В этом году отмечается 125-летие со дня рождения Владимира Набокова. Он родился в Санкт-Петербурге, учился в Кембридже и преподавал в Корнеллском университете. Набоковские лекции по литературе для американских студентов, изданные отдельными книгами, со временем стали не менее популярными, чем его художественные произведения. Рассказываем, как великий писатель научил американцев любить и понимать русскую литературу.

«Чтобы сонно слушать, как с кафедры мямлит мудрая мумия»

Владимир Набоков уехал из России в 19 лет. Он вырос в семье петербургских аристократов и с детства говорил на трех языках: русском, английском и французском. И когда русские, не принявшие революции, эмигрировали в Константинополь, Берлин и Париж — Набоковы переехали в Лондон, и Владимир поступил в Тринити-колледж Кембриджского университета. И жизнь иностранного студента показалась ему совсем не легкой.

«Из всех щелей дуло, постель была как глетчер (ледник. — Прим. ред.), в кувшине за ночь набирался лед, не было ни ванны, ни даже проточной воды; приходилось поэтому по утрам совершать унылое паломничество в ванное заведение при колледже, идти по переулочку среди туманной стужи, в тонком халате поверх пижамы и с губкой в клеенчатом мешке под мышкой», — так Набоков в романе «Другие берега» вспоминает жизнь в пансионе. Вокруг общежития по утрам снуют мальчишки-газетчики, и студенты бредут на лекции, чтобы «сонно слушать, как с кафедры мямлит мудрая мумия» и «проникать в тусклый поток научной речи». Его кембриджский обед проходит в столовой с портретом Генриха Восьмого, а вечером — либо футбольный матч, либо теннис, либо ночной бал.

В студенчестве Набоков часто с тоской вспоминает Россию: «…всю кровь отдал бы, чтобы снова увидеть какое-нибудь болотце под Петербургом, — но высказывать мысли такие непристойно; он на тебя так взглянет, словно ты в церкви рассвистался».

Особенно непросто сыну русских аристократов привыкнуть к странному кембриджскому этикету. Ночью здесь обязательно ходить в плаще (иначе выговор и штраф), не принято надевать на улице шапку, кланяться профессорам и здороваться за руку: «Встаю, кивок, еще кивок, / прощаюсь я, руки не тыча, — / так здешний требует обычай» («Университетская поэма»).

Кроме того, Набоков тонко ощущает разницу русского и английского характеров, стеклянную стену между собой и другими студентами: «У них свой мир, круглый и твердый, похожий на тщательно расцвеченный глобус. В их душе нет того вдохновенного вихря, биения, сияния, плясового неистовства, той злобы и нежности, которые заводят нас». Спустя полвека, однако, эта разница менталитетов не помешает ему преподавать американцам русскую литературу.

Учеба в университете остается неоконченной: в 1922 году будет убит отец Набокова, так что семья переберется в Берлин на долгие 15 лет. Именно там писатель встретит Веру Слоним — супругу, музу и вечную опору, — там же будет печататься в эмигрантских газетах, издаст первые великие романы «Камера обскура», «Король, дама, валет», «Приглашение на казнь», «Защита Лужина» под псевдонимом В. Сирин. В конце 1930-х Владимир и Вера Набоковы вместе с сыном ненадолго переедут в Париж, а после 1940-го — в США. Так начнется история английского писателя, переводчика русской классики и преподавателя русской литературы в ведущих американских вузах.

Считаться с запросами публики может только не уважающий себя писатель

«Набоков прибыл в США, когда ему было уже 40 лет, — без перспектив и без гроша в кармане. Но он никогда не отчаивался», — пишет американская эссеистка Стейси Шифф в книге «Вера». Он ищет постоянную преподавательскую работу и предлагает свой курс ведущим университетам. Ответный интерес проявляет только женский частный колледж Уэллсли (штат Массачусетс), там даже учреждают внештатную должность преподавателя сравнительного литературоведения специально для Набокова.

Русский лектор, по воспоминаниям студентов, приходил в аудиторию в рваных теннисных тапочках, зачитывал отрывки из собственного романа «Истинная жизнь Себастьяна Найта», и его подход к литературе называли «антиамериканским»: он призывал студентов думать не о коммерческом успехе книги, а о бессмертии и объяснял, что считаться с запросами публики может только не уважающий себя писатель. Кроме того, он фактически создал русскую кафедру в Уэллсли.

После занятий Набоков уходил ловить бабочек — через несколько лет он получит должность руководителя отдела по изучению бабочек в Музее сравнительной зоологии Гарвардского университета (и откроет 20 новых видов, для которых у энтомологов будет специальное название — Eupithecia nabokovi).

Другим любимым местом писателя в Уэллсли была библиотека, в которой тогда хранилось около 1,5 миллиона книг, в том числе его первый перевод «Алисы в Стране чудес».

«Томас Манн и Рильке — литературные ничтожества»

«Он обожал великолепие русского языка и испытывал отвращение, когда плохо подготовленные студенты оскверняли его родной язык», — писал Моррис Бишоп, профессоp романской литературы в Корнеллском университете и близкий друг Набокова.

Именно усилиями Бишопа университет Лиги плюща предоставил Набокову место на кафедре. В течение 12 лет писатель читал курс по русской литературе и углубленные курсы «Творчество Пушкина» и «Модернизм в русской литературе». Позже ему еще поручили лекции по европейской прозе, и Набоков на английском языке рассказывал о Диккенсе, Флобере и Джойсе «с проницательностью филолога и осведомленностью творца, соучастника творения». Лекции прославились моментально и в наши дни издаются отдельными сборниками.

«Добросовестные студенты были очарованы, ведь они получили возможность приобщиться к личности писателя, понаблюдать его за работой», — рассказывает Бишоп. Некоторые были сбиты с толку набоковскими эпиграммами, шутками и субъективной критикой: например, писатель шокировал студентов, преклонявшихся перед именем Фрейда, называя его «венским шарлатаном», а про Достоевского говорил, что тот — бездарный художник. Он настаивал на том, что «хороший писатель дает урок стиля, а не сопереживания», поэтому литератор должен отложить все социологические, философские и прочие авторские идеи и общественные взгляды. Бывало, что кто-то из студентов демонстративно покидал аудиторию посреди лекции, услышав, что Томас Манн или Рильке — литературные ничтожества.

Экзаменатором он был жестким и требовательным: у студента, не ответившего на вопрос о цвете обоев в спальне Каренина, не было шансов получить положительную оценку, пишет Стейси Шифф. На лекциях Набоков требовал, чтобы студенты всегда занимали одни и те же места, запрещал разговаривать, курить, вязать, читать газеты, спать, а влюбленные пары на время лекции должны были разлучаться. Посещение туалета разрешалось на экзамене только по справке от врача, удостоверяющей желудочное расстройство.

И что примечательно: все эти строгости и правила ничуть не мешали его популярности среди студентов — зал на лекциях Набокова был всегда полон

Один из учеников писателя, Альфред Аппель, так вспоминал его занятия: «Внезапно Набоков прервал лекцию, прошел, не говоря ни слова, по эстраде к правой стене и выключил три лампы под потолком. Затем он спустился по ступенькам — их было пять или шесть — в зал, тяжело прошествовал по всему проходу между рядами, провожаемый изумленным поворотом двух сотен голов, и молча опустил шторы на трех или четырех больших окнах… Зал погрузился во тьму. …Набоков возвратился к эстраде, поднялся по ступенькам и подошел к выключателям. „На небосводе русской литературы, — объявил он, — это Пушкин!“ Вспыхнула лампа в дальнем левом углу нашего планетария. „Это Гоголь!“ Вспыхнула лампа посередине зала. „Это Чехов!“ Вспыхнула лампа справа. Тогда Набоков снова спустился с эстрады, направился к центральному окну и отцепил штору, которая с громким стуком взлетела вверх: „Бам!“ Как по волшебству в аудиторию ворвался широкий плотный луч ослепительного солнечного света. „А это Толстой!“ — прогремел Набоков».

Академическая жизнь Уэллсли, Гарварда и Корнеллского университета отрефлексирована Набоковым в романе «Пнин». Трагикомический образ — Тимофей Пнин, русский преподаватель в американском университете, — содержит много как автобиографических ассоциаций, так и широких обобщений. Столкновение двух разных культур, внутренние противоречия русскоязычного писателя В. Сирина и англоязычного В. Набокова, который начал путь по ведущим мировым университетам в мерзлом кембриджском пансионе, а завершил преподавателем Лиги плюща, навсегда оставив в США русский след и интерес к русской литературе.

Обложка: Keystone Pictures USA / Zuma / ТАСС; Anastasiia Gevko / Shutterstock / Fotodom