Нужно или не нужно говорить с детьми о смерти? Педагог и философ Мария Калужская, не первое десятилетие наблюдая за тем, как меняется представление детей о смерти, убеждена, что нужно обязательно. Она рассказывает о своем опыте преподавания философии младшеклассникам и объясняет, как и что именно нужно рассказывать детям о смерти.

Еще в прошлом столетии я начала преподавать философию детям 8-10 лет. Тогда же появилась известная многим программа Мэтью Липмана «Философия для детей», и «высокое» гуманитарное знание хлынуло в школы. Несколько занятий со второклассниками я посвящала обсуждению очень непростой, но совершенно необходимой для этого возраста теме смерти.

Известно, что дети к 6-7 годам осознают факт конечности жизни, часто в одиночку, не делясь с родителями, переживают первый «экзистенциальный удар»: чистый животный страх смерти («когда-то наступит такой день, такая минута, когда меня не будет»). Мы вместе «вытаскивали» этот страх из ночной темноты, облекали его в сказочные, мифологические формы, в яркие антропоморфные образы. Описывали Смерть, рисовали ее («Смерть — это старая-старая бабушка, она одета в черный халат и ездит в черно-красной карете»; «Смерть похожа на черную царицу. Она выглядит страшно и темно»; «Смерть похожа на молчаливую девушку с длинными волосами и пустыми глазами»). А главное — все вместе выходили к идее ценности жизни и необходимости беречь друг друга.

В итоге восьмилетние ученики конца 90-х годов изображали свою смерть или то, как видится им свое посмертное состояние, в теплых и сочных красках: «я буду жить на звездах»; «я буду рядом, буду заботиться о своих родных»; «я буду русалкой в прозрачной реке»; «буду помогать богу». И жизнь расцвечивалась дополнительными оттенками: «Человек живет, потому что у него есть дела: работа на земле и семья»; «Когда люди смертны, они много успевают и вообще радуются жизни»; «Люди наполняют землю — без них жизнь беднее».

Философию в началке я больше не веду, но философом (по образованию и по жизни) осталась, поэтому продолжаю наблюдать за эволюцией детских представлений о смерти.

Когда-то Смерть действительно жила рядом с людьми и часто навещала их, будто давно знакомая гостья. Поэтому живые и умирающие больше думали о душе, для которой смерть — не «пасть гроба», а дверь в мир спасения и воздаяния.

Наши пытливые современники меньше думают о душе, зато активно перешли к практическим экспериментам: на первый план выходит технология смерти

Экраны и мониторы заполнены разлагающимися телами, предсмертными хрипами, потоками крови… А самыми благодарными потребителями оказываются дети от 6 до 14 лет, которые постепенно перестают отличать реальную смерть от постановочной. Кадры хроники военных лет впечатляют совсем не так, как сюжеты с истреблением ходячих мертвецов.

Игры на взаимоуничтожение — от старого доброго «Дума» до пейнтбола ­- пришли на смену дворовым «ножичкам» и «классикам», предоставляя целый спектр новейших средств преследования и убийства. Понарошку, конечно, но ведь игра для ребенка — тренажер взрослой жизни, не так ли?

В Средние века детей приводили в семейный склеп и указывали место их последнего успокоения, это было совершенно нормальным и никого не пугало. Сегодня мы вроде бы «щадим» детские чувства и редко водим отпрысков на поминки и кладбища. Зато щедро впускаем в их жизнь симуляторы уничтожения.

В наши дни тема смерти для ребенка превратилась в оцифрованный квест

Интерес в том, как именно умрет конкретный персонаж — от пули, яда или клыков вампира? Похоже, новое поколение утратило пиетет перед смертью и (увы) не видит в ней великую тайну бытия. Поэтому среди них немало доморощенных некрофилов, любителей разрушать и разбирать на части. Отрывать лапки у мух, откручивать ноги у кукол, ломать только что подаренные вещи, толком их не рассмотрев.

Ребенок сегодня — это не просто больший потребитель, чем его родители в соответствующем возрасте. Он, как правило, сильно ограничен в практически-созидательных навыках (смастерить кораблик, сшить фартук, починить табуретку), зато освоил немало аналитически-разрушительных (разбирать по частям, ломать, преследовать и уничтожать). Причем, если прежде детям, сломавшим игрушку, приходилось участвовать в ее починке, то нынешние просто ожидают быстрой замены испорченного новым.

В XXI веке среди детских ответов на вопрос «На что похожа смерть? Какой ты ее представляешь?» все чаще встречаются ответы типа: «Смерть похожа на сломанный гаджет»; «Смерть — это терминатор, злой и огромный»; «Смерть — такой киборг с базукой».

Большинство детских кошмаров дублирует кадры боевиков и ужастиков: «Я лежал на крыше автобуса, и меня расстреляли из автомата»; «За мной все время гонялся большой монстр с лазерной пушкой»; «Нас взяли в плен зомби».

При описании страшных снов используются игровые представления: «Я не испугался, ведь у меня было несколько жизней»; «Было так страшно, захотелось сразу убежать, прыгнуть на другой уровень». Практически все дети, регулярно играющие в «стрелялки», демонстрируют бездумное, поверхностно-визуальное отношение к смерти, затрудняются в подборе эпитетов и синонимов к слову «смерть», предпочитая использовать междометия типа «ба-бах!», «пи-и-иу!» и «бэ-эмс!». В качестве возможных причин гибели человека 7 из 10 таких школьников называют выстрел, удар, внезапное нападение.

Варианты посмертного существования тоже позаимствованы из игрового и зрительского опыта: «Я превращусь в зомби, только доброго»; «Если захочу, стану призраком или вампиром»; «У меня будет следующая жизнь». Повышенное внимание к технической стороне убийства поднимает в детских глазах рейтинг убивающего и вытесняет сочувствие к жертве.

Жертва — она неловкая, несмелая и застигнутая врасплох. Дольше живет тот, кто лучше играет

Мои наблюдения можно подытожить так: «настоящее» отношение к смерти (преодоление страха и последующее обретение смысла жизни) сменяется у нынешних детей отношением иллюзорным, тактически-игровым. В итоге приглушается природный инстинкт выживания, нарастает тяга к разрушению, сужается взгляд на мир и ослабевает способность к эмпатии.

Да, это симптомы, приметы времени. Но их можно и нужно корректировать.

Что конкретно делать?

1. Уж точно не искать виноватых. И не разбивать компьютеры (хотя ограничить время на «убивалки» все-таки стоит).
2. С раннего детства читать ребенку сказки и мифы, повествующие о жизни и смерти богов и героев. Обсуждать различие достойной и недостойной, избавляющей и карающей смерти.
3. Делиться своей верой, вместе читать и обсуждать священные тексты (для начала в детских версиях). Если вы люди нерелигиозные, наверняка все равно имеете объединяющие ценности и символы надежды. Передавайте их своим детям с ранних лет. Вместе читать и обсуждать «берущие за душу» стихи, рассказы, повести, описывающие утрату любимых и близких существ (к примеру, стихотворение Н.Рубцова «Ласточка» — простой, глубокий и трогательный текст, понятный даже дошкольнику).
4. Смотреть добрые серьезные фильмы и вместе плакать над ними.
5. Не уходить от «тяжелых» тем (иначе ребенок останется с ними наедине), делиться опытом собственных потерь, обсуждать сомнения, тревоги и возможные риски реальной жизни.
6. Не «прятать» ребенка от похорон, поминок и других ритуальных церемоний: он учится жить в обществе и должен воспринимать смерть как естественное событие, уметь прощаться. Присутствие на таких мероприятиях следует дозировать, но не отменять.
7. Учить отличать настоящие события и переживания от мнимых. Подчеркивать масштаб и горечь настоящих трагедий, учить сопереживать и поддерживать близких в горе.
8. Обсуждать факторы сокращения и увеличения продолжительности жизни, показывать преимущества здоровой и нравственной жизни.
9. Вместе создавать образ полноценной, насыщенной жизни. Учить беречь родных и любимых людей, ценить время, проведенное рядом с ними.