Героиня этого интервью Ольга — профессиональный педагог и стендап-комик, сейчас она ведет школьный кружок по комедийной импровизации. Ольга рассказала «Мелу», зачем детям нужно умение шутить, как юмор помогает преодолевать комплексы, почему «просто шутки» могут кого-то ранить и что думают о комедийном кружке остальные учителя.

«Ребят, если вы не понимаете, как крут квадробинг, это исключительно ваши проблемы»

К сожалению, буллинг в школах никуда не делся, и юмор — это то, что разрушает старую формулу «Бей, беги или замри». «Бей» может быть и словом, то есть просто шуткой. Когда наши комедийные занятия только начались, дети постоянно дрались. У нас даже есть легендарная история об этом.

Размахивая кулаками, мальчики задели глобус. Он упал и разбился на две части. Получилась немая сцена, как в «Ревизоре». Мы стоим как вкопанные, и у меня в голове одна мысль: «Тут есть камеры». Потихонечку я раздала команды: «Встаньте вокруг глобуса! Заприте дверь!» Мы с мальчишками сели на корточки, пока остальные закрывали нас спинами, и стали чинить. Сначала скрепили половинки так, что у нас Северная Америка в Волгоград перетекла. Потом как-то еще покрутили — вроде нормально. Поставили на место, отошли и смотрим, заметны ли следы преступления. Андрей шепчет: «Видно трещину». Я ему отвечаю: «Какую еще трещину? Которая тут с самого начала урока была?»

Позже на меня, конечно, обозлилась учительница географии. Я долго не понимала причину, а потом до меня дошло, что, по ходу, она про глобус все-таки прознала. Зато наши занятия в итоге пошли на пользу всей школе, потому что на них я объяснила детям, как строится шутка. Они больше не дерутся (по крайней мере там, где можно что-то разбить), а подстебывают друг друга.

Дети выбрали юмор в качестве защитной реакции: сложили оружие и начали состязаться в остроте ума

Например, одного мальчика раньше часто буллили за внешность. В очередной раз, когда ему сказали: «Ты низкий», — он сориентировался и ответил что-то вроде: «Ну я хотя бы, в отличие от некоторых, не путаю СНГ и СДВГ». В итоге вместо драки дети просто посмеялись: напряжение взорвалось через шутку, и обстановка разрядилась. Но главное, что и отношение к этому мальчику изменилось. Во-первых, у нас все-таки образовательный кружок, поэтому ему респектуют за то, как он использует комедийные приемы. Во-вторых, обидчики видят, что он может за себя постоять, потому все конфликты заканчиваются фразой: «Да, зря быканул». Конечно, и самооценка у этого мальчика поднялась. Девочки ходят перешептываются: «С каких пор он крашем стал?»

Наш кружок превратился в платформу для личностного роста. Дети учатся понимать себя, отстаивать свою точку зрения. Например, одна девочка долгое время стеснялась того, что она квадробер, и все шутки по этому поводу принимала очень близко к сердцу. А потом на раунде «Протестую!» (это у нас что-то вроде дебатов) она защитила свои интересы и сейчас уже говорит с высоко поднятой головой: «Ребят, если вы не понимаете, как крут квадробинг, это исключительно ваши проблемы».

«Чел, я про это стендап-монолог написала. Кого ты хочешь удивить?»

Юмор помогает детям прорабатывать свои комплексы. Точнее, мы учимся относиться к комплексам как к особенностям — тому, что делает нас уникальными. Например, если человек выступает со стендап-монологом, первые минуты он обязан посвятить вещам, которые зритель не может проигнорировать. Если девочка с розовыми волосами выходит на сцену, желательно, чтобы первая шутка была: «Да, да, вы всё правильно поняли, завуч была в бешенстве. Но давайте лучше поговорим о том, что моя голова должна выдержать не только краску, но еще и 9 экзаменов».

Дети шутят про свой лишний вес, родимые пятна, картавость, плохое зрение — слона в комнате трудно не заметить. Но зато потом, если какой-то старшеклассник снова скажет: «О, розовая башка!» — ребенок ответит: «Чел, я про это стендап-монолог написала. Кого ты хочешь удивить?» Уметь пошутить над собой очень важно. Так мы становимся неуязвимы. Но и строить весь свой сценический образ на одной особенности тоже нельзя — на этом свет клином не сошелся. Личность гораздо больше.

При этом важно понимать: если человек может посмеяться над своей особенностью, это еще не значит, что и другим разрешено

На занятиях мы учимся отличать шутку от обычного обзывательства. Грубо говоря, если ты сам невысокий, ты можешь пошутить про низкий рост. А вот нападать на группу людей, к которой ты не относишься, — нельзя, это может задеть чьи-то чувства. В таких вещах нужно быть максимально аккуратными. Например, когда дети шутили про квадробинг, мы останавливались и уточняли, что среди нас есть девочка, которая очень серьезно относится к этому увлечению. Поэтому важно проговорить, что мы смеемся не над ней, а над другими ребятами-квадроберами, которые кринжово ведут себя в парках и бросаются на людей.

Иногда в детях просыпается азарт, спортивный интерес, кто смешнее пошутит. Они подъегоривают друг друга, но понимают, что надо видеть берега. У нас очень дружеская атмосфера — даже главный задира не переходит границы. И дети научились открыто выражать эмоции — если кого-то случайно и задели на занятии, он потом нашушукает мне: «Я переживаю из-за этого, поэтому так лучше не шутить». Правда, новеньким иногда достается. Как-то ко мне подошла одна девочка и спросила шепотом:

— Это кто?

— Новый мальчик, он теперь будет заниматься с нами.

— Фу, — это она произнесла очень даже громко.

Конечно, я сразу объяснила, что она поступила неправильно и надо, наоборот, сделать так, чтобы мальчику было с нами комфортно.

«А ему бы за это сколько суток дали?»

Хоть я и веду юмористический кружок, у меня есть отдельные лекции о политике, происшествиях в мире и других взрослых вещах. А всё потому, что дети обожают шутить на запретные темы. Например, они дорвались до теракта в башнях-близнецах. Кто-то спросит дату рождения — они отвечают: «11 сентября». Приходится очень долго объяснять, почему это категорически запрещено. Я во всех подробностях рассказываю о статьях, по которым можно сесть за подобные шутки. Так совпало, что мой папа — начальник уголовного розыска, я сильно погружена в эту тему, могу и реальные истории в пример привести.

Раньше было как — дети пошутили на уроке про 11 сентября и получили, на их взгляд, незаслуженный нагоняй. Никто им не объяснял, за что именно их ругают, и они могли сказать: «Это же просто шутка». Я рассказываю, как серьезно и почему «просто шутки» могут кого-то ранить, и дети растут прямо на глазах. Теперь, даже если у кого-то «запрещенка» и проскочит, они сразу интересуются: «А ему бы за это сколько суток дали?»

Мне нравится внутри кружка обсуждать с учениками вещи, о которых им не расскажут на других уроках

Например, дети часто не понимают, почему их ругают за радость. Им постоянно достается за то, что они бегают на перемене, хохочут в общественном транспорте.

После кружка мы обычно выходим очень заряженные. Шлепаем по улице в отличном настроении, продолжаем шутить, смеяться и тут же нарываемся на бабушек, которые раздают замечания с лавочек. У нас такой культурный код: Россия для грустных. На детей все злятся просто за то, что им весело. В итоге складывается установка, что быть счастливым — это плохо.

Лекции на «взрослые темы» полезны и тем, что школьники больше узнают о реальной жизни. Люди в метро такие злые и хмурые не потому, что дети рядом слишком громко смеялись, а потому, что поднялась ставка по ипотеке. Главное, чтобы дети осознали — проблема не в них. Я сама еще почти ребенок, и это играет мне на руку. Я на своем примере рассказываю: «Представляете, я теперь сама плачу за квартиру! Хоть под землю провались, а надо где-то деньги найти». Так мы вместе пытаемся понять, каково это — быть взрослыми.

«Сильный не тот, кто громче орет, а тот, кто может спокойно и остроумно ответить»

Иногда я боюсь старших коллег. Однажды учительница отчитывала при мне мальчика, подбирая слова, которые были направлены не на его поведение, а на его личность. Ему внушали, что неправильный он весь, а не только его поступок. Буквально на моих глазах у ребенка зарождалась травма. Я прям видела, как он уже чувствует себя неполноценным. Со стороны это выглядело так, будто я Николай Дроздов в очередном выпуске «В мире животных»: «Здравствуйте, дорогие друзья! Сегодня мы наблюдаем, как на маленького птенца накинулась голодная гадюка».

Я подумала немного, хочу ли я тоже быть травмированной этой учительницей, и в итоге всё же заступилась за ребенка

Я сказала, что он, кажется, уже всё понял, и попросила отпустить его на контрольную. Мальчик тут же спрятался за моей спиной, а учительница — клянусь — готова была рвать и метать. Она чуть ли не взорвалась: «Да вы вообще понимаете, за кого вы заступаетесь? Он то-се, пятое-десятое!» Я приняла удар на себя. Стояла и отшучивалась: «Ой, да что с них взять — с мальчишек наших. У них в голове же одни игрушки, стрелялки да ватрушки».

Когда я училась в школе, некоторые педагоги прям совсем неадекватно себя вели. У одной учительницы была метровая деревянная линейка. Так вот, однажды она ей так шибанула об стол, что та разломилась на две части. Потом, главное, она это нам предъявила: «Вы зачем мне линейку сломали, 9 „В“? Вы мне линейку должны!»

Учителя могли дергать меня за волосы, если они были распущены, а кому-то из одноклассников даже давали по попе. Конечно, я не имею права их судить — я столько с детьми не проработала. Возможно, я бы тоже ревела и ныла, что сил моих больше нет, если бы каждый день с утра до вечера проводила в школе. Но я бы точно не позволила себе таких истерик: «Эти дети доведут меня до инфаркта!» — чтобы потом вся учительская обсуждала, какой 9 «В» юродивый.

Я хотела бы, чтобы тогда мне делали скидку на то, что я ребенок. И сейчас, будучи учителем, я всегда делаю скидку на то, что передо мной дети. Когда я понимаю, что пришла на урок уставшая, я прям настраиваюсь: «Держись, в крайнем случае — выставь ребенка из класса, но не переходи границы». Я не имею никакого морального права срываться на детей, даже если они в очередной раз пошутили про 11 сентября. Мои эмоции — моя ответственность. Нести свою жизнь в школу нельзя.

«Кто смешной — тот и сильный»

У каждого учителя есть выбор: кто-то дорывается до власти и спускает на бедных школьников весь свой пыл из-за синдрома вахтера. А кто-то профессионально реализуется. Я люблю свою работу. И я очень люблю детей. Даже если они супергромко себя ведут, я никогда не повышаю на них голос. Я лучше тысячу раз спокойно скажу «хватит», «пожалуйста, потише», «не прыгай». Крик — это неадекватная реакция. Парадокс — взрослые, которые орут: «А ну хватит орать!» — только подтверждают, что надрывать связки якобы нормально. Я пытаюсь показать, что конфликт можно решить и по-другому — экологичнее.

Помню, мы с детьми отрабатывали развитие ассоциативного ряда — такое упражнение у нас есть почти на каждом занятии. Я звонила в звоночек со словами «мы жирафы», «мы акулы», «мы полицейские», «мы кенгуру» — и на «кенгуру» дети, разумеется, начали прыгать. Поскакали, значит, секунд семь, и я еще раз десять в звоночек звякнула. Мы уже успели и художниками, и принцессами стать, как вдруг врывается учительница и кричит:

— У нас, вообще-то, на первом этаже олимпиада идет! А вы тут прыгаете! Я что, должна отвлекаться и прибегать?!

— Нет, мы же закончили давно. Извините, пожалуйста, мы прыгать больше не будем, нас не предупреждали об олимпиаде.

Она еще какое-то время постояла, посмотрела на меня. А потом вышла — и как хлопнула за собой дверью! Ну я выглянула в коридор и сказала ей: «Потише, пожалуйста, там олимпиада на первом этаже идет городская. Это очень важно!» Когда учителя меня отчитывают, я выступаю в роли ребенка и на своем примере показываю, как можно защититься. Обычно это похоже на пантомиму: меня ругают за полную хрень, а я в этот момент детям глазами стреляю, чтобы мы потом вместе похихикали.

Я учу их тому, что юмор — это форма социального доминирования, потому что смеющийся всегда во власти шутящего. Кто смешной — тот и сильный. А детям очень важно быть сильными. Их тюкают все, буквально: одноклассники, учителя, родители. Чуть воду пролил — уборщица тюкает, в автобусе место не уступил — бабушки тюкают. Детям тоже важно относиться ко всему с юмором. Когда мы насмехаемся над чем-то, мы возвышаемся над проблемой. Она становится маленькой, и нам проще перешагнуть ее, чтобы идти дальше.

«Все ситуации выдуманы, все совпадения случайны!»

Я считаю, что моя школа и мои коллеги — потрясающие. Почти нет такого, что кто-то с пренебрежением относится к нашему кружку. Наоборот, многие стараются помочь, заступиться: «Как это у вас кабинет отобрали? Они не имеют права! Сейчас мы разберемся!» Правда, кому-то из старших педагогов не нравится, что я недостаточно страдаю на работе. Они могут сказать: «Шутки ваши — это несерьезно! То ли дело наука!» Некоторые учителя могут зайти к нам на занятие со словами: «Чёй-то мы тут веселимся? А, шутите? Ну шутите. Только не забудьте мне завтра контрольные сдать!» — и уходят по делам. Есть и те, кто в штыки воспринимает мой кружок — вплоть до цоканья и закатывания глаз.

Но мы с детьми занимаемся комедийной импровизацией — по факту это театральный кружок, который существовал во все времена. Пусть у нас он и с уклоном в юмор. Мы работаем над актерским мастерством, ораторским искусством, раскрепощением.

Например, у одного из моих учеников был психологический зажим — он вообще не разговаривал. Сначала я не понимала, как с ним быть — комедийной импровизацией невозможно заниматься молча. У предыдущих педагогов он просто ходил по классу и ел чипсы, его словно не замечали. Я придумала для него отдельные раунды, где нужно пантомимы показывать. Посмотрела его любимый фильм — попросила нарисовать для него обложки. В итоге он почувствовал себя увереннее и вдруг заговорил. Но признался мне, что в присутствии одноклассников разговаривать не может. Я ему честно сказала, что его мама просила о таком сразу сообщить, но, если он против, я унесу его секрет в могилу. Он разрешил — сказал, что мама обрадуется.

Для меня очень важно не потерять доверие детей. Если что — я всегда их отмазываю

В моем стендапе есть шутки про то, как я спалила детей за курением, но решила на них никому не доносить. И, значит, мама одной из девочек написала мне в комментариях: «А может, вы все-таки сдадите детей родителям?» Конечно, я ей ответила: «Ой, да вы что, Агафьи там точно не было! Речь вообще про другую школу и других детей! Все ситуации выдуманы, все совпадения случайны!» Мне повезло, что я сразу в двух школах работаю и могу так выкручиваться.

Дети считают меня больше старшим товарищем, чем учителем. Я бы даже сказала, что мы превратились в банду. Изначально кружок был для меня интересным «экспириенсом» — время свободное есть, так почему бы и не попробовать? Тем более я стендап-комик, а когда учишь кого-то — учишься сам. Сейчас я понимаю, что через кружок я закрываю свои старые гештальты. В школе я была тем ребенком, которого буллили, с которым никто не хотел дружить. Не было человека, который помог бы мне постоять за себя.

«Ой, Ольга Евгеньевна, вы что, с маникюром, как у пикми?»

Быть молодым педагогом — это весело. Хотя, возможно, у меня профдеформация — я ко всему отношусь с юмором. Дети веселят меня «самими собими», как говорится. Я как-то была просто уставшая, ко мне девочка подошла и сказала: «Вы чё такая грустная? Не грустите, мы скоро все умрем». Дети — это сильнейшая энергия, я сравниваю их с атомным реактором. В конце работы ты, скорее всего, облысеешь, но зато это было очень ярко.

Мы с детьми похожи на разные цивилизации. Мы узнаём культуру и обычаи друг друга и учимся их уважать

Я хочу говорить с ними на одном языке. Если дети мне скажут: «Ой, Ольга Евгеньевна, вы что, с маникюром, как у пикми?» — я должна хотя бы понимать, радоваться мне или плакать. Они объясняют мне зумерский новояз. Я филолог по образованию, поэтому мне это очень интересно. Провожу даже своего рода исследовательскую работу: «В каком контексте я могу слово пикми использовать? Если я его в этой шутке скажу, она сработает?» Дети мне объясняют: «Нет, вы не понимаете, это еще не совсем кринж, но уже и не краш». Мы даже иногда разбираем, где правильно ставить ударение, как просклонять то или иное слово — кринж, например. Так что на некоторых занятиях я могу их и по русскому еще подтянуть. Детям нравится, что я неравнодушна к их миру, поэтому они многим хотят со мной поделиться.

У нас есть формат пятиминутки новостей. Мы все садимся в круг, и каждый секунд 40 рассказывает, что у него произошло глобального

Иногда дети могут на контрольную пожаловаться, иногда — на учительницу по «Основам религиозных культур и светской этике», которая в очередной раз на них орала. А вот недавно случилось бомбардиро-крокодило. Меня могут не радовать мутанты-животные, но я понимаю, что для детей это важно. Я должна знать, с чем я работаю, быть с ними на одной волне. Поэтому после последнего занятия, когда мы ждали опаздывающих на крыльце, я крикнула: «Кто последний — тот пикми!» — и побежала до ворот. И дети меня догоняли — даже мальчики.

Как-то я провела шпионскую разведку — попросила детей описать идеального друга, парня или девушку и педагога. Они ответили: «Это учитель, который не кричит, если и ругается, то по делу, всегда может войти в положение и не дает контрольные». В целом я с ними согласна. Ни одна проблема, с которой я столкнулась за два года работы, не стоила бы ни моих криков, ни слез. Всё — пыль. Нет ничего важнее, чем сохранить с детьми хорошие отношения.

Фото из личного архива Ольги