19-летняя Алиса А. (имя изменено) ушла из российской школы в 6-м классе из-за переезда в другую страну, а когда вернулась через несколько лет, не смогла получить аттестат. При этом у Алисы есть свое дело и хороший заработок. Корреспондент «Мела» Дарья Коротыч записала ее монолог о работе, деньгах и о жизни с неоконченным средним образованием.

«Классическая история обиженного на жизнь ребенка»

Когда я была маленькой, моя мама уехала за границу (по просьбе героини «Мел» не называет страну. — Прим. ред.), а меня оставила на воспитание бабушке. Та не понимала, что со мной делать, и со своей задачей не справлялась — бабушку в моем детстве больше заботило мнение других людей обо мне и о нашей семье. Важнее было стряхнуть с меня все пылинки перед выходом из дома. А мне тогда не хватало искренних разговоров.

Я хоть и ходила в школу и показывала успехи в учебе, в целом была несамостоятельной, агрессивной и закрытой. Меня не научили базовым вещам: как правильно общаться с людьми, как не завидовать, как распоряжаться деньгами и следить за собой. Я ходила в душ не чаще раза в неделю и завидовала ровесникам — у всех есть родители, а меня воспитывает одна бабушка, да и денег у нас было не очень много. Получилась классическая история не очень хорошо воспитанного и обиженного на жизнь ребенка.

Помогало творчество. Я насмотрелась в сети фотографий людей, одетых в ярких персонажей, у которых из общего с людьми были руки и ноги, а по сути — лапы. Это оказались фурри — субкультура, участники которой либо рисуют антропоморфных животных и персонажей, похожих на полузверей, либо ходят в их костюмах и на какое-то время будто превращаются в выбранных героев с помощью нарядов.

Меня это увлекло, но на уровне искусства. Я стала рисовать таких же персонажей, пыталась пробовать шить специальные маски-головы, в ход шло все: дешевый старый поролон, вырванный из дивана, мех игрушек, порезанных ради благого дела. На помощь, пока я училась, звала бабушку. Она долго не могла понять, кто такие фурри, но не запрещала мне этим заниматься. Карандаши и краски же мне покупали, так почему бы еще и мех не прихватить?

Так я жила до 12 лет — после окончания шестого класса родные решили, что мне нужна мама и лучше переехать к ней и отчиму. Для девочки из Новосибирска это казалось большим приключением. Я поехала к маме, и так вышло, что школу я потом не окончила — ни зарубежную, ни российскую. Но дело было не в лени.

«Раздолбайская школа, где детей учили тверкать»

Я переехала и сразу поступила в частную интернациональную школу — снова в шестой класс, чтобы выучить язык. Меня сначала не воспринимали всерьез из-за языкового барьера, но потом отношения с классом наладились. Подружиться я не смогла только с одной девочкой, которая использовала меня, потому что я была мягкой: она просила нарушить школьные правила или что-то ей нарисовать. Потом я узнала, что она выдавала мои рисунки за свои.

С учителями и уроками ситуация в новой школе складывалась не лучше. У нас было всего три преподавателя на все предметы, включая танцы. Один учитель говорил только на испанском, двое — на английском. «Испанец» преподавал историю и математику, он мне не нравился и казался не особо умным. До учеников ему не было дела, он не мог нормально вести уроки. Однажды, когда он что-то неправильно написал на доске, я встала и исправила ошибку. Этот учитель особо не проверял домашние задания, и однажды мы с мамой провели эксперимент: написали всякую бессмыслицу, а он поставил везде галочки, мол, все отлично, максимальный балл.

В этой школе в принципе была расслабленность — никакой строгости и правил, как в России

Учиться было гораздо легче, уроков в привычном понимании у нас тоже не было: на занятиях мы иногда садились в круг и обсуждали, как проходит наш день. На уроке танцев нас учили тверку: этот предмет вела прогрессивная женщина, которая считала, что такой стиль нормален для детей. Я стеснялась и отказывалась в этом участвовать, а другие дети кайфовали. Их будто научили быть открытыми, а меня нет.

Я не знаю, как эта школа готовила людей ко взрослой жизни. Хотя, может быть, я просто привыкла к российской системе образования с чрезмерными нагрузками.

Тот школьный год спас учитель по английскому: он был умным, мудрым и хоть какие-то знания нам давал и пытался поддержать. Однажды мне было грустно, а он подсел ко мне, успокоил и поговорил о жизни. Сохранить с ним связь и хоть какие-то контакты из школы мне не удалось.

«Я — художник, в школе смысла нет»

Спустя год после переезда я снова ушла из школы, опять после шестого класса. У меня начались проблемы со здоровьем: плохо работали сосуды головного мозга, и из-за недостатка кислорода я не справлялась с большими объемами информации, могла начать заикаться и забывать слова. Эти сложности со мной до сих пор.

Мама решила, что в школу ходить мне больше не надо, а потом обнаружилось, что у нее рассеянный склероз и ей уже было трудно принимать взвешенные решения в одиночку.

А какой ребенок вообще будет настаивать на том, чтобы оставаться в школе?

Я будто сразу почувствовала себя крутой и сказала семье, что я художник, в школе смысла нет — мне нужно свободное время и никаких ограничений или обязательств вроде домашки. К тому же я могла зарабатывать на продаже рисунков и масок фурри, которые планировала делать.

Правда, мои великие бизнес-планы поначалу рушились: вдобавок ко всем неприятностям у меня развилась тяжелая депрессия. Трудно сохранять эмоциональную стабильность, когда мама серьезно болеет и у вас с ней напряженные отношения из-за долгой разлуки. Я оказалась изолированной от мира, наедине с собой и больным человеком. Мама вроде пыталась относиться ко мне как к своему ребенку, но она даже не знала, как со мной общаться, — оставила меня младенцем, а приехал к ней какой-то агрессивный подросток.

Маме тогда было чуть больше 30, а мне 13, и нам пришлось расти вместе: с помощью разговоров, желания научиться слышать друг друга. Сейчас у нас хорошие дружеские отношения, на построение которых ушло несколько лет. Мама работала с моим характером и обидами на прошлое. В России я была просто невоспитанной, и, думаю, если бы не уехала, стала бы агрессивной и неразборчивой в отношениях с людьми. В итоге мама научила меня миру.

«Мама поддерживала меня, даже если я рисовала сюжеты 18+»

Тем, в чем мама меня долго понять не могла, было увлечение фурри. Дети ведь занимаются хобби, чтобы чему-то научиться, а я «всего-то» делала маски животных и рисовала выдуманных существ. Взрослые люди не понимают, зачем это и что это за культура, — мне даже не верили, что в этих масках кто-то реально ходит. Однажды это меня так расстроило, что я сложила все свои работы в пакеты и выбросила.

Позже благодаря нашим обсуждениям проблем в отношениях мы с мамой стали говорить про мою работу, мама приняла мои интересы и разрешила развиваться. Даже если я готовила рисунки 18+, мы обсуждали их, размышляли о том, что и почему нравится людям в этом смысле.

Первое время я делала рисунки на заказ, но потом увидела в социальных сетях мастеров, которые делают фурсьюты — целые костюмы животных с головами, с лапами, ногами, телом. Тогда мои рисунки покупали за 10–20 долларов (не больше 2 тысяч рублей. — Прим. ред.), а тут я поняла, что зарабатывать на костюме можно по 2–3 тысячи (около 280 тысяч рублей. — Прим. ред.). Я показала это маме, у нее загорелись глаза, и она предложила попробовать мастерить маски. Она мне даже помогала — мама швея и понимает, как сшить части лучше и аккуратнее, чтобы голова не развалилась.

Маски и костюмы важны для фурри как для сообщества, в котором любой человек может почувствовать свободу благодаря тому, что он прячется за вымышленным образом и его никто не узнает. В субкультуре все ведут себя по-разному: кто-то гавкает и хочет, чтобы его гладили, как питомца, кто-то ходит на сходки и заводит новые знакомства. Сейчас я не отношу себя к фурри — я художник со стороны, и для меня это в первую очередь прибыль. В некоторых моментах я даже негативно отношусь к сообществу, потому что за словом «фурри» действительно может быть спрятано много нехорошего.

«В вечерней школе учились дети, которые проиграли в лотерее жизни»

Спустя пять лет жизни за границей я вернулась в Россию и продолжила шить маски. В то же время я понимала, что образование в шесть классов — это не дело и нужно окончить хотя бы девятый класс, получить аттестат. Я стала искать школу, но, как оказалось, получить нормальное школьное образование взрослому в нашей стране практически нереально.

Есть два варианта: пойти в частную дорогую онлайн-школу или поискать государственную с вечерним отделением. Мой выбор пал на второй вариант: я тогда не слишком много зарабатывала. Я обошла много школ, обратилась в гимназию, где училась до переезда, и молила, чтобы меня взяли, но не вышло — нельзя. Нужна была специальная вечерняя школа. Их мало, и учат там плохо.

Я пошла в вечернюю гимназию — это была самая ужасная школа, которую только можно выбрать

Туда отправляют детей, которые не могут учиться в обычных учебных учреждениях. Это не гопники, а ребята, в которых разочаровались взрослые и которые просто проиграли в лотерее жизни. У кого-то психологические травмы, некоторые пришли учиться после детских домов — взрослые либо не хотят им помочь, либо не могут и сдаются. В результате на таких детей перестают возлагать надежды и сливают их в подобные места.

Учителя в вечерке привыкли работать с трудными людьми, которым не нужна учеба, поэтому даже общаться со мной по-человечески не хотели. Никаких компромиссов, никаких ответов на вопросы. Они ничего не хотели делать и не делали. Нам не давали четких условий задач, списков с нужной литературой, не указывали дедлайны, игнорировали, переносили уроки или важные работы. Я подходила к учителям по своей инициативе, но это не помогало — они продолжали объяснять материал пофигистически. На любые вопросы отвечали: «Почитайте учебник, там все есть».

По всем предметам, кроме английского, где нам давали задания для первоклассников, я получала двойки

Стало понятно, что вечерка мне ничего не даст. К тому же учебе мешало мое здоровье и эмоциональное состояние. Я могла забывать слова, заикаться и с большим трудом обрабатывала новую информацию. Мучить себя не было смысла. Я поняла, что нормальное обучение потребует много денег, времени, эмоциональных ресурсов — мне станет хуже физически и морально. Все это страдание — ради бессмысленных бумажек, которые не подтверждают наличия знаний. Если и получать школьное образование, то платно, но я лучше сейчас в автошколе отучусь за эти же деньги, чем потрачу их на всякую фигню.

«Российская аудитория неблагодарная»

В моем положении аттестат ни на что не влияет. Даже если бы в вечерней школе чему-то учили, мне это уже ни к чему: у меня есть пошив масок. Для меня нет работы лучше, чем та, которой я занимаюсь сейчас, — другую не позволит здоровье.

Фурри останется со мной до момента, пока я не найду другой доход. Я воспринимаю это как нечто, что поможет мне купить машину, квартиру, найти другую работу или построить бизнес. От продажи масок можно получить хорошую прибыль. Сейчас я, уделяя работе по 4 часа в день, продаю по одной голове в месяц за 1100 долларов (около 105 тысяч рублей. — Прим. ред.). Для иностранцев это не такие большие деньги, как для россиян, и покупатель находится в течение недели благодаря соцсетям. Фурри готовы тратить много денег на костюмы, потому что ассоциируют себя с избранными персонажами и, по сути, живут в их образе.

Я могла бы жить на деньги, которые зарабатываю. Однако выходит так, что семья мне финансово помогает: я большая транжира и пока не умею правильно обходиться с заработанными деньгами. Когда у меня есть возможность, я покупаю что-то бабушке и стараюсь поддерживать семью.

Далеко не всем такой бизнес приносит много денег и мало стресса. У меня до сих пор не было ни одного серьезного конфликта, и аудитория у меня добрая: мне не пишут извращенцы, мои работы никто не копирует и не продает по низкой цене. Самое страшное, что мне писали: «Вот что случается с человеком, у которого нет отца». Но это безобидно. Кого-то могут долго травить, кого-то кидают на деньги — особенно часто это случается, если работать на российскую аудиторию. Я даже не буду пытаться работать на нее, потому что она неблагодарная.

У нас мало платят, много просят и редко остаются довольными

В России, кстати, подвести могут не только покупатели, но и сервисы доставки. Я часто слышу истории о том, что работники сортировочных центров или таможни разворачивают посылки с масками, которые идут в другие страны. Мастера знают про пункт, сотрудники которого могут вскрыть посылки и испортить содержимое: выдрать мех, затушить об него сигарету, облить маску алкоголем, — и отправить дальше.

«Я не назову исторических дат, но и не скажу, что ела вчера на ужин»

Я такой же человек, как и все остальные. Меня разве что не учили серьезной математике, в которой вместо цифр стоят буквы. Знания о мире я беру из интернета, знаю базовую историю. Какие-то важные даты я вам не смогу назвать, но я точно так же не скажу, что вчера ела на ужин. Это особенности моего физического состояния: врачи не могут поставить мне диагноз и понять, как помочь мне с сосудами.

Бабушка нормально относится к тому, что у меня нет образования. Она тоже знает, что документ — не главное. Иногда они с мамой спрашивают, хочу ли я куда-то пойти учиться для саморазвития, но пока я работаю.

Моя история говорит о том, что у людей нет абсолютно никаких рамок. Есть цели, которые каждый себе ставит сам. Человеку важно просто найти место, где он будет чувствовать себя значимым, а смысл появится. Жизнь не о том, чтобы батрачить на заводе. Ну зачем тебе сдались эти 20 тысяч? Чтобы потом нарожать 10 детей, которые в нищете живут? Какой смысл твоей жизни? Ты за собой оставишь раненых детей, которые будут так же жить, не выберутся из коммуналки, потратят много денег на психолога или, наоборот, пойдут котят душить, избивать своих детей, бухать. Важно понимать, к чему ты хочешь прийти, рефлексировать.

Фото на обложке: KKulikov, Zsuzsi Matolcsy, Juan.L / Shutterstock / Fotodom