Пожалуй, не будет преувеличением сказать, что путешествие в Лондон мне понравилось. Да что там понравилось. Злые языки говорят, что тот учебный семестр стал кульминацией моей жизни. Что прекрасно, но и грустно немного, потому что двух кульминаций, как известно, не бывает…

— Ну признайся, — допытывается бабушка. — Дома-то лучше.

2014 год, я только что вернулась в Москву (навеки, навсегда) после стажировки в лондонском университете Риджентс.

— Нет. — говорю я. — Не лучше.

Моя патриотически настроенная бабушка обижается и долго со мной не разговаривает.

Пожалуй, не будет преувеличением сказать, что стажировка мне понравилась. Да что там понравилась. Всё дело в сочетании трёх удивительных факторов.

Во-первых, сам город. Волшебный, невероятный, идеальный. Иначе я его воспринимать не могу, меня воспитывали в любви к Лондону. Где-то в возрасте пяти лет я нечаянно проявила способность к языкам. Через час в моей комнате уже сидел репетитор. Затем меня отдали в школу с углублённым изучением английского. Записали на курсы. Оплатили летнюю лингвистическую программу. Сейчас мне кажется, что знание языка — один из тех навыков, что достигается невероятным трудом, а затем активно обесценивается и теряется среди других более редких и экзотических умений («по-английски говорят все»).

Я всегда жалуюсь на эту несправедливость, когда ненадолго отрываюсь от преподавания, чтения американских медиа или путешествий.

Но долгие годы мучительного англицизирования дали мне и хорошее: я окончательно поехала головой

Поехала головой на тему культуры, литературы и истории Великобритании.

Помешательство, что бывает редко, не разбилось и не пошатнулось после знакомства с реальной страной. Моё общежитие (в одном здании со стрип-клубом) находилось не в самом обустроенном и чистом районе, где кучками селились иммигранты из Польши, Индии и арабских стран. И тем не менее, каждое утро я шла в сторону метро и ловила настоящий кайф, не имеющий ничего общего с вечно витавшими на этой улице тошнотными парами марихуаны. Улица. В Лондоне. Лондонская улица, и я на ней живу.

Жизнь вообще штука интересная. Когда живёшь, можно делать всякое: бегать трусцой вдоль канала под проливным дождём, кататься на поездах до Бата или Эдинбурга, посещать несчётное количество музейных выставок, театров и поэтических вечеров. В Москве я никуда не хожу, потому что нет желания и сил. В Москве, если я хочу «культурно облагородиться», я хожу в интернет.

Я пробыла в Лондоне с конца августа до середины декабря. У меня нет ни единой претензии по поводу погоды. Тему «погода» часто считают скучной, призванной заместить обсуждение более серьёзных тем. Но я считаю, что с погодой так нельзя, ибо погода — это яркий показатель того, как к тебе относятся боги. В Лондоне были дожди, был ветер и холод, а вместе с тем и огромное количество солнечных и тёплых дней. Как бы раннесентябрьская российская осень, переходящая в позднесентябрьскую (только, пожалуй, не как в этом году, скорее, как в прошлом).

Российская осень заканчивается слишком быстро, в этом моя к ней личная претензия. Мы не страна демисезона, мы страна «слишком холодно — уже слишком жарко». В Англии осень осенит всю осень. Под новый год выпадает снежок, и англичане говорят «ура, рождественское чудо».

Мне было комфортно в Лондоне и потому, что я не чувствовала себя чужой. Мой английский понимали и принимали. У меня, конечно же, был русский акцент

Но, очевидно, воспринимался он как акцент не туристки, а местной жительницы — ну, бывают такие местные жительницы, которые родились как бы не в этих местах, но всё равно не твари дрожащие и права имеют.

Никогда не забуду, как пошла покупать чемодан для ручной клади перед самым отъездом. Продавец, конечно же, языковой барьер ощутил и нос о него малец расплющил, и тем не менее, это не мешало ему распускать хвост и расспрашивать, кто же тот особенный мужчина, что поедет в отпуск со мной и с прекрасным чемоданом для ручной клади. Само слово «отпуск» подразумевало, что я улечу ненадолго. А потом вернусь сюда, домой, в ту самую страну, где живу на постоянной основе. Где мои друзья, работа, где моё будущее и счастливое настоящее.

Вторая причина, по которой я полюбила стажировку, — это учёба в принимающем вузе. Звучит по-задротски, мне самой не нравится. Вообще я учиться не люблю. Нет, ну конечно же, плюсы учёбы неоспоримы: мы становимся умнее, лучше, востребованнее, развиваем любознательность, страдаем от ограничений, подчинения, стресса, простого человеческого неадеквата и ненависти. Красота жуткая, никто не спорит. Но есть и другая жизнь. Я сама это только в Лондоне поняла.

В 19 лет я была решительно настроена стать самой молодой и гениальной писательницей XXI века. Я хотела сломить все преграды мира, как это делали девушки из телешоу «Топ-модель по-американски». Напечатала роман за свои деньги в издательстве из двух человек. Поняла, что так себе получилось. Долго думала, сидя в однокомнатной квартире и глядючи на сотню экземпляров своей книги, что же мне делать дальше. Забуксовала, короче.

На тот момент я уже два года как училась на филфаке. Фонетика, шмонетика и прочие вещи, не имеющие никакого отношения к приятному чтению, миру фантазий и будущему в мире литераторов. А тут — стажировка, шанс расширить горизонты. Принимающий вуз дал нам право самим выбрать предметы — более-менее в рамках изучения литературы и языков. Танцы, допустим, нельзя было посещать. Из всех вариантов моё внимание привлекли пары, посвящённые писательскому мастерству. Если уши окажутся достаточно длинными, за них можно будет притянуть, что это относится к литературоведению или художественному переводу.

Помню, как сидела в Москве и выбирала будущие предметы. План был такой: заграбастать себе всё, что имело бы слово «writing» в названии

Fiction writing, Non-fiction writing, Scriptwriting — всякое такое. Сейчас мне не очень понятно, откуда девятнадцатилетняя я, шагающая в абсолютную темноту, имела столько веры в интуицию и научный метод тыка. Я же вообще ничего не знала об этих предметах.

Фикшн — это как фэнтези, да? Игра Престолов, типа, Хроники Нарнии? А сценаристика — звучит круто, звучит гордо, жаль, правда, что я фильмы смотреть не люблю.

Что такое нон-фикшн, я знать не знала. Перевела для бюрократов родного универа как документальная проза. Тоже не очень ясно. На НТВ вот документальное показывают. В этих передачах расследуют расследования и снимают трупы с деревьев.

Писательские семинары, выбранные вслепую, дали мне гораздо больше, чем я надеялась получить. Мою преподавательницу по фикшн и нон-фикшн звали Кэтрин. Ещё ни разу за всю историю моего образования столь доброжелательный человек не занимал пост учителя. Она так и разбрасывала налево и направо пресловутые зёрна добра и понимания. Я сначала прифигела, как это увидела. Каков твой план, женщина, хотелось мне спросить. В смысле «Ты молодец, я в тебя верю»? В смысле «всё получится»? Это вообще на каком языке? Может быть, ты ещё скажешь, что если на семинаре сидит коза с чувством раздутого эго по поводу своего жалкого куска писанины, к ней нельзя подойти и сказать: ты коза с чувством раздутого эго по поводу своего жалкого куска писанины?

И всё-таки я до сих пор не могу отделаться от навязчивой мысли, что в чём-то Кэтрин была права. Людям нужны слова поддержки. Они их редко слышат. Вот что говорила мне Кэтрин, и эти слова воистину способны греть сердце в холодную пору:

• Ты талантлива.
• Ты писательница. Не когда-нибудь в будущем, если повезёт, если опубликуют и экранизируют, а прямо сейчас. Ты пишешь? Ты писательница.
• У тебя яркий стиль и громкий писательский голос.

А ведь я писала по-английски, так что вычеркните сразу каламбуры, интересные метафоры и игры с языком и прибавьте много, очень много грамматических ошибок и скудный словарь.

Это всё не имеет значения. Технику можно и отполировать, дело наживное. Главное — идея, твоё личное обращение к читателю. Ты нашла идею, которая тебя вдохновляет, приложила столько сил, чтобы её записать, оформить и показать другим. Значит, это достойная идея. Значит, кого-то она тоже вдохновит.

Стоит отметить, что в академическом мире Великобритании Университет Риджентс особо не котируется (на главном сайте не без гордости написано, что с первого раза поступают 94% студентов — у оставшихся 6%, очевидно, в самый ответственный момент происходит сбой при оплате родительской картой). При этом в атмосферности ему не откажешь. Расположен он в центре Лондона, недалеко от Бейкер-стрит, посреди расчудесного парка с прудами, ровным газоном и гуляющими фокстерьерами. Здание из красного кирпича, плющ по стенам, закрытый социум со своими студенческими клубами и кликами — невозможно описать Риджентс и нечаянно не сплагиатить любой проспект «исконно английской» школы.

Внутри же абсолютно современные классные комнаты оборудованы по последнему слову техники. Библиотека в предэкзаменационное время работает круглосуточно: в глазах рябит от разноцветных корешков, среди частых стеллажей — длинные столы с олдскульными светильниками, испускающими оранжевый свет. Я сидела там поздними вечерами и писала рассказы на семинар.

Причина счастья номер три: хорошие люди вокруг. В нашу банду входили три девочки из моего университета и ещё одна, которая приехала по гранту из Новосибирска. То есть да, только русские. Не скрою, изначально было что-то в моих планах про международное сотрудничество. Теоретически всех этих целей достичь можно, но только не мне. Я по всем этим коммуникационным делам вообще не мастак. Очень люблю людей и умею с ними разговаривать. Но иногда мне не хватает лёгкости.

Я акцентирую на этом внимание, потому что мой страх не уникален. Я точно знаю, есть огромное количество людей, которые хотели бы сделать что-нибудь этакое: поехать за границу или просто сменить место работы/учёбы. Но им страшно, потому что риск ни с кем не подружиться и все четыре месяца просидеть одиночкой за столиком в кафетерии реален. Я вас понимаю, я с вами. Мы тоже имеем право на интересное существование.

Мои русские девчонки были вне всяческих похвал. Как и любая социальная группа, мы яростно противопоставляли себя другой социальной группе. В другую группу входили американцы, очень много американцев. И дело тут вообще не в политике. В культуре, может быть, в эффекте неожиданности: когда я только собиралась на стажировку, люди, занимавшиеся моей транспортировкой, обещали, что я попаду на программу для студентов по обмену. То есть для небританцев. То есть, в моём представлении, для немцев, китайцев и финнов. В результате на курсе были только американцы (из филиалов университета Риджентс в США) и пятеро русских. Вроде ещё один чувак из французской части Канады затесался.

В принципе круто. Штаты я люблю не меньше Великобритании. Великая литература, история, а какая там природа… Но что-то от подставы в этом было тоже, потому что напомню: ехала я писать великую прозу на английском. Писать-то и по-русски сложно. Даже на троечку не всегда получается. Но я подумала: ладно, хорошо, раз уже эти предметы предлагаются немцам, китайцам, финнам… Наверное, адаптировано как-то.

И я прихожу. И кого я вижу? Американцев, для которых английский — родной язык. Я ошалела. Смутилась. Затаила злобу. Хотя в результате я не очень пострадала. Потому что Кэтрин была булочкой с корицей, и умение раскрыть тему, проблему, идею было для неё важнее артиклей.

Но боже, мы с этими американцами совсем были разные. На уроке они постоянно отвечали на вопросы учителя, можете себе представить? Не успевал препод закончить вопрос, как поднимался лес рук, кто-нибудь из выбранных учеников открывал рот и сыпал словами-паразитами, начиная каждое предложение с «I mean, you know, like», придумывая ответ в процессе выговаривания этой вводной конструкции. Более чем часто конечные высказывания не имели никакого смысла.

То ли у нас, в России, никто даже глаза не хочет на препода поднимать, потому что и за самый правильный и тщательно подготовленный ответ нас легко могут морально уничтожить

Я пыталась наводить мосты. Хвалилась, что написала курсач по теме влияние дзен-буддизма на творчество Сэлинджера и Керуака. Американцы по обмену не знали, кто это.

Ещё они никогда не отвечали, когда с ними здороваешься. Такая вот особенность. Ну, собственно, и не очень-то хотелось. Мы, русские, держались могучей кучкой. Эмиграция четвёртой волны, не иначе. Я чувствовала себя Довлатовым. Бродским. Набоковым. Американцы, разумеется, не знали, кто это такие. Они даже Сэлинджера не знали. СЭЛИНДЖЕРА НЕ ЗНАЛИ…

В середине декабря, после четырёх неполных месяцев стажировки, я вернулась в Россию. Меня здорово так пришлёпнуло от перепадов атмосферного давления. И я не о погоде говорю. Получилась уж слишком резкая и очевидная разница между тем, что было и что стало.

Было: мало уроков и много свободы.

Стало: сто часов в неделю и нестерпимый прессинг.

Было: предметы, благодаря которым я поверила в свою силу и уникальность.

Стало: пары под лозунгом «Выживет только сильнейший».

Было: мультимедиатека в каждом классе.

Стало: хочешь показать презентацию? Заряди аппарат для диафильмов и направь его луч на обшарпанную стену. Но сначала пройди квест, чтобы найти дырку для флэшки.

А еще меня чуть не исключили. Хоть я и отсутствовала по причине стажировки, отчитывалась как прогулявшая. Хорошо отдохнула? Чему ты там училась? Рассказы писала? А танцами ты случайно не занималась? Ну ничего, впереди ещё два года бакалавриата и магистратура. Наверстаешь упущенное.

Я снова стала жить с родителями и рассталась с друзьями. Пятимесячная российская зима проморозила меня до костей. Главная мечта моей жизни осуществилась и подошла к концу. Я расклеилась, и меня отправили лечить нервы в сочинский санаторий, где было полно советской электроники, диетической пищи и очень стареньких бабушек. А ведь всего месяц назад я жила в Лондоне.

Теперь каждый раз, когда я жалуюсь очередному психологу, что у меня всё ужасно и никогда не было хорошо, он всё равно что диссертацию по моей биографии защитивший, как правило, отвечает: но был же Лондон. Почему бы, скажем, не вернуться в Лондон?

Во-первых, у меня нет денег. Во-первых и в-последних, это главная причина. Но есть и другие. Нельзя так взять и повторить свой первый Лондон. Волшебное сочетание трёх факторов, помните? Воспроизвести их нет никакой возможности.