Майя Тараховская, учитель с 30-летним стажем, продолжает рассказывать о своём опыте, карьере, детях и коллегах. Сегодня Майя вспоминает, как прошел первый в её жизни педсовет.

Первое моё знакомство со школой в качестве учителя было совсем не таким, каким я себе его представляла, будучи ученицей и студенткой. В университете педагогику, психологию и философию преподавали в течение всего одного семестра. Что интересно: тогда, 30 лет назад, мне и в голову не могло прийти, что все эти три науки имеют единое начало и не могут существовать одна без другой.

После окончания университета, возомнив себя готовым педагогом и математиком, я пришла в небольшую школу маленького городка в Литве. В этом городке была единственная русскоязычная школа, я устроилась работать туда учителем начальных классов в конце ноября, потому что предыдущий учитель ушла в декрет.

Помню, мне совсем не было страшно — в 23 года казалось, что я знаю и умею всё! Поскольку пришла я в конце триместра, то сразу, фактически с корабля на бал, попала на педсовет. Конечно, когда я училась в школе, я слышала о педсоветах. Но мы, дети, понятия не имели, что это такое. В университете об этом тоже почему-то не говорили. Представляя себе педсоветы, я рисовала красивый кабинет, почти царские хоромы, где в определённом порядке, занимая своё место, восседают полубоги — учителя. Во главе честной учительской компании, у стола, покрытой красной скатертью, находятся представители руководства. Почтенное собрание решает школьные дела и вершит судьбы учащихся, взвешивая их поступки на весах учительского правосудия.

Всё оказалось куда прозаичнее: небольшой кабинет, уставшие после рабочего дня педагоги, длинный доклад директора о чём-то важном, потом такой же длинный доклад завуча об итогах триместра. А напоследок — «разное». Именно это «разное» потрясло меня до глубины души. Я до сих пор испытываю чувство неловкости, когда вспоминаю о том, что происходило на первом в моей учительской жизни педсовете под рубрикой «разное». Разбирали поступок учительницы начальных классов с тридцатилетним стажем работы, которая указкой ударила по голове третьеклассника так, что указка сломалась.

Учительница стояла красная, плакала и говорила, что больше так не будет

Потом выступила секретарь парторганизации школы — дала прекрасную характеристику обвиняемой. Слушая характеристику, я поняла, что такого ответственного учителя и прекрасного человека, такого принципиального члена партии в истории школы ещё не было. Все аплодировали пламенной речи секретаря, которая к тому же была завучем школы. Потом выступали коллеги и тоже говорили о том, какой она замечательный человек и как ей не повезло, потому что в её классе оказалась эта «маленькая дрянь». И что этот «гадёныш» долгое время портил жизнь удивительному учителю с большим стажем, имеющей кучу грамот от министерства, горсовета и директора школы.

Я, двадцатитрёхлетняя девчонка, сидела и думала: вот же оно, «королевство кривых зеркал»! Искажённая действительность, когда всё твоё представление о педагогике переворачивается с головы на ноги. Правда, для меня всё уже тогда укладывалось в очень простую схему: не дети для нас, а мы, учителя, для них. А иначе зачем нужна школа? Я помню, какой ужас испытала, когда всё перекинулось на личность этого «маленького упыря». Учителя брали слово и говорили, что таким детям, как этот, вообще не место в приличном обществе и в школе, где учатся нормальные дети.

И всё бы на этом закончилось. Но тут встала невысокая женщина и тихим спокойным голосом сказала: «Это преступление». Воцарилась тишина. «Объяснитесь, Татьяна Михайловна, что вы имеете в виду?» — спросила её строго завуч таким голосом, что страшно стало мне.

«Вы совершаете преступление, потому что судите ребёнка. А судить должны учителя», — тихо вымолвила эта женщина

Как потом оказалось — это была учительница русского языка и литературы Таня Гельман. Впоследствии она стала моим другом, наставником и проводником в удивительный мир детства. Все сразу же переключились на Татьяну Михайловну: «Вы бы лучше со своим девятым классом разобрались!» Уже потом, посещая танины уроки, я поняла, что означает фраза «ключ без права передачи».

Я уверена, что у каждого детского сердца есть дверка. Когда человек рождается, она распахнута настежь — в ней нет замочной скважины. По мере того, как ребенок растёт и сталкивается с различными жизненными ситуациями, дверь начинает потихоньку закрываться, но появляется маленькая дырочка — замочная скважина. Обычно дверь захлопывается наглухо, и найти ключик, чтобы её открыть, бывает непросто.

Секрет прост: искать этот ключ не надо. Ребёнок сам отдаёт его тому, кому безоговорочно доверяет. Счастье, если это родители или близкие люди. Но так бывает, к сожалению, не всегда. Тогда ребёнок ищет человека, готового принять этот бесценный дар — ключ от сердечной дверки. Если ребёнок находит такого — он отдаёт ему этот ключ с любовью, но без права передачи другим людям.

Сколько таких ключей? Бесконечное множество дубликатов! Мы раздаём их в течение всей жизни — иногда в вечное пользование, иногда на время, если ожидания оказываются обманутыми. В последнем случае дверь захлопывается намертво, тогда уже ничего нельзя сделать. Нет другого ключа, а этот не подходит: каждая боль, причинённая ребёнку теми, кому он открылся, уменьшает эту замочную скважину, пока она не исчезает совсем.

Сколько таких детей мне, да и всем учителям, приходилось встречать на нашем учительском пути? Множество. И как быть? Неужели нет выхода? Есть. Существует наука, имеющая очень древнее название, — любовь. Я не ошиблась: любовь — это наука! Мне больше 50-ти лет, но я и сейчас пытаюсь постичь глубину этой науки, которая занимает главенствующее положение среди всех других наук, известных миру. Как же хочется приблизиться к пониманию её сути, чтобы помочь не столько этим «маленьким вампирам, упырям и паразитам», сколько себе!

Главное направление, на мой взгляд, над которым нужно работать — это учитель. Потому что учитель, испытывающий дефицит любви, не может аккумулировать её в детях. А без этого вообще ничего быть не может: ни педагогики, ни философии, ни образования.

Фото: Томпкинс Х. Маттесон «Суд над Джорджем Джейкобсом»