17 ноября отмечается Международный день недоношенных детей. Наш блогер, мама девочки Сони Мария Мальцева, рассказала, почему ей пришлось рожать на 7-м месяце беременности, как она справлялась с нахлынувшим ужасом и что помогло ей вернуться к жизни и привезти домой счастливую и абсолютно здоровую дочку.

Все идет не по плану

Я привыкла, что моя жизнь четко распланирована. Беременность, например, и последующий декрет были запланированы таким образом, чтобы я могла продолжать работать. Некоторое время все шло по плану: беременность протекала хорошо, я продолжала жить и работать по обычному расписанию, в декрет планировала уйти прямо перед родами.

На 3-е плановое УЗИ шла спокойно. К тому моменту я знала, что у меня будет дочка. Нужно было просто удостовериться, что все идет по плану. Не получилось. Врач увидела «маточно-плацентарную недостаточность», что в переводе на человеческий язык означает наличие проблем в питании между телом мамы и будущим ребенком. Плод был чуть меньше, чем мог бы быть на этом сроке.

Я поехала в клинику, с которой заключили контракт на роды, но там был только дежурный врач. Он посмотрел снимок УЗИ, подтвердил, что проблема существует, но что делать в конкретной ситуации — не знает. Я поехала домой. Это была суббота.

В понедельник мне позвонила завотделением клиники и посоветовала приехать к ним обследоваться. Я закончила срочные дела на работе и приехала в стационар в среду. Чувствовала я себя отлично. Настолько отлично, что «отпросилась» на следующий день в театр. Я надеялась, что в пятницу меня уже выпишут, потому что к понедельнику планировала быть на работе — там меня ждал срочный проект. Но врачи настояли, чтобы я осталась хотя бы еще на пару дней. Я их послушала.

Роды

В субботу проснулась в каком-то мутном состоянии. Ближе к вечеру стало хуже. И тут дежурный врач мне говорит: «Возможно, рожать придется сегодня». Дальше она сыпала медицинскими терминами, а я — протестовала. Что значит «сегодня»? Я на 32-й неделе, девочка еще совсем маленькая!

Но приехала завотделением, меня подключили к какому-то аппарату и вдруг сказали, что начались схватки. Я ничего не чувствовала. Меня повезли в операционную, там играло радио, что-то вроде «Европа плюс». Меня тогда поразило, что такие важные люди решают такие важные вопросы под такую легкую музыку.

У меня была местная анестезия, кесарево. Когда достали мою девочку, она сразу закричала. Я понимала, что это хорошо: «Жива, дышит». Её сразу куда-то унесли, а мне сказали, что ребёнок весит 1 кг 440 грамм, её поместили в камеру.

Все говорили, что девочка очень хорошенькая, что у нас обеих все будет хорошо, но я не верила. Было очень страшно

На следующий день врачи сказали, что случившееся накануне — это «хелп-синдром». Если бы в тот день я была дома (просто думала, что у меня недомогание и, например, спала бы), то мы обе могли бы погибнуть.

На меня сразу же посыпались вопросы от друзей и родственников, что со мной, где я. И это было ужасно: я не знала, что отвечать, все эти разговоры меня травмировали. Я попросила маму, которая живет в другой стране, взять коммуникацию с внешним миром на себя. Рядом со мной были самые близкие люди — общаться с остальными не было сил. Но когда в понедельник утром мне позвонили по работе, я как будто очнулась. Поняла, что жизнь продолжается, есть что-то устойчивое, на что я могу опереться (да, это была работа). Я была счастлива поговорить с человеком, который не знает о том, где я, что со мной и не задает сложных вопросов.

В этот же понедельник мне, наконец, разрешили увидеть дочку, Соню. Она показалась мне ужасно беззащитной, совсем неготовой к тому, чтобы выйти в этот мир. Дочка лежала в камере, мне нельзя было ее потрогать, на ней было несколько трубок, я плохо понимала, зачем они нужны, но верила, что так надо. Я плакала, глядя на нее. Врачи уверяли, что 1,4 кг — это не так уж мало, но мне казалось, что эта ситуация — катастрофа для нас обеих.

На следующий день Соню перевели в детскую больницу, снова в реанимацию. Сонин папа показал мне фото, как он держит ее на руках и передаёт врачу скорой помощи для транспортировки. Я сказала, что не смогла бы её отдать. Я чувствовала пустоту. Мне казалось, я теряю контроль над ситуацией. Сразу стала искать телефон кого-то из этой больницы — мне казалось, что, если найду — буду ближе к дочери. К счастью, контакт нашелся быстро, и я немного успокоилась — в случае чего, мне позвонят.

Вторая встреча

Через несколько дней после родов я попросила, чтобы меня выписали, мне хотелось быть ближе к Соне. Врачи меня отговаривали, говорили, что мне самой надо быть под наблюдением, беречь себя. Но я не сдавалась. Пообещала, что буду продолжать делать уколы и следить за давлением, вышла из клиники и помчалась к дочке.

На входе в реанимацию надо было помыть руки с мылом, а потом обработать их антисептиком. Я волновалась и все перепутала: сперва воспользовалась антисептиком, потом помыла с мылом. Кто-то из медперсонала на меня рявкнул. Я готова была расплакаться.

В итоге, мне удалось все сделать правильно и я попала к Соне. Мы увиделись второй раз. Мне разрешили просунуть в бокс палец, она сразу схватилась за него своей крохотной ручкой, и я поняла, что она очень рассчитывает на меня.

Я все еще очень боялась за нее. Врач перечислила несколько диагнозов, которые были или могли быть у Сони. Её продолжали обследовать и лечить, но прогнозов не давали. Зато попросили принести игрушку с большими глазами — сказали, что так ребенок будет думать, что на него смотрит мама. Так рядом с Соней в боксе поселилась «мама» в лице зеленой лягушки — пластиковая и с огромными глазами (интересно, помнит ли это Соня?).

Домой

Соня провела в реанимации почти два месяца. Родилась она 16 марта, а домой мы приехали вместе с ней 8 мая — как раз в это время она должна была родиться по плану.

За то время, пока она была в больнице, я пережила целую бурю эмоций: надежду, когда слышала рассказы о детях, весивших меньше килограмма, счастье, когда впервые взяла мою дочку на руки (ей к тому времени было уже 4 недели), радость, когда она впервые попробовала моё молоко (я кормила её по капельке из шприца, волнение, когда я и персонал больницы поняли, что Соня пьёт из бутылочки с конкретной соской (я потом нашла почти такие же соски!).

Со временем я престала плакать. Утром ехала на работу, вечером — в больницу. Купила себе ярко-красный рюкзак и каждый день ходила с ним — он внушал мне оптимизм. Я вспомнила свои менеджерские привычки и стала писать списки дел на день: купить Соне памперсы, сделать ужин, купить комод.

Кстати, мастер, который пришел собирать комод, бесцеремонно спросил: «А где ребенок?» Я коротко объяснила ситуацию. Оказалось, что его сыновья-близнецы когда-то тоже лежали в этой же больнице.

Когда Соня, наконец, приехала домой, она весила 2,5 кг. Но моя мама все равно сказала, что никогда не видела таких маленьких детей. Дальше все было спокойнее. Я видела, что Соня волевой человек, была уверена, что все у нас будет хорошо.

Вскоре после выписки мы с дочкой полетели в Болгарию на море к бабушке, дедушке и солнцу. Там она купалась в море. Когда вернулись, стали ходить по врачам. А в ноябре я вышла на работу, оставив Соню с фантастической няней.

Сейчас мой дочке 3,5 года. Все диагнозы у нее сняли. Это обычная девочка: не самая высокая в группе, но и не самая маленькая. Врачи удивляются, когда я говорю при случае, что она родилась на 7-м месяце.

P. S. Соня родилась в платной больнице, но уже через пару дней оказалась в самой обыкновенной государственной, специализирующейся на новорожденных с осложнениями. Честно сказать, я была скептически настроена по отношению к бесплатным клиникам. Но, к счастью, ошиблась. Я очень благодарна врачам, которые нам помогали.

Фото: peterbako / shutterstock / fotodom