плохой наследственности — мои родители не чокнутые, но вы поставьте себя на их место, а я отдохну пока. Я себя ставить на их место смертельно устала.

Аудиокассета 17

Почему они все говорят, что нужно смотреть вперёд? Кто это сказал? Что у меня впереди? Мне семнадцать лет, я провела выпускной бал в санатории для умственно отсталых. Я уже никогда не влюблюсь в кого-нибудь пятнадцатилетнего. У меня уже не будет школьной любви. Я не буду играть в школьной постановке. Неважно, хочу ли я этого, — у меня даже нет возможности, просто нет возможности. Вы считаете, что этого мало? Это потерянное время. Это просто потерянное время. Неизвестно на что. Скажите, что я могу сделать сейчас?

(Шорох пленки.)

Ждать. (Смех.) Офигенно. Ждать. Вы вообще слушали, что я тут говорю?

Игра «Взгляд в будущее»

Играют Родитель (Р)/ Родители, ребёнок. Игра непременно начинается во время трапезы за семейным столом. Для того, чтобы лучше усвоить её механизм, рекомендуется понаблюдать за тем, как хозяева щенят тыкают их носами в лужу на ковре.

Р. (скорбно) По-моему, пришло время поговорить о твоём будущем.

(Опытный ребёнок сохраняет молчание столько, сколько может. Ребёнок-новичок, выразив недоумение, проигрывает с треском, не начав играть. Следующая часть сценария представляет собой тезисы выступления Родителя, которые одинаково эффективны вне зависимости от последствий. Необходимое и достаточное условие для выигрыша Родителя — проникновенный тон.)

Р. Ну и что ты планируешь делать в жизни?

Р. Всё это, конечно, хорошо, но пора бы уже серьёзно призадуматься.

Р. Времена сейчас такие, что в любой момент всё может коренным образом измениться.

Р. Ваши эти игры подростковые пора прекращать.

Р. Я не хочу сказать, что ты ничего не делаешь, нет. Совсем нет. Ты же знаешь, как мы тебя любим. Но (здесь классический вариант игры предполагает перечисление грехов ребёнка, начиная с самого раннего возраста)…

Р. Мы хотим как лучше.

Р. Твои увлечения — это прекрасно, но нужно заработать себе на кусок хлеба. А потом уже всё остальное.

Р. Никто не запрещает тебе личную жизнь, но на что вы собираетесь жить? (Пара, которая, казалось бы, предполагается местоимением «вы», совершенно необязательно существует в реальности. Для Родителя это всегда мнимая единица.)

Р. Да пойми же ты, никто тебе ничего не запрещает. Вотчемтыхочешьзаниматься? (Паузадотрёхсекунд.) Видишь, ты даже не можешь сформулировать, чего ты хочешь.

Р. Мы по-прежнему желаем тебе только добра.