Власти Москвы продлили дистанционное обучение в 6–11-х классах ещё на две недели — до 6 декабря. Еще две недели вместо детей — квадратики в мониторах, две недели вместо живого общения — чаты в мессенджерах. Что на самом деле чувствуют учителя? Они искренне и эмоционально рассказали нам, почему дистант напоминает концлагерь и как этот формат скажется на будущем поколения.

Леонид Кацва, учитель истории московской школы № 1543, автор учебников и пособий по истории России:

Дистанционное обучение — вынужденная мера. В условиях пандемии ей нет альтернативы, но в образовании она влечет за собой большие потери.

На уроках в школе учителя заряжаются от детей, от живого общения с ними. И наоборот. Сейчас все, что мы видим, — это экран монитора в замкнутом пространстве. Единственный плюс — не нужно ехать час в переполненном метро.

Я работаю в школе уже 41-й год и всегда понимаю, когда ребенок физически присутствует на уроке, но мысли его где-то далеко. По его глазам ясно, что он задумался о чем-то постороннем. А в крохотном окошке на экране это невозможно разглядеть. Учитывая, что видно там от силы половину, а не всех 30 учеников сразу. Как работает ребенок, насколько он вовлечен в процесс — непонятно.

Урок — это диалог. Нет диалога — нет урока. Причем он не обязательно должен состоять только из вопросов из ответов. Я строю занятие так, чтобы дети меня понимали, смотрю на их реакцию. Но сейчас увидеть, что им непонятно, просто невозможно.

Падает темп. Каждый вопрос требует нескольких секунд на включение микрофона

И далеко не факт, что в этот момент ребенок находится за компьютером и ему не нужно время, чтобы добежать из кухни до комнаты. На это уходит буквально несколько секунд, но каждый раз по несколько секунд — уже пара минут, а урок всего 45. Просьбы включить камеры обычно заканчиваются оправданиями о слабом интернете, перебоях в программе или неподходящей обстановке в квартире. И аргументов за уже не подобрать. Это раздражает: непонятно, слушает тебя ребенок или нет.

Школьники отвлекаются, расслабляются, если предмет для них второстепенный, и процесс становится неполноценным. Мы терпим потерю эффективности, плохое усвоение знаний.

Даже после весеннего дистанта некоторые темы просто прошли мимо. Их пришлось срочно проходить заново, оперативно меняя программу

Казалось бы, можно сидеть дома, вставать на час позже, не ездить в час пик и вести урок, сидя с чашкой кофе в удобном кресле. Но к концу шестого урока есть силы только дойти до кровати и лечь. В школе есть двигательная активность: можно писать у доски, можно пройтись по кабинету, а здесь приходится сидеть, как паралитик, возле экрана и накапливать усталость.

Дети скучают по обычным урокам. Есть, конечно, исключения, которые вполне комфортно чувствуют себя на дистанте. Но нужно учитывать, что и дети, и школы совсем разные. Даже экстраверты и интроверты. Каково первым сидеть на дистанте? Одно дело — ребенок, который получает все необходимые знания на интересных уроках в сплочённом коллективе, а другое — ребенок, который подвергается буллингу (не будем делать вид, что таких ситуаций не существует). Понятно, что второй радуется возможности не ходить в ненавистную школу, но таких детей все-таки меньшинство.

Конечно, нынешние дети рождаются с гаджетами в руке, но это не заменит им живого общения. Крики вокруг дистанта как альтернативного варианта образования мне не нравятся.

Громкие фразы о том, что все это делается, чтобы убить наше образование, — всего лишь фразы. Есть понятная вещь — пандемия. Люди тяжело болеют, они умирают. Надо ждать. Это не вечно, но альтернативы пока нет. Люди, которые кричат, что надо немедленно открыть школы, тоже неправы: это самоубийцы.

---

Николай Топалов, учитель математики и физики, преподает в московской школе № 57:

Есть хороший эпитет относительно дистанционного образования. Оно адиабатическое. В физике это процесс, при котором совершается работа, но система не обменивается теплотой с окружающим пространством. Мне показалось, что сейчас в нашем образовании происходит в точности то же самое: что-то двигается, но мы лишились передачи тепла от одного человека к другому. Мы лишились всех эмоций, лишились возможности взаимодействовать.

На уроке в школе можно понять эмоции учеников через мимику, жестикуляцию, даже через выражение лица. Их можно считывать и понимать, что они имеют в виду, не только из смысла слов, но и из акцентов речи. Это совершенно неотъемлемая часть нашей социальной жизни, которой мы сейчас лишены.

При попытке понять, что скрывается за этими 30 квадратиками, возникает желание им помочь. А помочь нельзя. Обычно ты видишь, что ребенку плохо, ты пытаешься подобрать нужные слова (и обычно успешно), а сейчас это отрезано. Это похоже на концлагерь из квадратиков, где в лучшем случае можно разглядеть лица; возможно, даже имитацию эмоций. Но, как правило, они просто смотрят и выполняют то, что ты говоришь. А что стоит за этим — черная пропасть. И от осознания собственной беспомощности становится еще страшнее.

Отсутствует коллективность, отсутствует ощущение того, что мы делаем что-то единое, отсутствует взаимопомощь, отсутствует общение на микроуровне

В школе дети сидят за партами, и, помимо ответов, конечно, они переговариваются между собой. Не всегда с положительным влиянием, иногда это мешает учебному процессу, но это эмоциональный контакт. Да, от меня в учебном процессе зависит многое, но от их общения между собой — ничуть не меньше.

Дети, у которых в квартире есть младшие братья и сестры, дети, которые находятся на даче с плохим интернетом и просто не могут включить камеру, чувствуют себя ущемленными, даже безнадежными в каком-то плане. Но они никогда не скажут об этом. Не скажут, что скучают и чувствуют себя одиноко, потому что не видели друзей уже 1000 лет. И просто будут страдать.

Еще одна большая сложность — потеря доверия. Я знаю, что в школе они могут просто подойти и сказать, что плохо себя чувствуют или не до конца поняли тему. А сейчас узнать о проблемах этих «квадратиков» я не могу, потому что об этом никто не напишет в чат. Они стесняются задавать вопросы при всех, потому что боятся показаться самыми глупыми. В школе они могут тихонько подойти ко мне или к однокласснику и спросить что-то, здесь — нет. Максимум, что я могу, — догадываться исходя из каких-то наблюдений, потому что знаю этих детей давно. Но это срабатывает не всегда.

Сейчас ученики разделились на три когорты. Первая — дети, которые умеют учиться и активно используют все методы удаленного обучения. Они пишут мне в мессенджерах, что-то спрашивают, и мы пытаемся воссоздать эту песчинку эмоциональности. Ученики, у которых технические возможности сейчас лучше, будто становятся другим социальным классом.

Вторые не пользуются телефонами, они не адаптировались к такому формату общения — то есть просто выброшены из процесса. Для них переписка с учителем в социальных сетях не в рамках этики. Они привыкли, что наш контакт ограничивается временем урока, а после этого меня трогать нельзя. И я не могу их винить, но такой подход тоже сужает рамки.

Третья когорта — те, кто не способен учиться вне социума. И этих детей мне жалко в наибольшей степени. Они сидят перед ненавистным компьютером и готовы делать все что угодно, только бы не смотреть эти однообразные презентации. И в эту группу, к сожалению, дети попадают по разным причинам (и техническим, и психологическим).

А самое страшное — они сдаются. Они говорят: «Мы больше не можем», — а я не могу с этим ничего сделать

И это порождает двойной конфликт в их сознании: обещали учиться хорошо, даже привыкли учиться хорошо, но сил на это нет. Кому они могут об этом рассказать? Никому. Еще и родители иногда нагнетают: «Ты должен делать домашку, должен успевать, ты должен-должен-должен». Представить страшно, что творится в их головах.

Ну и последние не привыкли учиться офлайн и не делают этого на дистанте. Сейчас они вообще перестали что-либо делать. И если раньше были хоть какие-то рычаги воздействия, то сейчас их совсем не осталось.

Сейчас мы не можем увидеть различий, которые могут проявиться у детей в будущем. Я уверен, что жизнь нормального общества нельзя построить на людях, которые не имеют опыта взаимодействия друг с другом. Обучение — это не только приобретение знаний. Это коммуникация, при которой дети попадают в разные (пусть даже не самые приятные) ситуации, характерные для общества. Им нужно общаться с людьми, которые им неприятны, нужно учиться находить подход, быть в разных социальных положениях, работать в условиях конкуренции. Эти навыки не пропадают, но они могут осваиваться не в полной мере.

Я не могу сказать про отсталость, но точно могу сказать про эмоциональную неполноценность. Переживать ситуации в чатах — это демоверсия жизни, это неполноценно

В европейских странах (будь то Франция, будь то Великобритания) власти вводят ограничения, но признают приоритет школьного образования и не закрывают школы. Локдаун касается школ в последнюю очередь, а у нас — в первую. Понятно, что учебные заведения не приносят никакого экономического роста. И, к сожалению, я не верю, что их откроют в обозримом будущем, потому что это произошло, когда в Москве было около 3000 заболевших, а сейчас эта цифра увеличилась в два раза.

Жизнь нашего поколения меняется с невероятной скоростью. То, что раньше для встречи нужно было созвониться по городскому телефону, а сейчас достаточно написать сообщение, — норма. Раньше не нужно было класть вещи на багажную ленту для проверки, а сейчас это норма. И страшно то, что представления людей о норме меняются так же быстро, как и она сама. Сейчас жизнь ставит нас в такое положение, что встречаться в одном помещении нельзя, — значит, мы научимся жить и так. И страшнее того, что снизится уровень образования, введение этого формата как нормы. Мы просто забудем те преимущества, которые были до. И я боюсь, что мысль об этом удобстве (не нужно детей никуда возить, они сидят за компьютером и, по сути, получают те же знания) захватит человеческое сознание.

Иллюстрации: Shutterstock / pizzastereo, A.Narloch