Обычно в школе так: учитель пишет план урока, ставит цели и выбирает способы их достижения. Но может быть и наоборот, когда всё это делают дети. Так происходит на уроках учителя русского языка и директора школы № 1561 Валерия Пазынина. О том, что такое карта предмета, зачем совмещать работу директором и учителем и какими должны быть уроки литературы и домашние задания, — он рассказал Татьяне Волошко.

О преподавательских приёмах и домашнем задании

Валерий, в 2006 году вы победили в номинации «Учитель-исследователь» в конкурсе «Учитель года». А сейчас, когда вы стали директором (Валерий Пазынин возглавляет школу № 1561 с 2014 года — Прим. ред.), вам удаётся преподавать?

Да, я веду русский язык в двух классах. Для меня это важно, чтобы понимать и чувствовать, что происходит в школе. Директорская работа в это время, конечно, скапливается — её я доделываю, когда все уходят. Рабочий день растягивается, но оно того стоит. Я не теряю связь с учениками, понимаю, как они думают. Словом, не отрываюсь от тех, ради кого я тут работаю.

Расскажите, есть ли у вас свои особенные приёмы в работе.

Каждый урок я начинаю с вопроса: «Какие планы?». И по ответу на этот вопрос видно, не потерялся ли у ребят замысел проходить то, что мы собирались проходить на уроке. Ориентироваться в планах помогает «карта предмета», которую мы строим вместе с учениками. Мы её потом используем как инструмент планирования своей учёбы. Ведь без умения планировать какая может быть самостоятельность?

Учебная самостоятельность — это когда ученик сам может понять, в чём его проблемы, чему он должен научиться, какие ресурсы для этого нужны и как всё спланировать. Может ли он сам оценить, получилось у него или не получилось что-то, и поставить себе учебные задачи. Если ученик всё это умеет, он сможет легко переучиваться в будущем.

А как этому научить? Как научить учиться?

Конечно, можно просто зайти в класс и сказать: «Сегодня тема урока такая-то, запишите и сделайте упражнение». Но это не развивает способность учиться самостоятельно. У этого умения есть свои инструменты, которые нужно передать ребёнку, чтобы он мог понять, что он умеет, а чего нет, как изменить себя, как себя проконтролировать и оценить результат.

При традиционном подходе все инструменты «авторства» сосредоточены в руках учителя. Учитель планирует курс и урок, ставит цель, контролирует её достижение и оценивает. Наша задача в том, чтобы ученик стал соавтором своей учёбы, поэтому мы учим его быть самостоятельным.

Инструменты содержательного оценивания в России разработаны. А вот инструмента планирования я не нашёл. Пришлось придумать самому

Мои ученики в начале курса, в сентябре составляют «карту предмета». Из неё следует план на год и более: чему мы хотим научиться.

Как выглядит эта карта?

Карта предмета — это визуализация разделов школьного курса и связей между ними. «Карта» рождается в общей дискуссии. Работа над ней начинается с вопроса: «Какие умения можно приобрести или развить на уроках нашего предмета?» Эти умения группируются в разделы курса. Если говорить о предмете «Русский язык», то всё, что мы пытаемся изучить, делится на три больших раздела: правописание, лингвистика и работа с текстом (создание и интерпретация текста). Каждый из этих разделов состоит из своих подразделов. Например, правописание состоит из орфографии и пунктуации. Дальше мы смотрим, какие связи есть между этими разделами и есть ли случаи, когда не всё равно, в каком направлении двигаться. Например, что нужно изучить сначала: синтаксис или пунктуацию, морфемику или орфографию? На этом этапе «карта» покрывается стрелочками, которые показывают, где между разделами «одностороннее движение». Далее мы смотрим, что мы уже хорошо знаем, а что хуже. Определяем приоритет в изучении на год или несколько лет. Смотрим по карте, какие умения нужно будет повторить для того, чтобы перейти к новому разделу. Так формируется план, в котором есть неслучайный набор в зоне повторения и логичный порядок в изучении нового. Если ребёнку понятен этот порядок, скажем, почему сначала идёт синтаксис, а потом пунктуация, он сможет спланировать свою работу по предмету правильно.

А такое планирование соответствует ФГОСам?

Тем, которые у нас сейчас, идеально. Новым, которые отправили на доработку, плохо. В новых образовательных стандартах совершенно не остаётся свободы ученикам. Как можно планировать учёбу, если она жёстко забетонирована? Негде повернуться.

Давайте про школьную литературу, которую часто обсуждают. Расскажите, как сделать эти уроки интересными?

Интересным предметом литературу может сделать только интересный учитель. На учебники тут не надейтесь. Так вышло, что это особенно важно в преподавании именно литературы. Но таких учителей, увы, хватает не на всех.

А вы разделяете точку зрения, что со многими произведениями детей знакомят преждевременно и программу по литературе нужно корректировать?

В литературе не всё равно, в каком порядке читать и изучать произведения. Но пора или не пора читать ту или иную книгу, зависит не столько от возраста, сколько от начитанности. Поэтому у учителя литературы должно быть право корректировать свою программу в зависимости от конкретного класса, с которым он работает.

Ничего из того, чтобы было раньше или есть сейчас в программе по литературе, у меня не вызывает сомнений. Достойных произведений в русской литературе гораздо больше, чем можно успеть пройти в школе. Когда-то мы подробнее проходили Чернышевского, хотя его роман слабоват. Во-первых, он читается легко, а во-вторых, помогает понять исторический процесс. Да и по тому влиянию, которое роман оказал на современников, его мало с чем можно поставить в один ряд.

Согласны ли вы с одной из претензий Гильдии словесников к новому образовательному стандарту, что прочитать и обсудить на уроках все включённые в программу тексты вдумчиво и качественно невозможно?

Абсолютно. Я убеждён, что поверхностное чтение не может научить анализировать сложные художественные тексты. Лучше меньше, но качественно, чем большой обязательный список для беглого чтения без возможности осмыслить прочитанное.

Многие дети не понимают смысла заучивания длинных стихотворений, хотя это считается даже полезным. Что с этим можно сделать?

Заучивание текстов действительно многое даёт. Но должна быть вариативность. Когда весь класс учит одно и то же произведение и весь урок слушает 25 раз подряд одно и то же — это раздражает. Бессмысленная работа вообще вызывает раздражение. Если ученик вкладывает хоть какой-то смысл в то, что делает, хотя бы учит отрывок из стихотворения или целое стихотворение, которое ему лично понравилось, это уже выбор. И другое отношение. Задача учителя сделать заучивание текста не рутинной, а интересной работой.

Как, по-вашему, родители могут или должны участвовать в выполнении домашнего задания? Учителя ведь не могут не понимать, что сочинения за детей часто пишут родители. Но, судя по оценкам, учителя не против такого.

В том, что родители что-то делают за ребёнка, нет ничего хорошего. Это имитация учёбы, от которой надо всеми силами отходить. Дома нужно помогать ребёнку в организации времени и пространства для учёбы, в том числе для домашней работы. Но сидеть с ребёнком за уроками в большинстве случаев вредно. Можно достичь хорошего формального результата в ближайшей перспективе (завтра поставят пятёрку), но потерять учебную самостоятельность. Но, возможно, есть особые случаи, когда по рекомендации специалиста нужно активнее помогать ребёнку.

От чего или от кого зависит количество домашних заданий? Почему один учитель задаёт много, и детям приходится списывать с «Готовых домашних заданий», а другой пытается придумать что-то интересное?

В России если учитель совсем не задаёт домашних заданий, это вызывает такую же тревогу родителей, как чрезмерно объёмные задания. В нашей культуре домашние задания — это норма. Я, например, обычно задаю готовиться к следующему уроку, искать материалы, ответы на спорные вопросы, составлять под конкретную задачу упражнения для соседа по парте, писать творческую работу по конкретному материалу, чтобы на уроке их анализировать. Таких заданий нет в сборниках ГДЗ. Если ученик не сделал такое задание, на уроке это заметно, и я, когда пишу в комментарии «Не готов к уроку», вкладываю в это буквальный смысл.

К уроку надо готовиться, тогда будет интересно и полезно. Это принцип похож на технологию «перевёрнутый класс»

А вот если домашнее задание в виде рутинной канцелярской работы («переписать однотипные примеры, отмечая однотипные явления») на закрепление пройденного, — мотива его делать нет. Есть только мотив не получить двойку, поэтому для ученика всё равно, самому делать или переписать готовое — главное, чтобы двойки не было.

---

О Всероссийских проверочных работах и других формах контроля учеников

Сейчас начались Всероссийские проверочные работы. Мало кто из учителей, детей и родителей доволен ими. А вы что думаете о ВПР?

В нашей школе в основном другая форма контроля. В этом году проверочные работы у нас пишут лишь несколько классов и по не большому числу предметов. Чисто из исследовательских соображений: сравнить результаты с прошлогодними. Например, учитель перестроил свой курс и хочет увидеть, как меняются результаты. В Москве нет жёстких требований писать ВПР, потому что есть свои формы контроля. И они, честно сказать, намного лучше.

Для нас ВПР — лишняя процедура, которая ничего не даёт, но вызывает много вопросов. У нас нет необходимости к концу 5 класса знать всё по ботанике. Когда приходит работа, в которой миллион вопросов по ботанике, а остального, что мы проходили, мало, — конечно, возникают вопросы и у детей, и у родителей.

А зачем тогда всё это?

По задумке, Всероссийские проверочные работы входят в программу повышения качества образования по всей России. Это общая измерительная процедура.

Москве повезло. А региональные учителя, получается, готовят детей по двум программам: содержание ВПР сильно отличается от школьной программы. Они говорят, что приходится решать задания из ВПР отдельно.

Получается, дезорганизация учёбы, согласен. Я считаю, что, если закон даёт нам возможность ориентироваться на детей, которых мы учим, на возможности, которые у нас есть и на потребности, которые у них есть, мы этим и должны пользоваться. Зачем пытаться всех проверить одним материалом? Именно поэтому мы отказались от массового участия в ВПР.

До конца учебного года осталось меньше двух месяцев. О чём думают учителя в это время, волнуются ли перед ЕГЭ?

Я бы не стал называть это чувство волнением. Конечно, мы переживаем, потому что это ЕГЭ — результат нашей работы. Переживаем за детей, у которых есть проблемы в учёбе. Мы планомерно готовимся к аттестации, так что это обычные вещи. А вот из таких вещей, которые нас недавно увлекли, это разработка стратегии развития московского образования (#стратегии2025). Мы можем повлиять на то, каким будет образование в недалёком будущем. Это очень вдохновляет.

А что лично вы предлагаете?

Моя задача разработать концепцию старшей школы. А старшая школа это не только 10 и 11 класс, как принято думать. Примерно в 8 классе наступает момент, когда нужно дать ребёнку возможность что-то попробовать. Проект старшей школы должен включать организацию проб до того, как детям нужно выбрать профиль, чтобы они понимали, к чему быть готовым во взрослой жизни. Я столкнулся с тем, что дети оканчивали 9 класс и не знали, чего они вообще хотят и куда идти дальше. И профиль им выбрать сложно, потому что непонятно — а зачем. Я работаю над тем, чтобы это изменить.

Я слышала, что одна из целей создания стратегии-2025 — вернуть детей в школу, из которой они потихоньку уходят на семейное обучение. Это так?

Дело не в том, чтобы вернуть детей на очную форму. А в том, чтобы то, чему мы будем учить детей в следующей семилетке, максимально соответствовало тому, что нужно уметь, чтобы жить в обществе. Тогда мотивация уходить из школы, например, на семейное обучение, будет ниже.

А в вашей школе много детей на семейном обучении?

У нас таких детей меньше 3%. Этот процесс с одной стороны массовый, с другой — не очень заметный. Школы не пустые, хотя на семейной и заочной форме действительно довольно много детей.

Дети с семейной формы обучения успешно сдают экзамены?

Да, они хорошо сдают экзамены. Причём не все учат предметы дома самостоятельно. Есть сообщества семей, которые выбрали эту форму. В них — приглашённые учителя. Время, которое дети тратят на очные встречи с учителями, меньше того времени, которое они бы проводили в школе. Смысл на самом деле в экономии времени.

---

О воспитании детей и любимых педагогах

Ваша школа находится на окраине Москвы (в районе Ясенево), и в ней учатся разные по социальному статусу дети. Как вам удаётся организовать всех?

Москва сейчас всё-таки уходит от сегрегации детей и от образовательных гетто. Детям должны быть предоставлены равные возможности, независимо от положения родителей и прочего.

Задача школы организовать работу с детьми из разных социальных слоёв, разных национальностей и так далее

Она решается через вовлечение всех учеников в общие школьные события. Не важно, что это — вечера авторской песни, творческие конкурсы, «посвящение» или театральный фестиваль. Благодаря таким мероприятиям выстраивается сообщество школы.

Вечера авторской песни — один из методов?

Можно и так сказать. У нас есть гитарная студия, в которой дети при желании могут научиться исполнять авторские песни. Нужна лишь гитара, желание и время для домашних заданий, которые там тоже задают.

Ещё мы используем технологию медиации — это правила ведения разговора в кругу, которые помогают всем детям услышать друг друга и принять вместе общее решение. С детьми нужно говорить.

Ещё я знаю, что вы сами ходите с детьми в походы и экспедиции. Чем они хороши с педагогической точки зрения?

Учебные экспедиции помогают понять себя. Это я знаю по себе. Мои учителя показали мне Русский Север, Урал, Алтай, Байкал и научили быть внимательным к деталям, исследуя природу и культуру нашей страны. Мне близок тот патриотизм, который рождается из того, что ты знаешь и любишь конкретные места своей страны, переписываешься с людьми, которые там живут, знаешь, что обязательно привезёшь сюда своих детей и оставишь на какое-то время в тишине — посмотреть, вдруг для них это место тоже станет любимым. У меня много таких мест и на Русском Севере, и в Сибири, и на Урале. Стараюсь их показать ученикам.

А потом, в Москве, материалы экспедиции мы используем в исследовательских работах. Часть исследовательских работ учеников опубликованы в разных научных изданиях. Например, работа моей ученицы о морфологической адаптации русских заимствований в польском говоре одной сибирской деревни опубликована в зарубежном научном журнале. Помню, как редакция сначала скептически отнеслась к тому, что это работа школьницы, а потом попросила ещё таких статей.

А кого из педагогов, классиков или новаторов вы любите перечитывать, цитировать?

Есть те, чьи работы изменили мою профессиональную жизнь. Если говорить о педагогике, то это в первую очередь Пётр Гальперин и Василий Давыдов. Академик Нина Талызина, у которой я учился педагогической психологии, говаривала: «Нет ничего более практичного, чем хорошая теория». После изучения теорий учения Гальперина и Давыдова я понял, что мои уроки уже никогда не станут такими, как прежде.

Что вас удивляет, пугает или поражает в современных детях?

Я бы не сказал, что современные дети так сильно отличаются. Сейчас ученики, как, впрочем, и пять лет назад, радуют своей готовностью дискутировать, докапываться до сути, создавать.

А какое качество вы считаете важным для того, чтобы чувствовать себя уверенно в жизни?

Способность воспринимать проблему не как трагедию, а как задачу. Способность самостоятельно учиться. Способность что-то делать в незнакомых для себя условиях. Способность объединяться и вместе решать проблему.